Грег Кайзер - Самая долгая ночь
Река лежала почти вплотную к Леонарду. Интересно, слышно ли ему, как сильно бьется ее сердце. В одной руке у нее был револьвер, другой она сжимала руку Леонарда.
Теперь ей было понятно: он солгал ей тогда в купе, когда сказал, что не любит ее. Потому что иначе зачем он накрыл ее своим телом, зачем вжал в гравий насыпи? Теперь она знала ответ.
— Гангстер, — прошептал в темноте мужской голос, и рядом с ними на землю опустился Каген. Река еще сильнее сжала револьвер.
— Какие новости? — поинтересовался Леонард.
— Лодки пришли. Даже не верится, но они пришли, — произнес Каген, уже чуть громче. Сердце Реки пару раз с силой стукнуло о грудную клетку. Нет. Конечно, она ожидала, что Бурсма сдержит свое слово. Леонард неплохо ему заплатил и обещал дать еще. Но услышать, что по ту сторону дамбы их на самом деле ждут рыбацкие лодки — это совсем другое дело.
— Посадка уже началась?
— Еще нет. Но все собрались на берегу, рядом с рыбзаводом. Все идет отлично. Там даже сохранилась пристань. С пристани лодки заберут их как рыбный улов, — произнес Каген, но затем на мгновенье умолк. — Впрочем, есть одна проблема. Лодок всего три.
— Три? — не поверила собственным ушам Река. Даже если учесть, что половина народа из отцепленных вагонов осталась в Эйтхейзене, она с трудом представляла себе, как можно набить оставшихся лишь в три лодки.
— Леонард, всех мы не сумеем взять, — сказала она, и тут же пожалела о своих словах, хотя они и были сказаны от всего сердца.
— Черт, — буркнул Леонард. — Он же обещал пять. Ну, пусть подождет, пока я с ним разберусь.
— Похоже, что я был прав, — произнес Каген неприятным тоном.
Река бросила взгляд на залитый водою польдер, в котором отражалась ущербная луна. Туч на небе практически не осталось, последние их клочки плыли по небу, подгоняемые ветром. Вдалеке виднелся состав, пылающая полоска горящих вагонов. Немецкий самолет сбросил на него достаточное количество бомб, и он загорелся.
— Ты и я, гангстер, мы уладим наши дела, как только вернемся в Англию, — добавил Каген, и в голосе его, несмотря на твердость, Маус уловил испуганные нотки. Впрочем, он почти слово в слово повторил то, что Леонард сказал ему в локомотиве. Иначе говоря, они заключали пакт.
Именно в эти минуты до Реки дошла правда. Перед ней вовсе не два человека в обличье одного, Леонард и Маус, а всего один. И что бы он ни сказал, даже если бы изменился и стал другим, она никогда его не разлюбит.
Леонард не успел ответить немцу, потому что в следующий миг над их головами вновь пророкотали авиационные двигатели и небо огненным цветком осветила вспышка. Причем не одна, а две, а потом и три осветительные бомбы, и тишину ночи над дюнами прорезал свист пуль. Вокруг раздавался треск выстрелов, стаккато пулеметной очереди. Над польдером возникали и гасли красные и желтые точки. Это в траве напротив беглецов залег невидимый враг и теперь вел по ним огонь. Еще больше выстрелов доносилось справа, из небольшой чахлой рощицы, что подобно острову торчала из воды.
Казалось, будто мир вокруг сотрясался от ударов молота. Вскоре немецкие стервятники вернулись, и Река уткнулась лицом в траву. В ушах стоял пронзительный вой моторов, и она не могла сказать, вырвался ли из ее горла крик, или это ей только показалось.
Казалось, это было то самое поле, где О'Брайен совсем высадил их. Правда, на этот раз его освещали вспышки осветительных бомб, а в воздухе, подобно обезумевшему рою ос с жужжанием пролетали пули. Самолет едва не задевал брюхом траву. По крайней мере он летел так низко, что Маусу показалось, будто он ощущает на себе создаваемый им ветер. Он зарылся лицом в мокрую траву у основания дамбы и пытался ни о чем не думать. Потому что стоит задуматься, как он тотчас бы послал все к чертовой матери и попробовал унести отсюда ноги, и тогда в него впились бы сотни смертельных жал.
Мелкие пули со свистом продолжали проноситься мимо. В следующее мгновение рядом с ним на землю рухнул Альдер. Маус пододвинулся ближе, чтобы повернуть голову и посмотреть на парня. Затем он отвел раненого к воде, а сам вернулся. По откосу насыпи промелькнули еще несколько силуэтов, и Маус понял, что сделал Альдер. Он привел подкрепление. Привел мужчин, способных взять в руки оружие павших.
Альдер привстал на одно колено и прицелился по вспышкам среди травы и зарослей деревьев справа. Припав глазом к прицелу, он нажал на спусковой крючок и дал очередь. Из дула вылетела очередь огненных точек. В это мгновение Маус ощутил нечто вроде гордости.
Но Альдер был или слишком смел, или слишком медлителен. Одна свинцовая оса впилась в него прямо под подбородком, другая попала в грудь, третья в плечо. Пули налетели на него жужжащим роем, и он словно тряпичная кукла рухнул на землю. Он даже не успел вскрикнуть или позвать на помощь, ибо уже в следующее мгновение был мертв, и на землю упало его бездыханное тело.
Маус был готов лопнуть от злости. Она вспыхнула в нем с такой силой, что он не мог произнести ни слова. Он подставлял под пули собственную задницу, чтобы спасти засранца и других тоже, и вот теперь Альдера нет, причем когда до воды осталось меньше сотни ярдов. Маус поднялся и нажал на спусковой крючок своего «стэна», и тот сразу же задергался в его руках.
Пули впивались в землю в нескольких ярдах впереди него. А одна, словно передумав, подпрыгнула и вонзилась ему в бок чуть ниже ребер. Его тотчас отбросило назад, и он упал навзничь в траву рядом с мертвым юношей.
Глава 23
Вторник, 27 апреля, 1943 года, 11 вечера.
Они выловили евреев, которые оставались рядом с составом или под его брюхом. Обнаружили двух убитых, трех раненых и одного целого и невредимого парня, который, сжавшись в комок, укрылся позади стального колеса. Пройсс работал «вальтером» как в старые добрые дни, впервые после нервного срыва, когда его погрузили на поезд и отправили в Вену лечить расшатавшиеся нервы, в том числе, при активном участии Марты. Одна пуля, один еврей. Один единственный выстрел в затылок. Genicksschuss. Мигрень уже расцвела горячим огнем в правом глазном яблоке, но он, не обращая на нее внимания, переходил от еврея к еврею. В конце концов он остановился рядом с парнем, который уверял, что он не еврей, хотя конечно же был им. Кем еще он мог быть? Ведь на груди у него красовалась желтая звезда.
А потом они двинулись вперед, получив подкрепление в лице отряда орпо, который Хассель привез из Гронингена. Остальная часть его роты, пояснил мальчишка с густым басом, подоспеет через полчаса. Пройсс замедлил шаг лишь рядом с локомотивом, где его внимание привлекли нацарапанная на черном боку надпись. На этот раз ему не было надобности просить Мункхарта, чтобы тот их для него перевел.
Привет от Мейера Лански, засранец!
— Попадись мне когда-нибудь этот Лански, — сказал он Кремпелю, — я выпотрошу его словно рыбу и заставлю сожрать собственные кишки.
Кремпель лишь кивнул, а затем соскользнул вниз с насыпи и шагнул в холодную воду польдера. Пройсс последовал за ним и тотчас намочил обе штанины и сапоги. У него не было ни малейшего желания возглавлять преследование, но он, разбрызгивая воду, брел за Кремпелем в направлении островка сухой земли рядом с основанием высокого, длинного и прямого холма. Постепенно до него дошло, что этот холм есть не что иное, как дамба, прикрывающая Голландию от натиска моря.
Над головой пронесся ночной истребитель Ме-110 и сбросил на польдер три осветительных бомбы. В следующий момент Кремпель, затем его и Хасселя подчиненные из орпо, и, наконец, Гискес на другой стороне насыпи открыли огонь. Над дамбой засвистели пули и затрещали автоматные очереди. Пройсс пригнулся, спрятавшись за хилым деревцем на крошечном островке. Кремпель вскинул пистолет-пулемет и выпустил длинную очередь. На востоке, над горизонтом, появились две нитки перламутровых бус, нанизанных на темноту, причем довольно низко, почти над самой дамбой. В следующее мгновение они обрушились в землю. Трассирующие пули осветили то место, куда были нацелены пушки «мессершмитта». Самолет прогудел у них над головой, и молодые листья на чахлых деревцах затрепетали, как во время бури.
Сначала Пройсс чувствовал себя неплохо. Треск выпущенной Кремпелем очереди успокаивал, равно как и пушка «мессершмитта», поливающая евреев безжалостным огнем. Сегодня ему бояться нечего, подумал он, начисто забыв о той, другой, ночи на польдере, когда он со страху обмочил штанину. Увы, евреи открыли ответный огонь, причем всего в двадцати метрах от него, и он, не сумев себя пересилить, сжался в комок у корней дерева и вздрагивал при каждом выстреле.
Так продолжалось до тех пор, пока вновь не заговорил Me-110, причем его пушка грохотала раз в десять громче. Кремпель рухнул на землю лицом вниз всего в нескольких сантиметрах от Пройсса и принялся громко звать мать, а затем Бога. Пройсс протянул руку, а когда снова поднес ее к себе, она была мокрая и теплая, и вся в крови. Пройсс не мог оставаться рядом с ним, просто не мог и все. Ни о чем не думая, он бросился бегом, не зная точно, куда бежит. Он не испытывал ничего, кроме странного ощущения, что его ноги то становились свинцовыми, то он вообще не чувствовал их веса. Это означало, что он бежал то по воде, то вновь по сухой земле. Он бежал туда, где не мигали никакие красные вспышки. Земля под его ногами круто уходила вверх, и он потерял фуражку, однако продолжал бежать, причем еще даже быстрее. Он думал о Марте, а вовсе не о Науманне, и даже не о евреях. Им владело одно-единственное желание — поскорее унести ноги.
