Алексей Яковлев - «Прощание славянки»
Я поправил ее:
— Прощание француженки.
— Нет,— она упрямо тряхнула головой. — Я славянка, потому что я твоя, Слава. Да?…
21
Мышеловка
Я и сам теперь не понимаю, почему во время прощания с Натали я дважды сказал ей, что умру без нее…
Что-то я предчувствовал, наверное… А скорее всего, эта тема шла от самой Натали. Она знала гораздо больше, чем рассказала мне. С момента нашей встречи на перроне я невольно, не отдавая себе в этом отчета, чувствовал ее внутреннее беспокойство, обреченность какую-то…
Так что слова о смерти вырвались сами. Что знала она или о чем она догадывалась, можно узнать теперь только у нее…
Во втором часу дня солнце палило нещадно. Асфальт плавился. Такого июня в Питере я не помнил. Я взмок в своем «прикиде». С теневой стороны у Филармонии я видел, как вышла из отеля Натали, как за ней вышел элегантный сотрудник консульства с ее чемоданом, как он подсадил ее в вишневый микроавтобус «рено»…
Они проехали мимо меня. Натали о чем-то говорила с сотрудником. Даже не посмотрела на меня. Не хотела себя компрометировать. Речь ведь шла о «ее будущем»… И я ее простил…
Пот стекал с меня струями. И я пошел искать телефон-автомат. Нашел его только на Невском. В кабину было невозможно зайти. Раскаленная духовка. Я ногой держал дверь, пока набирал номер офиса «Возрождения». Алина опять сказала, что Константин Николаевич в командировке. Я успел крикнуть: «Где?» Она ответила, что Константин Николаевич первым утренним рейсом улетел в Москву, на юбилей великого национального поэта.
Я понял, что это отличное алиби. Но что делать мне? Где его искать?
Он должен вернуть мне единственный ключ и кредитку. Все зеленые деньги я отдал Натали, потому что у меня оставалась кредитка. Черт с ней, с кредиткой! Она может подождать. В кармане у меня были деньги с размененной в «Зурбагане» зеленой сотни. Но как быть с ключом?
Может быть, Константин давно уже сидит в офисе, в своем «святая святых», и в прохладе попивает библейский коньячок с апельсинчиком? Он бы оставил ключ Алине и предупредил бы ее, что я должен позвонить. Алина узнала мой голос. В этом я был уверен. Но она ничего не сказала мне…
По жаре тащиться к Константину в офис было бессмысленно. А торчать в полном прикиде на солнцепеке посреди Невского было еще бессмысленней.
И я вспомнил про катер!
Он и только он мог меня опять спасти. Там я мог раздеться, хоть догола, выпить глоток «волшебного» напитка и трендеть с Котярой до вечера. Пока не спадет жара. А вечером все уладится. Проявится как-нибудь
Константин. А на крайний случай, Котяра откроет мне дверь в мою квартиру крючком из толстой проволоки. И я пошел в Михайловский сад.
Я шел по Питеру как по Найроби. Выбирал путь не короче, а тенистей. Шел только по теневой стороне. На солнечной осязаемо чувствовал, как из макушки поднимаются клочья пара…
На Садовой, не дойдя до ворот сада, я пролез сквозь дыру в чугунной ограде и очутился в резервации, в заповеднике, в раю…
В саду неистовствовали птицы. В саду не ощущалась жары. Меня отпустило…
Но на причале у желтой, насквозь пустой, но загадочной ротонды катера не было. Я подумал, что Леня не дождался меня и «снял» пассажиров. И решил его подождать. Куда он денется?
Я спустился к воде, снял пиджак и сел на гранитные ступени. У воды в тени было даже прохладно. Пахло тиной и сиренью с Марсова поля. Мимо проходили катера с разомлевшими на солнце пассажирами. Громко играла музыка, экскурсоводы просили взглянуть то налево, то направо. Котяра должен был вот-вот появиться…
— Вы кого-то ждете? — услышал я голос сверху.
Надо мной за решеткой спуска стоял молоденький мент в голубой рубашке с коротким рукавом.
— Катер жду, — успокоил я стража порядка.
— Какой катер?
— Белый.
— Который здесь недавно стоял?
— Совершенно верно.
Мент облокотился на решетку и внимательно меня оглядел.
— А вы кто будете?
— Человек.
Менту не понравилась такая неопределенность.
— К катеру вы какое отношение имеете?
Я понял, что дело серьезное:
— А что с ним? — спросил я и про катер, и про Котяру вместе.
— Катер арестован спецназом ГУИН,— ответил мент.
— Кем? — не понял я.
— Спецназом Управления исполнения наказаний,— расшифровал неприличную аббревиатуру мент. — У шкипера какая-то неприятность с бумагами. Это серьезно. Так что найдите себе другой способ отдохнуть.
Я поднялся к нему и увидел интеллигентного, скромного мальчика в аккуратной милицейской пилоточке. Я пожалел его, — ему бы учиться в университете, а не торчать здесь с резиновой палкой в руках. Мальчик вдруг скривился презрительно и сказал:
— Средь бела дня от тебя несет как из бочки. Иди домой, проспись. Не мешай людям отдыхать.
Я ему улыбнулся. И он закончил:
— Канай отсюда, а то вытрезвон вызову.
И я пошел, не оборачиваясь, к дому. Машинально пошел, потому что попасть туда я все равно не мог.
На Конюшенной площади у таксопарка я остановился. Из ворот парка выезжало желтое свободное такси. Можно было на нем поехать куда-нибудь. Но куда? Честное слово, в родном городе мне ехать было некуда. Но руку я зачем-то вытянул, и такси остановилось передо мной. Мастер открыл переднюю дверцу. И я сел рядом с ним.
— Куда едем?
Я совершенно неожиданно для себя сказал:
— В Озерки.
Почему я решил поехать в Озерки к Коле Колыванову, я до сих пор не понимаю. Ведь я даже не знал наверное, что он находится именно там. Сам не понимаю, почему я сказал про Озерки.
Я не знал, где находится в Озерках «закрытая нервная клиника», как назвала ее Людмила. Я про себя подумал, что, слава Богу, ничего не найду, погуляю по парку и к вечеру вернусь домой.
Но случай не хотел меня отпускать. Когда таксер попросил уточнить адрес и я сказал про какую-то неведомую мне клинику, шофер не поверил моему незнанию:
— Да ты что! Это же «Баунти»!
— Какая «Баунти»?
— Дурдом для элиты! — объяснил мастер.
— А почему «Баунти»?
— Райское наслаждение, — подмигнул он.
Я опять ничего не понял. И мастер объяснил, что в закрытом дурдоме, где раньше лечилась партийная элита, теперь за большие деньги лечатся «новые русские». Алкоголики, наркоманы, психопаты, истерички. Люди со сдвинутой крышей, съехавшей от «райских наслаждений». Мастер сказал на полном серьезе:
— Я думал, ты сам туда лечиться едешь.
По узкой, тенистой, в солнечных пятнах, аллее мы доехали до высокого забора из красного кирпича.
— Ты к кому идешь? — спросил мастер.
— К другу, — ответил я.
— А пропуск у тебя есть? Там режим круче, чем в тюрьме. Чтобы щедрые родственники больных не баловали.
— Нету у меня пропуска,— с удовольствием признался я.
Но обрадовался я рано. Случай вел меня прямо в мышеловку.
— Слушай сюда,— наклонился ко мне мастер.— Если сегодня доктор Борменталь дежурит, могу тебе помочь.
— Какой Борменталь? — пытался я вспомнить, где слышал эту фамилию.
— Это кликуха у него такая, — вводил меня в курс дела таксер. — Доктор Борменталь сам бывший бормотушник. Но врач, говорят, изумительный.
— Завязал?
— Да ты что! — обиделся мастер. — Он систему открыл!
— Какую систему?
— Пить в свою меру. «Система доктора Борменталя». Так она называется. Большие деньги лечение стоит. Иди узнай на проходную, дежурит он сегодня?
Я заколебался:
— А как спросить? Как его имя и отчество?
— Да так и спроси! Его все так зовут.
Надо ли говорить, что в этот день дежурил именно доктор Борменталь?!. Мы поехали на станцию Озерки, там в магазине по приказу мастера я купил бутылку «Смирновской». И вопрос решился — проще некуда: по-старинному, по-доброму.
— Вот тебе пропуск, — сказал мастер. — Спрячь за спину, в ложбину под пиджак. Как пистолет. Знаешь? Охрана там свирепая. Найдут бутылку, могут ее об голову тебе разбить.
Имя доктора сработало магически. Он спустился ко мне в проходную и с одного взгляда понял, что «пропуск» у меня есть. Он шепнул мне на ухо:
— Вы к кому?
— К Колыванову, — шепотом ответил я.
Доктор обнял меня за плечо, предварительно проверив за спиной бутылку, и провел мимо мощного охранника.
— Это со мной. К больному Колыванову.
Доктор привел меня на третий этаж и остановился
перед стеклянной, закрашенной белой краской дверью.
— Больного я вам покажу. Но не более.
— То есть как это?
— А так. Больной в отключке. Вторые сутки спит. Сильнейший психический стресс.
— Мне нужно узнать очень важную вещь. Поговорить с ним можно?
— О чем? — изумился доктор. — Он вас не поймет. Давайте ваш «пропуск».
Я оглянулся по сторонам и вытащил из-под пиджака теплую бутылку. Доктор мгновенно спрятал ее под полой просторного халата и открыл дверь палаты.
«Ёкнутый Коля» лежал у открытого окна. Он улыбался счастливо, на лбу шевелилась от ветерка седая челка.
