Алан Фолсом - Послезавтра
Разговор в номере походил на представление в театре, трое зрителей – в зале, а на сцене – одинокий, обособившийся ото всех Реммер. Он стоял, расправив плечи, пот катился по его лбу, и он уже говорил не тихим голосом, его голос гремел, словно он декламировал заученный текст. Вернее, когда-то давно заученный, а потом сознательно погребенный в памяти.
– Когда нацистское движение только зародилось, на планете был восемьдесят один миллион немцев. Гитлер хотел, чтобы через сто лет немцев стало двести пятьдесят миллионов, а может, даже и больше. Для этого Германии необходимо Lebensraum – жизненное пространство, достаточное для огромного национального государства в его естественных границах. Но земля, проповедовал Гитлер, принадлежит только тем, кто заслужил право владеть ею. Поэтому новому Рейху предстоит повторить путь, проделанный когда-то тевтонскими рыцарями. Немецкий плуг вспашет немецкую землю, добытую немецким мечом, и на ней поднимется хлеб для немецких желудков.
– Поэтому немцы должны раздаться в длину и ширину и для этого смести с лица земли шесть миллионов евреев, чтоб не путались под ногами? – Усталый голос Маквея напоминал голос старого деревенского адвоката, пропустившего какие-то объяснения и пытающегося разобраться, что к чему. Он видел, что Реммер несется вперед, закусив удила, и его не остановить, пока, защищаясь, он не выложит все до конца. Защищаясь от чужой вины.
– Нужно вспомнить, что тогда было. Версальский мир после сокрушительного разгрома в Первой мировой войне лишил нас национального достоинства. В стране царила страшная инфляция, массовая безработица. Мог ли народ отвергнуть человека, сулившего немцам вернуть национальную гордость и процветание! Он словно загипнотизировал всех – мы не раздумывая ринулись в омут его обещаний. Посмотрите старые фильмы, фотографии тех лет. Посмотрите на лица людей! Как обожали они своего фюрера! Они ловили каждое его слово, напрочь забыв, что перед ними малообразованный безумец…
Реммер умолк и как-то разом сник, словно вдруг забыл, о чем говорил, потерял ход мысли.
– Почему? – прошептал Маквей, как театральный суфлер. – Похоже, у нас урок истории, Манфред. Скажи правду. Почему вы впитали будто с молоком матери речи Гитлера? Как вы могли потерять голову и поверить бреду малообразованного безумца? Нельзя валить все на одного человека!
Глаза Реммера затравленно бегали, он зашел в своих высказываниях слишком далеко.
– Нацизм – это нечто большее, чем просто Гитлер, Манфред. – Маквей уже не был похож на деревенского старичка адвоката, его голос как бы проникал в подсознание Реммера, проникал все глубже, пробуждая новые образы. – Нацизм – это не только Гитлер, не только он…
Реммер молча смотрел в пол. Когда он снова поднял голову, в его глазах стоял ужас.
– Мы верили мифам… – пробормотал он. – Примитивные, они находили отклик в наших душах, они жили там в ожидании мистического вождя, чтобы снова пробудиться к новой жизни… Этим вождем стал Гитлер – и немцы по-прежнему готовы пойти за ним… Это уже было, Маквей, вспомни древнюю Пруссию и вспомни историю… Тевтонские рыцари, скачущие в тумане, в доспехах, с тяжелыми мечами в высоко поднятых руках в железных перчатках. Тяжелые удары копыт сотрясают землю. Завоеватели, сметающие все со своего пути… Правители. Воины. Наша земля. Наша судьба. Мы действительно выше всех. Раса господ. Чистокровные арийцы. Белокурые волосы, голубые глаза. – Реммер в упор смотрел на Маквея.
Наконец он замолчал, отвернулся, вытряхнул сигарету из пачки, перешел на другой конец комнаты и сел на диван – один. Протянул руку, пододвинул к себе пепельницу и уставился в пол. Он не затягивался, и сигарета впустую тлела в его пальцах, покрытых желтыми пятнами никотина. Дым тоненькой струйкой поднимался к потолку.
Глава 103
В сумрачной, предрассветной тишине Осборн лежал без сна, прислушиваясь к тяжелому дыханию Нобла с соседней кровати. Маквей и Реммер спали в другой комнате. Они легли в половине четвертого. Было уже без четверти шесть, а он так и не смог уснуть.
Все легли страшно расстроенные. Как пробить защитную броню вокруг Шолла? Разозленный Маквей задел за живое Реммера, бесцеремонно залез туда, куда посторонним вход запрещен… И получил тевтонских рыцарей, скачущих сквозь туман. Высокомерие. Безумная идея – провозгласить себя расой господ и раздавить всех на своем пути, чтобы утвердить свое превосходство. Все сказанное подходило к Шоллу, втайне манипулирующего убийцами и одновременно разыгрывающего доброго дядюшку при королях и президентах… С этим безумием им придется столкнуться, когда они встретятся с ним лицом к лицу. Но до этой встречи еще далеко.
Другое дело – Либаргер. Осборн был уверен, что он – центральная фигура во всем происходящем. Но как разузнать о его прошлом, как получить новые сведения, кроме тех скудных фактов, которыми их снабдила федеральная полиция? В списке приглашенных во дворец Шарлоттенбурга значится фамилия доктора Салеттла. Где он сейчас? Когда приедет? Откуда? Из Австрии, Германии или Швейцарии…
Осборн почувствовал, что за этого человека можно уцепиться, но как?
* * *Когда Осборн вошел в комнату Маквея, тот уже встал и делал какие-то пометки в своем блокноте.
– Мы приняли за истину, что у Либаргера нет родственников? – с ходу спросил Осборн. – Так?
Маквей внимательно посмотрел на него.
– Что вы хотите этим сказать?
– Допустим, я австрийский врач, приехавший в Кармел, Калифорнию, к тяжелобольному пациенту. В течение семи месяцев я вкладываю весь свой опыт, чтобы восстановить его здоровье. Отношения наши становятся очень доверительными. Если у больного есть жена, брат, сын…
– …он захотел бы, чтобы их известили, что с ним и где он находится, – договорил за него Маквей.
– Вот именно. Либаргер перенес инсульт. У него затруднена речь, ему трудно писа́ть… Естественно, он просит доктора связаться с его родными. Что доктор и делает. Пусть не письмо – один телефонный звонок в две-три недели…
Реммер тоже проснулся и сидел в кровати, слушая их разговор.
– …а были ли подобные звонки, можно выяснить через регистрационные книги телефонной компании.
* * *Уже через час они получили факс от агента ФБР в Лос-Анджелесе Фреда Хенли.
Строка за строкой перечислялись все телефонные разговоры доктора Салеттла из больницы «Пало Колорадо» в Кармеле, Калифорния. Всего – семьсот тридцать два звонка. Хенли обвел красными кружками пятнадцать номеров – телефоны офисов Эрвина Шолла, разбросанных по всему миру. Большая часть остальных – местные, но были номера и австрийские, и швейцарские. Зафиксировано двадцать пять разговоров с кодом 49, то есть с Германией. Код 30 – Берлин.
Маквей отложил листки и посмотрел на Осборна.
– Вы молодчина, доктор. – Потом повернулся к Реммеру. – Это твой город. Что будем делать?
– То же, что и ребята из Лос-Анджелеса. Листать телефонный справочник.
* * *7.45
– Каролина Хеннигер… – задумчиво произнес Маквей, когда «мерседес» Реммера притормозил перед дорогим антикварным магазином на Кант-штрассе. – Мы, собственно, не знаем, существуют ли у нее какие-то отношения с Либаргером. Она может быть знакомой Салеттла, его другом, даже любовницей…
– Вот и выясним! – Осборн вышел из машины и хлопнул дверцей. План разрабатывал он сам, и Маквей его одобрил. Он – американский врач и по просьбе коллеги из Калифорнии пытается разыскать доктора Салеттла. Реммер назовется его немецким другом и переводчиком, на случай, если Каролина Хеннигер не говорит по-английски.
Маквей и Нобл, оставаясь в машине, наблюдали за тем, как они вошли в дом. Напротив «мерседеса» Реммера на другой стороне улицы стоял светло-зеленый «БМВ», в котором сидели два немецких детектива.
Только что они обнаружили, что имя Каролины Хеннигер фигурирует и в списке приглашенных в Шарлоттенбургский дворец, и в списке абонентов доктора Салеттла. Маквей позвонил в Лос-Анджелес своему старому другу, кардиналу Чарли О'Коннелу. Насколько было известно, Шолл – примерный католик, жертвующий солидные суммы католическим благотворительным организациям. Кардинал наверняка хорошо его знал. В области религии у Шолла нет никаких преимуществ перед единоверцами. Просьба кардинала выполняется без промедления и без вопросов.
Маквей объяснил кардиналу, что находится в Берлине, куда по удачному стечению обстоятельств приехал и Эрвин Шолл, с которым ему совершенно необходимо увидеться. О'Коннел, не спросив его даже зачем, пообещал сразу же перезвонить, как только договорится с Шоллом о встрече.
– Не забывайте, – предупредил Реммер, когда они с Осборном поднимались по узкой лестнице в квартиру над антикварным магазином, – Каролина Хеннигер не совершала никакого преступления и не обязана отвечать на наши вопросы. Если она откажется разговаривать с нами, извинимся и уйдем.
