Грег Айлс - Кровная связь
– Смотри, Китти Кэт! – приказывает он. – Я хочу, чтобы ты смотрела.
На этот раз я повинуюсь.
Серое вещество – это не кровь. Это шарики, пластиковые шарики, и они вытекают из груди отца, как высыпались из моих набивных плюшевых игрушек, стоило случайно порвать их. Поначалу рисовые фигурки были набиты рисом, но потом производители заменили его пластиковыми шариками. Так дешевле, наверное. Или, быть может, спустя какое-то время рис начинал портиться.
Шарики без остановки вытекают из груди моего отца, и их шипящая струя разбивается о поверхность воды.
Когда папа удостоверился, что я поняла, что это такое, он разрывает рану еще больше. Потом засовывает в нее руку и достает рисовую фигурку – подобно ветеринару, помогающему жеребенку появиться на свет при трудных родах у кобылы. Но это не обычная рисовая фигурка. Это моя любимая игрушка – Лена-леопард. Та самая, которую я положила в гроб к отцу перед похоронами, чтобы ему не было так скучно. Я хочу подбежать и взять Лену у него из рук, но дверца с моей стороны не открывается. Я смотрю на отца, а он поднимает Лену так, чтобы я видела ее брюшко. Оно выглядит каким-то неаккуратным. Папа подходит к берегу, и я вижу, что на животе у Лены тоже красуется Y-образный шов, как и у него на груди. Не сводя с меня глаз, отец берется пальцами за шов, рвет стягивающие его нитки и выворачивает живот Лены.
Я кричу.
Из груди Лены ярко-красной струей хлещет кровь – в ней больше крови, чем может поместиться в кукле. Откуда-то я знаю, что это кровь отца. Он бледнеет у меня на глазах, потом кожа его становится серой, а ступни начинают погружаться в воду которая больше не может удерживать его на поверхности.
– Папа! – пронзительно кричу я. – Подожди! Я иду!
Он продолжает погружаться, и на лице его написана такая печаль, какой я еще никогда не видела.
– Я спасу тебя, папа!
Изо всех сил я дергаю за ручку дверцы грузовика, но она не поддается. Я начинаю стучать кулаками в стекло, пока не разбиваю их, но все бесполезно. Потом чьи-то мягкие руки сжимают мои запястья.
– Кэтрин? Просыпайся, Кэт. Время вставать.
Я открываю глаза.
Над постелью, держа меня за руки, склонилась Ханна Гольдман. У доктора Гольдман самые добрые в мире глаза.
– Это Ханна, – говорит она. – Ты слышишь меня, Кэт?
– Да.
Я улыбаюсь своей лучшей улыбкой, чтобы дать ей понять, что со мной все в порядке. С Ханной мне всегда легко и спокойно, пусть даже это только сон.
– Я пришла поговорить с тобой кое о чем важном, – продолжает она.
Я киваю в знак согласия.
– Конечно. О чем же?
– Агент Кайзер попросил меня приехать. Я думаю, с его стороны это было мудрое решение.
– Он вообще мудрый человек, – соглашаюсь я. – Очень умный.
Доктор Гольдман выглядит почти такой же печальной, как и мой отец.
– Кэт, ты знаешь, что я верю в честность и искренность, но жизнь всегда находит способы проверить наши убеждения на прочность. Мне нелегко говорить тебе это.
Я ободряюще улыбаюсь и похлопываю ее по руке.
– Все в порядке. Я сильная. Вы знаете, что я выдержу.
– Ты действительно сильная. – Она улыбается в ответ. – Пожалуй, самая сильная из моих пациентов. Но я должна сказать тебе кое-что. Твоя тетя Энн умерла.
Моя улыбка становится шире.
– Этого не может быть. Я разговаривала с ней сегодня.
– Я знаю, дорогая. Но это было вчера днем. Ты довольно долго спала. А ночью твоя тетя приехала на остров ДеСалль и покончила с собой, приняв большую дозу морфия.
Улыбка застывает у меня на лице. Меня убеждают отнюдь не грустный и мрачный голос доктора Гольдман, не ее печальные глаза, а морфий. И еще остров.
Глава сорок пятая
Ханна Гольдман приближается к пятидесяти, в волосах у нее уже заметны проблески седины, а в уголках глаз залегли глубокие морщинки. Глаза у нее добрые, но светящийся в них ум безжалостен. Когда она смотрит на вас, вы чувствуете себя словно ребенок, врученный попечению любящей матери, и одновременно как животное на лабораторном столе под взглядом ученого, намеревающегося произвести вивисекцию. Вероятнее всего, агент Кайзер был прав, попросив ее приехать, но теперь, когда она сообщила новости об Энн, мне нужен он. Психиатрия не поможет решить клубок моих нынешних запутанных проблем.
Я сажусь на кровати и опускаю ноги на ковер на полу.
– Ханна, я очень ценю, что вы приехали сюда, чтобы самой сообщить мне дурные новости. Но мне нужно задать несколько вопросов агенту Кайзеру.
– Я приведу его, – отвечает она. – Но я хочу, чтобы ты пообещала мне две вещи.
– Хорошо.
– Ты позволишь мне присутствовать при вашем разговоре.
– Разумеется.
– А потом побеседуешь со мной наедине.
Этого мне делать не особенно хочется, но с моей стороны будет грубостью не согласиться.
– Договорились.
Оставшись одна в тишине пустой комнаты, я вхожу в состояние, когда все образы и воспоминания сталкиваются в моей голове, образуя невероятную мешанину. Самыми яркими из них остаются видение отца, грудь которого кровоточит пластиковыми шариками, и образ Лены-леопарда, из разорванного живота которой толчками бьет кровь. Я не знаю, что означает этот сон, но должна узнать. А чтобы сделать это, мне нужно снова взять Лену в руки. Вот только она похоронена вместе с моим отцом в Натчесе, в двухстах милях отсюда.
Мне нужно выбираться из этого здания.
Звук открывающейся двери – хрясь! – и голос Джона Кайзера сливаются, заставляя меня испуганно вздрогнуть.
– Кэт, что я могу для вас сделать?
Я встаю и смотрю ему прямо в лицо.
– Я хочу знать во всех подробностях, как покончила с собой моя тетя.
Кайзер бросает взгляд на доктора Ханну Гольдман.
Ханна говорит:
– Не стоит вести себя так, словно ее нет с нами. Кэт привыкла справляться со стрессами.
На лице Кайзера появляется скептическое выражение.
– Что вы хотите знать?
– Моя мать уже знает об этом?
– Да. Она в ярости. Очевидно, она полагает, что это муж Энн убил ее.
– Что?
– Не секрет, что ваша тетя была замешана в нелегком бракоразводном процессе. Муж хотел, чтобы она не получила никаких денег. Я разговаривал с ним. Не думаю, что он хотя бы подозревал, где находится остров ДеСалль, пока я не сообщил ему об этом. На мой взгляд, это чистой воды самоубийство.
– Самоубийство… – эхом повторяю я. – В каком-то смысле Энн была уже мертва. И давно.
– Что вы хотите этим сказать? – интересуется Кайзер, а Ханна понимающе кивает.
– Я скажу вам буквально через минуту. А теперь я хочу, чтобы вы рассказали мне, где именно обнаружили Энн, как она покончила с собой, оставила ли записку. Словом, все. Забудьте, что я ее родственница, ладно?
Кайзер прислоняется к запертой двери.
– Женщина по имени Луиза Батлер нашла ее в однокомнатном домике на острове ДеСалль. Я полагаю, вы знаете об этом острове все?
– Больше, чем мне хотелось бы.
– Очевидно, мисс Батлер искала вас. Ваш дед распорядился прекратить поиски, но Луиза была в лесу и не знала об этом. Вместо вас она обнаружила Энн.
Несмотря на весь ужас его слов, лицо любовницы моего отца, тепло-шоколадное и в сорок шесть лет все еще красивое, всплывая у меня перед глазами, несет с собой некоторое успокоение. Я рада, что Энн нашла Луиза, а не Джесси Биллапс. Я вспоминаю последний проведенный на острове день, и в душе рождается чувство холодной уверенности.
– В доме, где нашли Энн, оцинкованная крыша?
Кайзер, прищурившись, с подозрением смотрит на меня:
– Как вы узнали об этом?
У меня неожиданно вспотели ладони.
– Она была в здании, которое на острове называют клиникой?
Он медленно кивает, ожидая объяснений.
– Расскажите, как Энн выглядела, когда ее нашли.
Кайзер бросает взгляд на доктора Гольдман, но тем не менее отвечает:
– Она была обнажена и лежала на полу у стола для обследования больных.
Сердце мое пронзила острая боль. Многие самоубийцы снимают одежду, прежде чем покончить с собой. Но нагота Энн не имеет ничего общего ни со щепетильностью, ни с пренебрежительностью, ни с инфантильной регрессией.
– Она оставила записку?
– Нет, записки не было.
То, что она покончила с собой в клинике, и есть ее предсмертная записка.
Кайзер украдкой бросает взгляд на Ханну, и я понимаю, что он не сказал мне всего.
– Что вы от меня скрываете? – требовательно обращаюсь я к нему.
– Записки не было, зато она оставила кое-что другое. Перед смертью Энн нарисовала у себя на животе два черепа со скрещенными костями – примерно в том месте, где находятся яичники. Рядом с телом лежал маркер «Шарпи».
Впервые на глаза у меня наворачиваются слезы.
