Илья Бушмин - Дорога смерти
– Помоги, – прохрипел он. – Есть нож или… Не знаю, ключи. Надо расшырить дырку. Мы пролезем. Володя?
Рябцев не отвечал. Бегин посмотрел на него. Сквозь плавающий между ними дым было видно, что Рябцев сидел у стены, запрокинув голову. Он не двигался.
– Эй. Володя.
Кашляя, Бегин подполз к нему. Рябцев был без сознания. Весь рукав его свитера был залит кровью из раны в вплече. Бегин толкнул его, пытаясь привести в чувство. Голова Рябцева завалилась, и на шапке волос на затылке Бегин различил очертания липкого темного пятна. Рябцев разбил голову, когда его швырнуло назад взрывной волной.
– Володя…
Бегин хотел потрясти Рябцева, чтобы привести его в чувство. Взялся за его руки, но встряхнуть не смог.
– Давай же…
Внезапно куда-то ушли силы. Тело не слушалось, оно хотело лишь покоя. Бегин почувствовал, что снова кашляет – это был нескончаемый приступ, который длился и длился – но сам Бегин вдруг понял, что воспринимает его иначе. Кашель был словно отдельно от него и звучал фоном – как при прослушивании аудио. «Странное ощущение», – лениво удивился Бегин. Мысли едва ворочались в голове. Может, это был и не кашель, а какой-то треск. Или тело было уже отдельно от него и кашляло, а Бегин был где-то в стороне.
Или же он просто отключался от угарного газа и удушья.
Или…
Сквозь треск он слышит голос. Голос Лены
– Ты завтракать идешь?
Нет, это не треск. Это шум воды. Он стоит в ванной и бреется. Половина лица покрыто пеной, вторая половина уже выбрита. Он вздыхает, раздраженный, зачем его дергать и торопить.
– Сейчас! – кричит он. Вертит насадку бритвенного станка с острыми лезвиями под струей горячей, парящей воды, и смывает пену. Он прикасается обжигающей сталью лезвий к щеке, когда раздается этот звук. Он хмурится. Не показалось ли. Звук повторяется. Теперь он узнает звук – это дверной звонок. Кричит, чтобы звук дошел до кухни: – Лена, ты откроешь?
Он двумя движениями сбривает щетину с щеки, прислушиваясь. Ничего. Он опускает вниз ручку крана, выключая воду. Тянет руку к двери и открывает ее.
Входная дверь в конце коридора, который открывается сразу за ванной. Лена уже щелкает ручкой двери. Другой рукой она сжимает кухонную прихватку.
Он холодеет, слыша, как вскрикивает Лена. Она отшатывается назад, пытаясь дернуть ручку двери на себя, но снаружи ее распахивает какая-то сила. И за головой Лены он видит лицо того, кто звонил в дверь.
Животное с золотыми резцами резко выбрасывает руку. На костяшках кулака мелькает металл. Это кастет. Голова Лены запрокидывается, и от удара ее отбрасывает в сторону, на стену. Скалясь и обнажая свои желтые резцы, животное хватает Лену пятерней за лицо и с силой втыкает ее затылком в стену. В звенящей тишине он слышит хруст трескающейся кости. По позвоночнику опускается лед, заполоняя собой все. И он понимает, что это конец.
Роняя бритву, он бросается прямо на животное. Он что-то кричит, не видя ничего перед собой. А потом огненная боль пронзает все его естество, когда бейсбольная бита в руках прыгающей в квартиру бритоголовой твари с рахзмаху опускается на его лицо.
– Нна, падла! Нна, сука!
Он падает, видя лишь сноп кружащих его в своем водовороте искр и чувствуя лишь боль. У него больше нет лица. Вместо лица только боль, которая пульсирует и сжигает огнем все его ткани. А бритая тварь с силой опускает ногу ему на грудь, впечатывая грудину в позвоночник и ломая поддерживавшие ее ребра. И все внутри вспыхивает таким диким адом, что вся вселенная съеживается до размеров его тела.
– …Дыхание учащается!
Половину обзора перед глазами занимает что-то белое, нависающее сверху. В глаза бьет яркий свет. Свет скачет вверх-вниз, и вдруг он понимает, что это собственные конвульсии сотрясают его. Боль такая, что он хочет выть и кричать, разрывая голосовые связи. Но в его горле что-то чужеродное заменяет все пространство.
– Он приходит в себя!..
Боль пронзает все его тело. Он пытается пошевелиться, привстать, но тело больше не служит ему. Сломанная в предплечье рука шмякается о поверхность пола и запрокидывается куда-то в сторону, скользя по липкой крови. Он пытается встать на колени, но ноги не слушаются. Правая нога, со сломанным коленом, дергается в сторону и издает отвратительный царапающий звук. Это торчащая из того, что только недавно было его бедром, кость касается ламината. И одно лишь понимание этого сводит с ума больше, чем боль. Тело бьется в непроизвольных конвульсиях, пытаясь удержаться на этом свете. Струи крови заливают лицо, стекая из разбитого черепа по волосам, коже лба, рассеченным и сломанным бровям прямо в глаза.
Из-за тумбочки он в последний раз видит ноги Лены. Ее трусики и ее обнаженный живот, виднеющийся сквозь полы разорванного халатика. И темную, почти черную змейку крови, которая ползет вдоль ее тела.
– …Проверьте зрачки!
Пытаясь сфокусировать взгляд, он видит силуэт человека в белом. Краем глаза замечает собственное тело, которое трясется и бьется в агонии, закованное в панцирь из гипса.
– Сколько кубиков добутамина?!…
Между ними с Леной вдруг вспыхивает что-то. Сквозь заливающую глаза кровь он видит первый язык пламени, которое, хищно скалясь, прыгает еще ближе. От пламени веет жаром, который
А потом он чувствувет жар. Несмотря на боль, которая кружит его, погружая в свое чрево все сильнее и глубже, он ощущает жар кожей. Он пытается кричать, но слова ревут лишь в его пылающем от агонии сознании. Жар все ближе…
Тяжел дыша, Бегин взрогнул и распахнул глаза. Первое, что он увидел – это пламя, которое лизало балки дверного косяка комнаты, рисуя в клубах дыма высокую букву «П». Дым окутывал собою все. Глаза пульсировали, словно в них насыпали песка. Слез больше не было.
Содрогаясь от кашля, Бегин вдруг понял, где он. Это не сон. Это не продолжение его кошмара. Он пошарил рукой и нащупал ногу Рябцева.
Где-то совсем рядом что-то обрушилось с оглушительным грохотом, и пламя на секунду всосалось наружу, чтобы через мгновение запрыгать по дверному косяку с новой силой.
Бегин закусил губу, чувствуя, что зубами прокусывает ее почти насквозь. Он захрипел, но окружавший его треск поглотил все. Бегин встал на колени. Нащупал унитаз. Щурясь, разглядел дырку в полу.
Нужно было собрать все силы. Бегин заорал, заставляя себя аккумулировать остатки всего, что заставляло его двигать тело все эти годы. Поднял унитаз. И вонзил острый край его днища в цементную кромку дырки. Первый удар отколол лишь кусочек. Бегин поднял над собой унитаз и опустил его вниз резко, вложив в это все силы. С хрустом кусок цемента рядом с Бегиным грохнулся вниз. Посыпалась земля, и кусок цемента, увлекаемый ею, полетел вниз, в темноту, и ударился о пластик.
Пластик?!
Бегин поставил унитаз рядом. Тот покачнулся и с грохотом ухнул вниз. Новый удар.
Пламя метнулось в помещение санузла и заскользило по потолку. Как фонарем, оно осветило дно контейнера, зияющего под дырой в полу. На дне, в жалких полутора метрах от Бегина, лежал унитаз.
– Володя, – жутко прохрипел он. Голосовые связки полыхали от разъедавшего их дыма. Бегин пополз к Рябцеву, силуэт которого дрожал в свете бьюещего от двери света пламени. Схватил его за шиворот и дернул. Воротник свитера Рябцева хрустнул, отделяясь, и остался в руке Бегина. Рыча, заставляя себя собраться, Бегин обхватил безвольное тело Рябцева за грудь и поволок к дыре.
Бегин прыгнул в черноту, не глядя. Ноги ощутили твердый пол, в лодыжку упирался валявшийся рядом унитаз. Из дыры в полу он торчал почти по плечи. Двумя руками, хрипя из последних сил, Бегин подтащил к себе Рябцева и нырнул вниз, увлекая его в подпол.
Они грохнулись на пластиковое дно. Тяжелый Рябцев рухнул на Бегина и придавил его своим весом. Бегин спихнул с себя Рябцева. Тьма была кромешная – лишь за бесформенной дырой в потолке брезжили красные отблески пламени.
Телефон.
Бегин достал сотовый. Разблокировал экран. Связи не было, индикатор сети был на нуле. Бегина сотряс приступ кашля. Исторгая копоть, слюну и мокроту, он сумел все же найти режим фонарика и ткнуть нужный указатель на дисплее.
Они были в узком, около метра, и длинном – около пяти метров – вытянутом прямоугольном пластиковом чане. Стены, пол и потолок из пластика. Пластика не было лишь в районе дыры, где должны размещаться трубы уходящего в чан слива.
Это была канализация будущего дома, еще пустая, ни разу не использовавшаяся и не зловонная.
Бегин направил луч света вперед и вверх. Его надежды оправдались, в сердце екнула надежда. В конце чана, противоположном дыре, в которую они упали, виднелся круглый черный металлический люк.
