Дафна дю Морье - Ребекка
— Как? — сказал Фейвел.
Я увидела, что он улыбается. Он подошел к камину и дернул колокольчик.
— Что еще вы затеяли? — спросил полковник Джулиан.
— А это вы сейчас увидите. Потерпите одну минуточку.
Я уже догадалась, что нас ждет. Вошел Фрис.
— Попросите сюда миссис Дэнверс, — сказал Фейвел.
Фрис глянул на Максима. Тот ответил коротким кивком.
Фрис вышел.
— Миссис Дэнверс — ваша экономка, если я не ошибаюсь? — сказал полковник Джулиан.
— Она была к тому же самым близким другом Ребекки, — сказал Фейвел. — Ее поверенной во всем. Она жила при Ребекке много лет, до того как Ребекка вышла замуж; практически миссис Дэнверс вырастила ее. Вы увидите, что Дэнни — свидетель совсем иного рода, чем этот идиот.
В комнату вернулся Фрэнк.
— Уложили Бена в постельку? — сказал Фейвел. — Накормили ужином, погладили по головке, сказали ему, что он хороший мальчик? Ну, скоро вашему профсоюзу придется потрудней.
— Сейчас сюда спустится миссис Дэнверс, — сказал полковник Джулиан. — Фейвел, по-видимому, считает, что ему удастся что-то из нее извлечь.
Фрэнк быстро взглянул на Максима. Полковник заметил этот взгляд. Я увидела, как сжались его губы. Мне это не понравилось. Нет, мне это не понравилось. Я принялась грызть ногти.
Мы ждали, глядя на дверь. И вот в комнату вошла миссис Дэнверс. Не знаю, по какой причине, возможно, потому что мы всегда встречались с ней наедине и по сравнению со мной она была высокой и сухопарой, но сейчас мне показалось, что миссис Дэнверс уменьшилась в размерах, съежилась, высохла, и на Фейвела, Фрэнка и Максима, как я заметила, ей приходится смотреть снизу вверх. Она встала у двери, сложив руки на груди и переводя взгляд с одного на другого.
— Добрый вечер, миссис Дэнверс, — сказал полковник Джулиан.
— Добрый вечер, сэр, — сказала миссис Дэнверс.
Все тот же мертвый, безучастный голос, который я слышала так часто.
— Миссис Дэнверс, я хочу задать вам вопрос, — сказал полковник Джулиан. — И вопрос этот вот какой: знаете ли вы, в каких отношениях находились покойная миссис де Уинтер и мистер Фейвел?
— Они были двоюродные брат и сестра.
— Я имел в виду не родственные отношения, миссис Дэнверс, — сказал полковник Джулиан, — а куда более близкие.
— Боюсь, я не понимаю вас, сэр.
— Брось, Дэнни, — сказал Фейвел, — ты прекрасно знаешь, черт побери, куда он клонит. Я все выложил полковнику Джулиану, но он, по-видимому, мне не верит. Мы с Ребеккой были любовниками много лет подряд, не так ли? Она любила меня, разве нет?
Миссис Дэнверс молча глядела на него несколько секунд, в ее взгляде мелькнуло презрение.
— Разумеется, нет, — сказала она.
Я не поверила своим ушам.
— Послушай, ты, старая дура… — начал Фейвел, но миссис Дэнверс прервала его:
— Она не любила вас, она не любила мистера де Уинтера. Она не любила ни одного мужчину. Она ни в грош не ставила ни одного из вас. Она была выше любви.
Лицо Фейвела залила краска гнева.
— Послушай! Разве она не спускалась тропинкой к морю ночь за ночью на свиданье со мной? Разве ты не ждала ее здесь до утра? Разве не проводила она все субботы и воскресенья со мной в Лондоне?
— Ну и что из того? — сказала миссис Дэнверс с неожиданным жаром. — Почему бы ей не поразвлечься? Любовная игра и была для нее игрой, не больше. Она сама мне говорила. Это забавляло ее, потешало, уж кому и знать, как не мне! Она смеялась над вами, как и над всеми остальными. Я помню, как она приходила и буквально каталась по постели от смеха; все вы ей были смешны, все до единого!
В этом внезапном потоке слов было что-то ужасное, ужасное и неожиданное. Все во мне восставало против них, хотя я знала это и раньше. Максим побледнел как полотно. Фейвел тупо глядел на нее, словно не понимая, о чем она говорит. Полковник Джулиан щипал усы. Несколько минут все молчали. Слышался только неумолчный шум дождя. И тут миссис Дэнверс зарыдала. Так же, как в то утро в спальне Ребекки. Я не могла глядеть на нее. Я отвернулась. Никто ничего не сказал. В комнате раздавались лишь два звука — шум дождя и рыдания миссис Дэнверс. Мне хотелось завизжать. Хотелось выбежать из комнаты и визжать без передышки.
Никто не тронулся с места, не подошел к ней, не помог. Она продолжала рыдать. Наконец — казалось, прошла целая вечность — миссис Дэнверс попыталась овладеть собой. Постепенно рыдания замолкли. Она стояла совершенно недвижно, лишь подергивалось лицо да руки крепче вцепились в черное платье. Наконец она совсем стихла. И тут заговорил полковник Джулиан, негромко и неторопливо.
— Миссис Дэнверс, вам не приходило в голову, по какой причине, пусть самой маловероятной, миссис де Уинтер могла лишить себя жизни?
Миссис Дэнверс конвульсивно сглотнула, покачала головой.
— Нет, — ответила она, все еще не выпуская платье из рук. — Нет.
— Видите, — быстро сказал Фейвел. — Не могла она наложить на себя руки. Дэнни знает это не хуже меня. Я вам уже говорил.
— Помолчите-ка, — сказал полковник Джулиан. — Дайте миссис Дэнверс время подумать. Мы все согласны с тем, что, на первый взгляд, эта мысль кажется абсурдной, что об этом просто не может быть речи. Я не оспариваю достоверность вашей записки. Она не вызывает сомнений. Миссис де Уинтер написала эту записку в те часы, которые она провела тогда в Лондоне. Было нечто, чем она хотела поделиться с вами. Возможно, если бы мы знали, что это такое, мы получили бы ответ на наш вопрос, раскрыли эту страшную тайну. Дайте миссис Дэнверс прочитать записку. Может быть, ей удастся пролить на нее какой-то свет.
Фейвел пожал плечами. Пошарил рукой в кармане и, вытащив письмо, бросил его к ногам миссис Дэнверс. Она наклонилась и подняла его. Мы глядели, как она читает записку, шевеля губами. Она прочитала ее дважды. Затем покачала головой.
— Бесполезно, — сказала она. — Я не знаю, что Ребекка имела в виду. Если бы это было что-нибудь важное, она сперва рассказала бы мне, а уж потом мистеру Джеку.
— Вы не видели ее той ночью?
— Нет, меня не было в доме. Я провела полдня и вечер в Керрите. Никогда не прощу себе этого. Никогда, до моего смертного часа.
— Значит, вы не знаете, что было у нее на уме, миссис Дэнверс, и не можете предложить никакой разгадки? Слова «я должна что-то тебе рассказать» ничего вам не говорят?
— Нет, — сказала она. — Нет, сэр, совершенно ничего.
— Кому-нибудь известно, как она провела тот день в Лондоне?
Никто не ответил. Максим покачал головой. Фейвел негромко выругался.
— Послушайте, она оставила записку у меня на квартире в три часа дня, — сказал он. — Швейцар видел ее. От меня она, верно, поехала прямиком сюда и гнала машину, как сумасшедшая.
— С двенадцати до половины второго миссис де Уинтер была в парикмахерском салоне, — сказала миссис Дэнверс. — Я помню это, потому что в начале недели звонила отсюда в Лондон и записывала ее на эти часы. Точно помню. От двенадцати до половины второго. После салона она всегда ела в своем клубе, чтобы не вынимать бигуди из волос. Скорее всего так было и в тот день.
— Скажем, на ленч ей понадобилось полчаса; что она делала с двух до трех? Мы должны это выяснить, — сказал полковник Джулиан.
— О господи, да кому это надо знать — что она делала?! — вскричал Фейвел. — Мы знаем, чего она не делала; она не накладывала на себя рук — вот единственное, черт подери, что имеет значение.
— У меня в комнате ее записная книжка-календарь, куда она заносила все назначенные встречи, — медленно сказала миссис Дэнверс. — Я храню ее личные вещи. Мистер де Уинтер ни разу не попросил отдать их ему. Вполне возможно, что она отметила свидание, которое должно было состояться в тот день. Ребекка была очень пунктуальной. Она обычно все записывала в этот календарь, а потом отмечала состоявшиеся встречи крестиком. Если вы думаете, что это может помочь, я пойду принесу его.
— Ну как, де Уинтер? — сказал полковник Джулиан. — Что вы на это скажете? Вы не возражаете против того, чтобы мы посмотрели эти записи?
— Конечно, нет, — сказал Максим. — С чего бы мне возражать?
И снова я поймала быстрый, испытующий взгляд, брошенный на него полковником Джулианом. На этот раз Фрэнк тоже его заметил. Я увидела, что и он поглядел на Максима. А затем на меня. На этот раз я поднялась и пошла к окну. Мне показалось, что дождь идет на убыль, его ярость исчерпала себя. Шум воды стал спокойнее, тише. Небо посерело, наступил вечер. Напоенные влагой лужайки казались совсем черными, у окутанных пеленой дождя деревьев был нахохлившийся вид. Я слышала, как наверху горничная задергивает на ночь занавеси и закрывает те окна, что не были закрыты раньше. Привычные дела в привычное время — неизбежная рутина дня. Занавеси задернуты, грязная обувь забрана, полотенце положено на стол в ванной комнате, кран для ванны открыт. Постели расстелены, домашние туфли поставлены под кровать. А мы молча сидим в библиотеке, зная в глубине души, что здесь сейчас ведется судебное разбирательство, где для Максима решается вопрос: жизнь или смерть.
