А. Й. Казински - Последний праведник
— Альбрехтсен? Тебе оттуда видно Фелледвай?
Ответ прозвучал немедленно:
— Да, хороший обзор. Там все спокойно.
Леон выглянул в окно. Что это, машины на дороге как будто расступаются в стороны? Потом среди падающего снега стало возможным различить старый грузовик с тонированными стеклами. Темно-зеленый грузовик марки «Ситроен» направлялся по мосту в сторону Королевской больницы.
— Черт! — Леон повысил голос и прошипел в рацию: — Альбрехтсен! Ты слушал, о чем тут сейчас переговаривались?
— Да! Я беру на себя главный вход.
— Команда номер два? Йенсен? — Никакого ответа. — Альбрехтсен? Ты видишь вторую команду?
— Нет. Но они только что были на месте.
Леон уже слышал, как сигналили машины за грузовиком.
— Черт! — Леон пустился бежать, крича на ходу: — Альбрехтсен! Стань чуть дальше, так, чтобы ты мог одновременно контролировать и главный вход, и въезд.
Леон резко остановился, не веря своим глазам, когда увидел, как Нильс, хромая, выходит в коридор.
— Бентцон? Ты что здесь делаешь? Ты разве не должен лежать в постели?
Нильс опирался на Ханну, которая, в свою очередь, опиралась на костыль. Отличная пара.
— Что случилось, Леон?
— Ничего особенного, не беспокойся. У нас все под контролем.
Они оба услышали, как Альбрехтсен отчаянно кричит в рацию:
— Проехал мимо меня! На подземную парковку.
Леон пустился бежать, голос его звучал, как у генерала на войне:
— Никто не должен выйти из этой машины! Вам ясно?
— Ханна, мы должны отсюда выбраться, — слабым голосом сказал Нильс. Одна необходимость встать с постели стоила ему практически всех сил. Спина горела.
— Но мы не можем, Нильс. Как насчет крыши? Оттуда все будет видно.
— Давай в лифт. — Нильс поковылял к ближайшему лифту. Проходя мимо окна, он выглянул на улицу: резкий порывистый ветер с силой нагибал деревья вдоль обочин. Несколько машин занесло на скользких ледяных дорогах, и они застряли теперь в высоких сугробах, как выброшенные на берег киты: наверняка они хотели избежать столкновения с грузовиком. И надо всем этим последние лучи солнца вели неравную борьбу со снегом и наступающей темнотой. Лучи были желто-красными, из-за этого казалось, что Копенгаген вместе со всеми своими крышами, улицами и воздухом горит в огне.
— Судный день, — прошептал Нильс. — Так он и должен выглядеть: тихий, спокойный и красный.
Он видел теперь, как темный грузовик на очень высокой скорости несется в подземный паркинг под больницей. По пути он врезался в несколько велосипедов, которые расшвыряло в стороны.
— Нильс, ты идешь? — спросила Ханна, стоя у лифтов.
Нильс направился к ней, но темный грузовик не шел у него из головы.
— Не на крышу, — сказал он, почти падая в лифт.
— Но Нильс, это наш единственный шанс, все выходы перекрыты, это невозможно. А в подвале… ты же сам слышал, там полно полицейских.
— Выход, — сказал Нильс. — Мы рискнем. Попробуем пройти мимо них. — Нильс нажал кнопку первого этажа и упал.
— Нильс! — Ханна присела на корточки рядом с ним. — Что с тобой?
— Моя спина. Горит… Сколько осталось? — Он чувствовал привкус крови. — Мой рот.
Он сдался.
— Идем, Нильс, — сказала Ханна, пытаясь поднять его на ноги.
Он слышал ее слова, но они как будто не доходили до него. Он сидел в лифте согнувшись, боль в спине стала невыносимой, как если бы он лег на горящие угли.
— У тебя кровь идет носом.
Он точно в трансе поднес руку к носу. Да, действительно, Ханна права.
— Нам нужно подняться на крышу, Нильс.
— Зачем? — выдавил он.
— Осталось всего несколько минут.
— Ну, значит, я умру, Ханна. Значит…
— Нет, Нильс.
Она достала что-то из сумки.
— Это нам понадобится.
Он с трудом поднял голову.
— Нет, Ханна.
Она держала в руках его пистолет.
15.48 — 4 минуты до захода солнца
Темный грузовик на огромной скорости с грохотом съехал по пандусу. Его чуть не занесло, тормоза сдались, и только чистое везение помешало ему опрокинуться на цементный пол. Леон и другие полицейские окружили машину и прицелились. Альбрехтсен зашел сзади, Леон подошел к боковой двери.
— Полиция! Открывайте дверь очень, очень медленно.
Потом они услышали звук. Голос. Сначала жалобный, потом переходящий в крик. Удивительно громкий крик, который отозвался холодом у них в спинах.
Из машины вышел перепуганный парень не намного старше двадцати, со взъерошенными волосами.
— Ложись! — крикнул ему Леон.
— Я…
— Заткнись и ложись, иначе я буду стрелять!
В ту же секунду Альбрехтсен открыл заднюю дверь и увидел матрас и кричащую женщину.
— Что там происходит, Альбрехтсен? — громко спросил Леон, надевая на молодого человека наручники.
— Леон… — Альбрехстен почти смеялся.
— Что?
— Это моя девушка… — Попытался объяснить молодой человек.
Леон взглянул на женщину. Она лежала, раздвинув ноги, и Леон был уверен, что между ними уже виднелась маленькая рождающаяся головка.
Пару секунд они были точно оглушены. Потом она крикнула:
— Ну что уставились? Вы так и собираетесь стоять?
19
15.50 — 2 минуты до захода солнца
С крыши открывался вид на весь Копенгаген.
Солнечный шар, наполовину скрытый тучами и снегом, низко висел над самым горизонтом. Нильс оглянулся на Ханну, которая подошла уже к центру вертолетной площадки. Сыплющиеся с неба снежинки задевали кожу, как пули, проходящие по касательной.
— Хорошее место, — прошептала она, но слова тут же унесло ветром. — Возьми! — Ханне приходилось кричать, чтобы перекричать ветер. — Возьми пистолет.
— Нет, Ханна.
— Посмотри на меня. — Она вернулась на несколько шагов, взялась руками за его плечи, чтобы заставить его посмотреть ей в глаза.
— Я не могу.
— Ты должен, Нильс.
— Уйди, — сказал он, пытаясь ее оттолкнуть, но он был слишком слаб для этого, а она не ослабила хватку.
— Здесь все закончится, Нильс. Ты понимаешь? — Она сунула пистолет ему в руку. Он мог бы, конечно, отбросить его, чтобы тот описал мягкую дугу и исчез в темноте — и все-таки не сделал этого. Она повторила:
— Здесь все закончится.
Нильс снял пистолет с предохранителя и посмотрел на дверь. Минимальное движение, которое все равно потребовало всех его сил. Он поднял пистолет и нацелился на единственный выход на крышу: дверь лифта.
— Нильс, оттуда никто не придет.
— Уйди!
Она не сдвинулась с места, и он снова крикнул:
— Уйди, я тебе говорю!
Она отступила на метр назад.
— Еще дальше! — Он покачивался на месте, судорожно сжимая в руках пистолет. Как будто этот маленький предмет, созданный с единственной целью — отнимать жизни, — оказался вдруг, как это ни парадоксально, единственным страховочным канатом, связывающим его с жизнью.
— Нильс! — крикнула она, но напрасно: он ее не слышал.
— Нильс! — Она подошла к нему совсем близко и снова схватила его за плечи, не давая ему шансов ее оттолкнуть.
— Уйди.
— Нильс, послушай меня. Никто не придет. Нет никакого убийцы. Есть только мы с тобой.
Он не ответил.
— Ты должен перестать быть хорошим. Должен принести меня в жертву.
— Ханна, перестань. — Он снова попробовал ее оттолкнуть.
— Это единственная возможность, неужели ты не видишь? Пора действовать.
Нильс не ответил. Кровь из носа стекала вниз по лицу. Колени больше его не держали, Ханна подумала, что он сейчас упадет, что теперь слишком поздно. Но быстрый взгляд на запад показал, что солнце по-прежнему нерешительно висит над горизонтом.
— Нильс, никакой убийца не придет, неужели ты не понимаешь? В этом деле нет никакого террориста или ужасного серийного убийцы. Единственные действующие лица — это мы с тобой.
— Перестань!
— Нильс, нужно спешить.
— Нет.
— Пора действовать. Покажи, что ты умеешь слушать. Это все, что нужно. Ты должен пожертвовать тем, что тебе дорого.
Ханна взялась за холодный ствол пистолета и приставила его к своему сердцу.
— Нильс, для меня это ничего не значит, я уже который раз пытаюсь тебе это объяснить. Когда ты меня нашел, я уже была мертва. Я умерла тогда, когда умер Йоханнес.
— Ханна…
Она прильнула к нему и зашептала, задевая губами его ухо:
— Мы должны показать, что слушаем. Что мы знаем о существовании других миров? — Она положила его палец на крючок. — Ты должен нажать, Нильс. Сделай это, пожалуйста, я хочу обратно, я видела, что нас ждет. Это единственное, чего я хочу. Вернуться обратно. К Йоханнесу.
— Нет.
— Тебя никто не станет подозревать. Все решат, что это самоубийство. Психически я полная развалина, твой шеф был прав. — Неожиданный смешок слетел с ее губ. — Мне нечего терять, нечего.
