Эрик ван Ластбадер - Завет
Браво зашел в первый попавшийся магазин, в витрине которого увидел повседневную одежду. Полностью переодевшись, он выбросил старые вещи в мусорный бак. Затем направился в Ортахазар, или Среднюю Крепость, — старый район Трапезунда. Пробираясь через базар, Браво дважды уверялся было, что его преследуют, но один из «преследователей» оказался русским продавцом сувениров, страстно желавшим продать ему набор расписанных вручную матрешек, а второй — мальчишкой на велосипеде; этот просто хотел как можно быстрее попасть из пункта А в пункт Б, решительно ни о чем другом не думая. Но Браво до сих пор не забыл, как на них напали в Сен-Мало, и только вмешательство дяди Тони их спасло. При мысли о дяде Тони болезненно защипало в глазах. Он смахнул прочь выступившие слезы.
Когда он позвонил Адему Калифу, того не было в городе. Калиф предложил встретиться позже в кафе на холме, чтобы вместе пообедать. Браво миновал один из двух мостов, соединяющих старинную часть города с современными районами. Мосты нависали над двумя похожими, как близнецы, ущельями, давным-давно выточенными в скалах бурными водами двух горных рек. Послание Декстера, намекавшее на одну из них, Дегирмен, должно было привести Браво из Венеции в Трапезунд.
Холм, на котором находилось условленное кафе, казался таким же старым и покосившимся, как деревянные постройки по соседству. Адем Калиф сидел за столиком возле входа. Увидев Браво, он поднялся на ноги и приветственно махнул смуглой рукой. Калиф оказался коренастым, широкоплечим турком. На мощных руках бугрились мышцы. Его трудно было назвать красивым, но волевое лицо притягивало. Он был одет в широкие свободные брюки и рубашку с короткими рукавами. Явно не священник.
Сидящие за соседними столиками дородные рыбаки и узкоглазые служащие нефтяных компаний курили крепкие турецкие сигареты, разглядывая трио высокогрудых, фальшиво улыбающихся «Наташ», как здесь называли проституток из бывшего Советского Союза. У девиц был измученный вид. Они подкреплялись перед работой, потягивая черный кофе и жуя экмек, дрожжевой хлеб, намазанный местным маслом, с неизменными черными маслинами.
— Так ты — Браверманн Шоу. Твой отец много о тебе рассказывал.
Адем Калиф великолепно говорил по-английски, с легким британским акцентом. Когда Браво предложил перейти на турецкий, он просиял и широко улыбнулся, сверкнув золотыми зубами.
Они уселись за круглый мозаичный столик на террасе, возле кованых перил. С внезапностью нежданно явившегося подвыпившего гостя из затянувших небо грозовых облаков хлынул дождь, заливая край террасы, не прикрытый выцветшим полосатым навесом. Удивительно, но здесь было еще более влажно и душно, чем в Венеции.
— Мрачноватая сегодня погода, — сказал Браво, устраиваясь напротив Калифа.
— Лето на Черном море, — Калиф пожал плечами. — Ко всему привыкаешь. — Он разлил по стопкам ракию, они чокнулись. Адем наблюдал, как Браво залпом выпил огненную жидкость.
— Пар из ушей не пошел, что ж, прекрасно, прекрасно, — улыбаясь, сказал Калиф, снова наполняя стопку. От него исходило такое неукротимое жизнелюбие, что маленькое кафе сразу словно наполнилось светом. — Знаешь, мне всегда были очень интересны американцы. Рядом с вами остальные нации бледнеют. С другой стороны, Америка экспортирует множество ярких вещей: Бритни Спирс, Брюс Уиллис, анорексия, «форды» — больше «кадиллаков», «хаммеры» — больше «фордов»… Америка — страна крайностей, поэтому она вызывает сильные чувства. Все прочие страны либо цепляются за ее юбку, либо горят желанием обезглавить ее.
— А вы в каком лагере? — спросил Браво.
Адем Калиф рассмеялся.
— Не возражаешь, если я закурю?
— Пожалуйста.
— Ох, какое облегчение. — Он вытащил пачку «Силк Кат» и раскурил сигарету. — Найти здесь эти английские сигареты — настоящая проблема. Моя прихоть дорого мне обходится. — Он пожал плечами. — Впрочем, прихоти всегда обходятся дорого…
Принесли следующую бутылку ракии. Когда они снова остались одни, Калиф нагнулся и произнес уже тише, голосом заговорщика:
— Я не посвященный. Но я помогал Декстеру — делился опытом, добывал нужные сведения. Фактически я был его глазами и ушами в этой части мира. — Он стряхнул с нижней губы табачную крошку. — Вот и ответ на твой вопрос — в каком я лагере. Верно?
— Верно, — согласился Браво.
— Теперь позволь мне задать вопрос тебе. Мудро ли это со стороны Америки — провоцировать остальной мир?
— Нет, конечно. Тем более что в самой Америке экстремисты составляют незначительное меньшинство, несмотря на сконцентрированную в их руках власть.
— Но, как любые экстремисты, они могут причинить колоссальный ущерб, не так ли?
— Совершенно верно. — Браво допил ракию. — Что интересовало моего отца в вашем мире?
Калиф улыбнулся.
— Настроения мусульман-фундаменталистов, экстремистов, их планы и скрытая деятельность. По просьбе Декстера я постоянно отслеживал ситуацию.
— Вы знаете, зачем ему было это нужно?
— Я никогда не спрашивал, — ответил он. — Задавать людям лишние вопросы при моем роде занятий совершенно ни к чему.
— Возможно, у вас хотя бы есть какие-то предположения…
— Время самое подходящее для обеда. Сделаем заказ?
Браво попросил Калифа выбрать блюда по своему усмотрению, что, казалось, доставило тому еще большее удовольствие.
— Тебе понравится местная кухня. Все, что только можно вытащить из моря, и все наисвежайшее. — Когда официант ушел, Калиф, улыбаясь, снова наполнил стопки. Блеснули, словно крошечные остро отточенные сабли, золотые коронки. — Предположения — опасная вещь, Браво. И все же я расскажу тебе о том, что, как мне кажется, заботило твоего отца.
Америка и ислам. Две противостоящие религиозные твердыни, два оплота агрессивно настроенных поборников фундаментализма, мечтающих лишь о том, чтобы стереть иноверцев с лица земли. — Калиф обвел глазами окрестности. — Этот город, хотя он и сильно изменился за прошедшие века… Когда-то он представлял неизмеримую ценность и для Востока, и для Запада, и для христиан, и для мусульман. Трапезунд был центром торговли, а торговля означает богатство. Богатство, как и религия, порождает войны. Здесь, на потерявших былое величие улицах Трапезунда, Восток и Запад до сих пор сражаются между собой за превосходство. Твой отец, я думаю, предвидел начало новой религиозной войны, — можно сказать, последнего Крестового похода, — и готов был делать все, что было в его силах, чтобы предотвратить наступление хаоса.
— Вот зачем он хотел стать великим магистром…
— …Чтобы благоразумно использовать могущество ордена, тайны из его сокровищницы, — да, мне известно о существовании сокровищницы, хотя я имею весьма отдаленное представление о ее содержимом. Знаю лишь, что в этих тайнах заключена огромная власть. Великий магистр, управляющий советом ордена, должен быть особенным человеком…
— Среди членов Haute Cour, в самом сердце ордена, таился предатель. Воображаю, как он старался расстроить планы отца…
— Да, думаю, обстоятельства складывались не в пользу Декстера.
— Я нашел предателя, — сказал Браво. — Когда был в Венеции. Это Паоло Цорци.
— Цорци?! Но… это просто неслыханно. — Калиф покачал головой в горестном изумлении. — Я знаком с Цорци, и он мне всегда нравился, как и твоему отцу. Я был уверен, что он искренне предан ордену.
— Что ж, значит, он хорошо притворялся, пока был жив…
— Пока был жив?!
— Да. Дядя Тони… Энтони Рюль… застрелил его, прежде чем сам был убит вторым предателем, одним из стражей Цорци… женщиной, Дженни Логан.
— Боже мой, несчастья множатся на глазах. — Калиф потер подбородок. — Искренне соболезную, Браво, тебе пришлось пережить череду таких ужасных потрясений. — Он поднял полную стопку. — За ушедших друзей…
Они отпили по большому глотку обжигающего напитка.
— …И за то, чтобы геенна разверзлась под ногами врагов!
На этот раз они, чокнувшись, осушили стопки до дна.
Принесли обед — настоящее пиршество, семь или около того блюд, и Браво с Калифом приступили к еде. Затяжной дождь из ливня превратился в легкую морось; тускло блестели мокрый бетон и черепица на крышах угрюмых, потемневших домов. Зажглись фонари, выхватывая туманные круги из влажного, парящего сумрака. Резкий, как местный табак, свет падал на сутулые спины рабочих, устало бредущих через мосты над ущельями. «Наташи» давно ушли; наверное, уже трудились вовсю, соблазняя забредших на их территорию туристов. Крошечные капли дождя, словно ледяные крупинки, с тихим, вкрадчивым шуршанием стучали по мостовой. Над городом висело низкое, хмурое небо темно-синего с черным отливом цвета, как болезненный двухдневный кровоподтек.
