Гиллиан Флинн - Исчезнувшая
— А если она развила у себя внутренний детектор лжи?
— Но ты же знаешь Эми — она нуждается в победе. Ее не то зацепило, что я изменил, а то, что предпочел ей другую женщину. Она захочет вернуть меня только для того, чтобы почувствовать себя победительницей. Увидев, как я умоляю ее вернуться, чтобы я мог искупить свою вину, она не в силах будет устоять. Как ты думаешь?
— Думаю, идея неплохая, — сказала Го с таким лицом, как если бы желала выигрыша в лотерее.
— А ты можешь предложить какой-нибудь другой гребаный способ?
Мы давно уже не разговаривали с сестрой в таком тоне. Полиция, обнаружив дровяной сарай, устроила Го жесткий допрос. Как, собственно, Таннер Болт и предсказывал. «Вы знали? Вы соучастница?»
Я ждал, что после той ночи она вернется, бурля от ярости, и разразится проклятиями. Но Го лишь смущенно улыбнулась и проскользнула мимо меня в свою комнату. Комнату в доме, который она заложила, чтобы оплатить задаток моему адвокату.
Из-за моего дерьмового поведения сестра оказалась перед лицом финансовых трудностей и вступила в конфликт с законом. Сложившаяся ситуация наполняла Го обидой, а меня стыдом — взрывоопасная смесь для двух человек, замкнутых в тесном пространстве.
— Я вот подумал, не позвонить ли Энди?.. — Я попробовал сменить тему.
— Это просто гениально, Ник! А потом она идет к Эллен Эббот…
— Она не ходила к Эллен Эббот. Она дала пресс-конференцию, где присутствовала Эллен Эббот. Она не держит зла, Го…
— Она дала пресс-конференцию потому, что захотела помочь тебе. Я прямо удивляюсь, что ты не продолжаешь ее трахать.
— Ну, спасибо.
— И что бы ты ей сказал?
— Прощения попросил бы.
— Ага… Ты и правда здорово накосячил.
— Просто мне не нравится, чем все закончилось.
— В последний раз, когда ты общался с Энди, она тебя цапнула, — проговорила сестра нарочито терпеливым голосом. — Не думаю, что у вас найдется какая-то тема для разговора. Вы оба — главные подозреваемые в убийстве. Вы потеряли возможность расстаться мирным путем. Думай головой, Ник!
У нас развилась неприязнь друг к другу, хотя еще недавно такое показалось бы мне немыслимым. И это терзало больше, чем внешние проблемы. Непосредственная опасность, в которую я втравил сестру. В те десять секунд неделю назад, когда я стоял на пороге дровяного сарая и ожидал, что Го прочтет мои мысли, она решила, что я — убийца жены. Я перехватил ее взгляд — так же обжигающе-холодно она смотрела на нашего отца. Еще один дерьмовый мужик, вторгшийся в ее пространство. И я тоже умудрился взглянуть на нее жалкими глазенками нашего папаши — еще одна ничего не стоящая женщина, вздумавшая обижаться на меня.
Я глубоко выдохнул и пожал руку Го. Она стиснула мои пальцы в ответ.
— Поеду-ка домой, — сказал я, сдерживая подступающую тошноту. — Не могу больше терпеть. Жду ареста, уже устал ждать.
Прежде чем она сумела помешать, я схватил свои ключи, рывком распахнул дверь и оказался прямо перед объективами фотокамер. Вспышки ослепили меня, а вопросы репортеров, которых оказалось даже больше, чем я ожидал, оглушили:
— Эй, Ник, вы убили жену?
— Эй, Марго, вы помогали брату прятать улики?
— Гребаные стервятники! — возмутилась Го.
Она выбежала мне на помощь в трусах-боксерах и футболке «Батхоул серферз».
Несколько протестующих потрясали плакатами. Белокурая женщина в солнцезащитных очках развернула в мою сторону транспарант: «Ник, где Эми?»
Крики усилились с появлением моей сестры:
— Марго, ваш брат убил жену?
— Ник убил жену и ребенка?
— Марго, вы под подозрением?
— Ник убил жену?
— Ник убил ребенка?
Я стоял, пытаясь проявить остатки твердости, и сопротивлялся желанию юркнуть обратно за порог. Вдруг Го за моей спиной присела на корточки, откручивая вентиль крана, торчавшего возле ступенек. Сильная струя из поливного шланга ударила по толпе операторов, демонстрантов, смазливых журналисток в костюмах, надетых специально для выступления по телевидению, разгоняя их, будто стадо.
Таким образом, Го прикрыла мой бросок к автомобилю. Упав на сиденье, я дал газ. Вдогонку летел пронзительный смех сестры.
Не меньше десяти минут мне понадобилось, чтобы по подъездной дорожке проехать в гараж. Пришлось продвигаться еле-еле сквозь толпу возмущенных людей. К телеоператорам, которые дежурили под моими окнами, добавились демонстранты — человек двадцать, и в их числе моя соседка Джен Теверер. Мы столкнулись лицом к лицу, и она показала мне плакат: «Где Эми, Ник?»
Наконец автоматические ворота гаража с гудением опустились. Тяжело дыша, я сидел в тесном и жарком пространстве.
Везде я чувствовал себя как в тюрьме. Дверь открылась, дверь закрылась. Дверь открылась, дверь закрылась.
И везде меня преследовал страх.
Оставшуюся часть дня я фантазировал, как убиваю Эми. Ни о чем другом, кроме новых способов душегубства, я и думать не мог. С каким наслаждением я бы вышиб ее не знающие ни сна ни отдыха мозги! Надо отдать Эми должное: сам я тоже был теперь абсолютно свеж и бодр по сравнению с предыдущими годами, прошедшими, похоже, в сонном мороке. Вновь, как в первые дни нашего брака, я был наэлектризован.
Я хотел что-нибудь делать, подгонять события, но ничего не происходило. Вечер сменялся ночью, репортеры потихоньку сворачивались, но я все еще опасался выйти из дому. Хотелось прогуляться по округе, но я до одури боялся.
Энди предала меня. Мэрибет восстала против меня. Го перестала мне доверять. Бони копает под меня. Эми уничтожила меня. Я плеснул себе виски. Пригубил, сжимая пальцами гладкое стекло, а потом запустил им в стену, с интересом наблюдая, как разлетаются сверкающие осколки, прислушиваясь к звону, вдыхая аромат скотча. Ярость во всех органах чувств. «Ах вы, гребаные суки!»
На протяжении всей жизни я пытался быть правильным парнем, человеком, который любит и уважает женщин, мужчиной без пунктиков. А теперь сижу и ненавижу сестру, тещу, любовницу. Воображаю, с каким наслаждением раскроил бы череп жене.
Неожиданно раздался стук в двери. Громкий, частый, как очередь из автомата, он пробрал меня до печенки.
Я распахнул дверь настежь, готовый встретить яростью ярость.
На крыльце стоял мой отец — ни дать ни взять ужасающий призрак, вызванный моим разгневанным разумом. Он взмок и запыхался. Оторванный рукав рубашки висел на одной нитке, всклоченные волосы торчали во все стороны, но глаза не утратили обычной цепкости, из-за чего Билл Данн казался дьявольски умным.
— Она здесь? — отрывисто спросил отец.
— Кто, папа? Кого ты ищешь?
— Сам знаешь кого…
Он оттеснил меня плечом и зашагал через гостиную, оставляя грязные следы на полу. Шел со сжатыми кулаками, наклоняясь вперед так сильно, что, если бы остановился, едва ли удержался бы на ногах. При этом отец бормотал: «Сука-сука-сука-сука…» А пахло от него мятой. Настоящий мятный аромат, не химическая подделка. И на брюках я заметил пятна зелени, будто Билл продирался через чей-то заросший сад.
«Мелкая сука, мелкая сука…» — продолжал бубнить он.
Через столовую, на кухню. Щелкнул выключателем. По стене промчался усатый таракан.
Я тащился следом за отцом, пытаясь его успокоить:
— Папа, папа, почему бы тебе не присесть? Папа, может, стакан воды? Папа…
Он продолжал топать, роняя комья грязи с подошв. У меня сжались кулаки. Вечно этот подонок является когда не надо и делает только хуже!
— Папа! Папа, черт побери! Тут нет никого, кроме меня! Только я!
Он настежь распахнул дверь комнаты для гостей, а потом вернулся в гостиную, не обращая на меня внимания.
— Папа!!!
Я не хотел прикасаться к нему. Боялся, что не сдержусь и ударю. Или не сдержусь и расплачусь.
Когда Билл попытался подняться наверх, в спальню, я заступил ему путь. Одной рукой вцепился в перила, другой — уперся в стену. Человек-преграда.
— Папа! Посмотри на меня…
Его слова яростно вылетали изо рта вместе с брызгами слюны:
— Скажи ей, этой мелкой суке, что еще не все кончено. Скажи, что она не лучше меня. Она не слишком-то хороша для меня. И плевать, что она думает. Тупая сука получит хороший урок…
Клянусь, я секунду видел чистую, нетронутую белизну, а потом настал миг полного прозрения. Я перестал отгораживаться от голоса отца и позволил ему пульсировать в ушах. Я не боялся женщин, не испытывал к ним неприязни. Я терпеть не мог всего лишь одну-единственную женщину. Я ненавидел Эми, фокусировал всю злость и яд на ней одной, на женщине, которая вполне заслуживала подобного отношения. Но это не уравнивало меня с безумцем-отцом. Это делало меня нормальным человеком.
«Мелкая… мелкая… мелкая… сука… сука… сука…»
