Глеб Соколов - Дело Томмазо Кампанелла
– Ты что, глухой? Принеси вина!
Мальчишка-официант, обрадовавшись поводу поскорее улизнуть от ужасного посетителя, сбегал и принес вина.
– Пей! – велел Совиньи, едва тот поставил открытую бутылку к нему на столик. И для убедительности Совиньи налил вино в стакан и, взяв стакан в руку, протянул его мальчишке.
– Я не буду! – вновь категорически отказался тот.
Как назло хозяин шашлычной, кривой азербайджанец, в этот момент был чем-то занят на кухне и не мог прийти мальчишке на помощь.
– Тогда зачем ты принес? Я-то не пью. Ты за эту бутылку мне счета не приноси. Я платить не буду! Я думал, ты будешь пить… – проговорил Совиньи и отвернулся от мальчишки-официанта, всем своим видом показывая, что ему не о чем с ним больше разговаривать.
Тот, однако, не стал из за этого переживать сильнее, чем прежде, а быстро куда-то убежал. Пришел человек, но не хозяин шашлычной, а, скорее всего, его сын, и спросил:
– Послушайте, вы что, отказываетесь платить?
– Нет, с чего вы взяли? Я заплачу, – как ни в чем не бывало ответил Совиньи.
– Но вы же не пьете! – не успокоился сын хозяина шашлычной.
– Ну и что? – все так же, как ни в чем не бывало ответил Совиньи вопросом на вопрос.
– Ну как это – что? Берете бутылку и не пьете. Зачем вы ее взяли? – сыну хозяина Совиньи явно не нравился, и он явно искал повода выпроводить его со скандалом за дверь.
– Ну просто… – проговорив это, Совиньи вновь отвернулся и принялся со скучающим видом рассматривать посетителей шашлычной.
– Как это просто?! – еще больше раздражался сын хозяина.
– Послушайте, вам-то какое дело? Я заказываю бутылку. Я за нее плачу. А что я с ней буду делать – это уже мое дело, – холодно проговорил Совиньи не поворачивая головы в сторону собеседника.
– Вам что, вино не нравится? – чувствовалось, что от самых решительных действий сына хозяина шашлычной отделяет самая малость. Мальчишка-официант, стоявший чуть поодаль и не решавшийся подойти ближе, с интересом прислушивался к разговору.
– Почему, нравится… – наконец-то Совиньи повернулся к сыну хозяина и посмотрел на него с любопытством. Мол, что это за странный такой тип, который пристает с глупыми разговорами?
– Вы пить будете? – немного более спокойно, чем он говорил прежде, спросил сын хозяина шашлычной.
– Нет, – ответил Совиньи и немедленно продолжил. – Слушайте, вы что, думаете я не заплачу? Сколько стоит этот ужин – долларов тридцать? Вот вам сто долларов, как залог… Чтобы вы не волновались, – все это Совиньи проговорил совершенно спокойно, даже надменно. И тут же вынул из внутреннего кармана пиджака и положил на стол стодолларовую банкноту.
– Вы почему к официанту пристаете? Грубите… Вам что, милицию вызвать?! – чувствовалось, что все это сын хозяина шашлычной проговорил больше для порядка. Деньги со стола он не взял.
– Ну вызови… Я не пристаю ни к какому официанту. Просто угостить его хотел, – лениво проговорил Совиньи и вновь отвернулся.
– Не надо! – зло воскликнул сын хозяина шашлычной.
– Не надо, так не буду… – тихо сказал Совиньи и кротким взором посмотрел на собеседника.
Тот развернулся и ушел. А Совиньи тотчас подозвал к себе мальчишку-официанта, поманив его пальцем:
– Вот что, любезный, принеси мне еще плов из баранины, да побольше в тарелку положи, еще принеси сока гранатового и какой-нибудь соус поострее. Да живо!
Стодолларовая банкнота продолжала лежать на скатерти на краю стола.
Мальчишка-официант, полагая, что все трудности улажены, убежал исполнять заказ и очень скоро прибежал обратно, но уже с блюдом плова, соком и соусником. Стодолларовой бумажки к этому времени на столе уже не было. Поставив кушанья перед Совиньи, мальчишка-официант в смятении удалился.
Последовавшие за этим минут десять Совиньи просидел, задумчиво глядя куда-то себе под ноги и по-прежнему не притрагиваясь к еде.
Из двери, что вела на кухню, вновь появился сын хозяина шашлычной и подошел к Совиньи.
– Вы почему ничего не едите? Вам еда не нравится? – спросил он совершенно спокойно.
– Послушайте, уважаемый, вам чего надо? – на этот раз Совиньи говорил раздраженным голосом. – Я вам практически за ужин уже заплатил. Даже переплатил. А ем я или не ем – это мое дело!
Проговорив это, Совиньи скрестил руки на груди и уставился на сына хозяина шашлычной.
– Слушайте, вы что отсюда не хотите целым и невредимым уйти?.. – прищурившись, но опять-таки очень спокойно проговорил тот.
– Вот как! Вы мне угрожаете? – тоже спокойно спросил Совиньи. – Я бы вам не советовал…
– Вы что, псих? – с искренним удивлением спросил сын хозяина.
– Послушайте, можно мне мои сто долларов вернуть? Я ничего не трогал! – сказал Совиньи раздраженно. – Я просто хотел посмотреть, что у вас тут приносят. Большие ли порции или как?..
– Что ты хотел?! Повтори! – вскричал сын хозяина, при том, что он все четко расслышал.
Закричал и Совиньи:
– Ты знаешь, кто я такой?! Я – сын Жоры-Людоеда!.. Запиши этот ужин на его счет! Посмотри на меня, неужели не признаешь?! Разуй свои глаза, образина!
– Сын Жоры-Людоеда?! – сын хозяина явно стушевался.
– Здравствуй, сынок! – громко сказал Жора-Людоед, выходя из нишки в общий зал.
– Здравствуй, отец, – спокойно ответил на приветствие Совиньи, нисколько не удивившись такому повороту событий.
– Он мне не сын. Он врет, – тут же сказал Жора-Людоед сыну хозяина шашлычной.
– Сын! – твердо повторил Совиньи.
При сравнении возраста обоих сразу возникали огромные сомнения в том, что один может быть сыном другого.
– Жора-Людоед здесь! – воскликнул кто-то в зале с восхищением и ужасом.
– Кто же твоя мамаша, а? – хрипло спросил Жора-Людоед. В голосе его звучала ненависть. – Знаешь ли ты, что мне, как вору, семью иметь не положено?.. Кто же твоя мамаша?
Тут впервые стало заметно, что Совиньи очень трусит. Губы его задрожали:
– Мамаша моя – болела очень долго, Как ты исчез, так на нее столбняк начал находить. Так она в столбняке и сидела, пока не померла. А я долго лечился, по больницам скитался, а потом стал совсем инвалидом.
– От чего же ты лечился? – Жора-Людоед сделал глубокий вдох.
– Лечился я от странной тоски. Тоски, которая так меня доканывала, что я чуть было вором не сделался. Но братья единоутробные удержали! Братья, которые у моей мамаши от других отцов, не от тебя, родились. Я тебя искал, но найти не мог…
– Как же звали ее? – Жора-Людоед сверлил Совиньи глазами полными ненависти.
Тот начал озираться, то ли ища путь к отступлению, то ли поддержки, которую здесь ему было ждать неоткуда. Лазарь куда-то исчез.
– Звали ее Марьей, – все-таки ответил Совиньи.
– Зачем же ты меня ищешь?
– А ищу я тебя потому, что есть у меня к тебе огромная претензия. Не передал ты мне своего опыта. Мы с тобой – копии. Я точно знаю, что ты применяешь в своей жизни точно те же методы, что и я пытаюсь применять. Но почему же ты тогда не воспитал меня как своего сына и не поделился со мной своими знаниями. Ведь я мог бы тебе подражать. Твоим привычкам. Твоим манерам, твоим уловкам. А не своему единоутробному брату. Я никогда не прощу тебе того, что ты не захотел поделиться со мной своим характером. Ты же здорово умеешь жить среди людей, Жора-Людоед!.. – последние слова Совиньи выкрикнул в полном отчаянии. Уже было ясно, что Жора-Людоед сейчас набросится на него.
Жора-Людоед подскочил к Совиньи и поволок его к двери, за которой находились подсобные помещения шашлычной и кухня.
– На отца руку не подниму! – кричал Совиньи. – Не был бы ты мне отец, я бы тебе!..
У самого дверного проема Жора-Людоед так толкнул Совиньи, впрочем крепко держа того за шиворот, что, как тараном, чуть ли не вышиб им дверь.
Дальше из зала ничего не было видно, потому что дверь за Жорой-Людоедом и Совиньи, подтянутая пружиной, сама собой закрылась. Не было ничего и слышно, потому что в зале шашлычной к этому времени все настолько перепились, что уже не стали бы обращать ни на шум, ни на драки никакого внимания, все галдели и смеялись, и ругались, и из-за этого гама не было бы слышно даже сильного шума с кухни. Те же, что были не так пьяны и осознали, что здесь, в шашлычной – Жора-Людоед, были в меньшинстве.
Но крик, который раздался в следующее мгновение, был очень силен! Он был исполнен такого невыразимого ужаса и боли, что в зале шашлычной моментально воцарилась полная тишина.
Затем из двери вышел Жора-Людоед. Громкий вой по-прежнему доносился с кухни.
– Этот чертов Рохля, наверное, все перепутал! Он везде болтается, где его черт носит, что-то где-то слышит, делает одному ему понятные выводы, потом передает эту ахинею другим, а мы все это слушаем и теряем время!.. Пойдем отсюда! Я знаю, куда надо идти! Поищем там! – проговорил Жора-Людоед и, остановившись, обернулся к залу лицом и посмотрел на всех долгим-долгим тяжелым взглядом. Немногие относительно трезвые, понимая, что произошло что-то ужасное и боясь Жору-Людоеда, сидели оцепенев.
