Нацуо Кирино - Гротеск
Уважаемая госпожа Сато!
Вы производите слишком много шума. Убедительно просим вас вести себя потише. Вы причиняете неудобство другим сотрудникам.
Это послание я обнаружила сегодня у себя на столе. Напечатано на компьютере. Кто его автор, меня совершенно не интересует. Ясно, что кому-то я — как кость поперек горла. Помахивая листком с посланием, я пошла к начальнику разбираться.
Завотделом окончил экономический факультет Тодая. Ему сорок шесть. Женат на сотруднице нашей фирмы — выпускнице колледжа. У них двое детей. У человека подлая манера — принижать достижения работающих под его началом мужчин и присваивать результаты, которых добиваются женщины. Однажды он распорядился поправить отчет, который я для него подготовила. А потом вставил мои тезисы в свою брошюрку «Как избежать рисков, связанных с себестоимостью строительных работ». Для него это обычное дело. Надо как-то защищаться. Сохранять душевное равновесие, просчитывать вперед, что для меня выгоднее всего. Суть вещей нельзя понять без напряжения, но долго сохранять напряжение без расслабления невозможно.
— Извините, мне тут письмо подложили. Хотелось бы знать, как вы намерены реагировать.
Зав достал очки в металлической оправе, которыми недавно обзавелся (он страдал дальнозоркостью), и внимательно прочитал письмо. На его лице мелькнула насмешка: «Ага! Заметила!»
— А как мне реагировать? Думаю, это личное дело, — заявил он, разглядывая мой костюм — цветную блузку из полиэстера и облегающую темно-синюю юбку, — который дополняла длинная позолоченная цепочка. То же самое на мне было вчера, позавчера и позапозавчера.
— Возможно. Но личные дела влияют на обстановку в офисе.
— Неужели?
— Какие есть доказательства, что я произвожу шум и кому-то мешаю?
— Доказательства?
Зав растерянно посмотрел туда, где стоял мой стол, на котором возвышались горы бумаг. Рядом место Кикуко Камэи. Уставившись в монитор, она самозабвенно стучала по клавиатуре. В прошлом году в компании прошла реорганизация, и в отделе всем старшим менеджерам поставили компьютеры. Мне, как замзаву, разумеется, тоже. Камэи — рядовая сотрудница, ей компьютер не достался, но она притащила из дома ноутбук и сидит за ним, воображая о себе невесть что. Все время приходит в разных нарядах. Как-то один из наших сказал мне:
— Почему бы тебе, как Камэи, не надевать каждый день что-нибудь новенькое? Для всех будет удовольствие.
Я его тут же отшила:
— А зарплату, чтобы я каждый день переодевалась, ты мне будешь платить?
Он тут же отвязался.
— Камэи-сан, извините, что отрываю. Можно вас на минутку?
Камэи обернулась, изменилась в лице и поспешила к нам, стуча шпильками по полу. Сидевшие за столами, как по команде, подняли головы и удивленно посмотрели в нашу сторону. Она специально так громко цокала, чтобы привлечь к себе внимание.
— Я вас слушаю, — пропела Камэи, переводя взгляд с меня на зава.
Мне тридцать семь, ей тридцать два. Разница в пять лет. Камэи повезло — приняли в фирму под новый закон о равных условиях найма для мужчин и женщин. Самонадеянности ей не занимать — как же, окончила Тодай, юридический факультет. Одевается броско; говорят, тратит на одежду больше половины зарплаты. Живет с родителями, папаша — крупный чиновник, здравствует, так что они могут позволить себе жить на широкую ногу. А у меня мать — домохозяйка, мне приходится работать за отца, на мне все хозяйство. Откуда деньги на наряды?
— Я вот что хочу спросить. Сато-сан производит много шума? Мешает вам? Вопрос неожиданный, понимаю, но вы с ней рядом сидите. Поэтому я вас и спрашиваю, — с невинным видом обратился зав к Камэи. Письмо, которое я ему дала, он показывать не стал.
Камэи посмотрела на меня и, набрав в грудь воздуха, сказала:
— Я тоже все время печатаю на компьютере и, наверное, кому-нибудь мешаю. Когда целиком уходишь в работу, ничего не замечаешь.
— Мы сейчас не о вас говорим, а о Сато-сан.
— Ой! — Камэи сделала вид, что смешалась, но под этой маской я разглядела раздражение и злость. — Как сказать… Сато-сан всегда затыкает уши, поэтому иногда может не замечать шума. К примеру, когда ставит чашку с кофе на блюдце, шуршит бумагами или выдвигает-задвигает ящики. Но это так, ничего серьезного. Я имею в виду, вы спросили, а я ответила. — И она тихо добавила, обращаясь уже ко мне: — Извините.
— То есть вы хотите сказать, что Сато-сан следовало бы обратить на это внимание?
— Нет-нет. Я вовсе даже… — Камэи поспешила дать задний ход. — Поэтому я и сказала: я же рядом сижу… вы спросили, значит, я должна ответить. Вот и все. Не стоит делать из этого проблему.
Зав повернулся ко мне:
— Ну как? Вопрос исчерпан?
Он всегда так. Никогда не станет разбираться в проблеме как начальник, а тут же переложит ее на кого-то другого. Камэи, скроив недовольную мину, обратилась к заву:
— А почему вы меня вызвали? Какое я имею к этому отношение? Ничего не понимаю.
— Это же ты написала! — еле сдерживаясь, крикнула я.
Камэи недоуменно поджала губки, словно говоря: «О чем это вы?» Она большая мастерица строить из себя дурочку. Зав обернулся ко мне и поднял руку, призывая успокоиться.
— Здесь вопрос личного восприятия. Будем считать, что это написал чересчур эмоциональный человек. И все. Не будем раздувать из мухи слона.
Зав снял трубку телефона и с деловым видом, будто вспомнил что-то срочное, стал набирать чей-то внутренний номер.
Камэи, притворяясь, что до нее не доходит смысл происходящего, опустив голову вернулась за свой стол. Меня мутило от одной мысли, что снова придется сидеть с ней рядом, и я направилась в отгороженный закуток, где мы готовили чай или кофе.
Там я застала двух девиц — одна числится у нас на полставки со свободным графиком, другая работает ассистенткой на испытательном сроке. Они разливали чай по чашкам. Обе тупые как пробки, но за счет удачной косметики вполне могли сойти за умных. Волосы у обеих короткие, выкрашены в каштановый цвет и схвачены по бокам заколками. Увидев меня, замялись, заерзали. Наверняка косточки мне перемывали. Я взяла на полке чистую чашку и спросила:
— Кипяток есть?
— Есть, — ответила та, что на полставки, указывая на термос. — Мы только что вскипятили.
Я залила пакетик растворимого кофе из своего запаса. Полставочница и ассистентка бросили свое занятие и недовольно уставились на меня. Я пролила кипяток на пол, но вытирать не стала и пошла на свое место. Когда я проходила мимо, Камэи оторвалась от компьютера и сказала:
— Сато-сан, не обижайтесь на то, что я сказала. От меня ведь тоже много шума, наверное.
Не удостоив ее ответом, я укрылась за кипами бумаг. С утра это была уже четвертая чашка кофе. Пустые чашки со следами красной помады стояли на столе. Я составила их одну в другую, освобождая место для новой. Перед уходом я относила на кухню все сразу. Так рациональнее. Камэи тихонько постукивала по клавишам. Я как следует заткнула уши. Пусть она симпатичная, пусть у нее диплом Тодая, но со мной ей не тягаться, думала я. Интересно, что бы она сказала, увидев в моей сумочке большую пачку презервативов? Сама эта мысль доставляла мне удовольствие.
У вокзала Сибуя поезд выполз наружу. Я больше всего люблю этот момент — из подземелья на свет божий. Сразу легче становится: наконец-то на свободе! Ну а теперь — по вечерним улицам в самую грязь. Туда, куда нет входа Камэи. Это мир, перед которым полставочница и ассистентка сразу бы спасовали. Мир, который наш зав и представить себе не может.
Без чего-то семь я была в конторе на Догэндзаке, притулившейся среди беспорядочной застройки. Крошечная кухонька, туалет и маленькая ванная. Комната метров семнадцать, диван и телевизор. В углу за столом у телефона умирает от скуки перекрашенный в блондина парень. Гладит себя по волосам и читает журнал. На вид ему лет тридцать пять, а одет как пацан. С десяток «сотрудниц» дожидаются вызова — смотрят телевизор, развлекаются с «Гейм-боем», листают журнальчики. А на улице дождь. В такие дни конъюнктура ни к черту. Остается только сидеть и ждать. Здесь Кадзуэ Сато превращается в Юри. Я позаимствовала имя у Юрико, очень красивой, но тупой девицы, с которой познакомилась в школе высшей ступени. Усевшись прямо на пол, я разложила на стеклянном столике «Экономическую газету», до которой на работе не дошли руки.
— Эй! Кто сюда мокрый зонтик сунул? Все туфли промокли! — вдруг завопила девица в неопрятном мешковатом сером свитере и тремя вплетенными в волосы ленточками.
У нее было безбровое несимпатичное лицо, без следа косметики, но, подкрасившись, она становилась вполне ничего и пользовалась успехом, из-за чего ее прямо-таки раздувало от гордости.
— Извини, это мой, — призналась я, поднимаясь с пола. Как-то вылетело из головы, что зонтики мы оставляем в коридоре.
