И пожнут бурю - Дмитрий Кольцов
Послышались оглушительные крики радости и одобрения. Буайяр дал приказ билетерам начинать выдавать билеты в Большое шапито, а также, что пускать всех необходимо ровно без пяти минут час. Сам же шпрехшталмейстер отправился за Хозяином.
Артисты стали друг друга подбадривать, что было очень распространено в «Парадизе». Это, по мнению Альфонса Лорнау, позволяло всем считать друг друга товарищами и друзьями. Многим это действительно помогало. Например, Юби, который, выступая в паре с Иштваном, сильно боялся публики. А если учитывать, что выступал он на канатах, то страшнее становилось в разы, причем не только ему одному. Иштван в такие моменты садился напротив мальчика и долго смотрел на него, убеждая, что это простое выступление, в конце которого будет награда в виде продолжительных аплодисментов зрителей. Юби обычно начинал задавать много вопросов, на которые его напарник терпеливо и ласково отвечал. Спустя минут пять способ Иштвана начинал действовать, и страх пропадал. Однако сегодня страшнее всех было Клэр, которая впервые будет пробовать выступление на трапеции. Раньше она никогда этот трюк не выполняла, поскольку ей категорически запрещал дед, но Иштвану и Мартину удалось убедить Буайяра в том, что это будет ей очень интересно. Именно трапеции увидел Омар, когда обратил внимание, что почти все канаты были сняты. Оставалось два самых крепких каната, находящихся на средней и большой высоте. Один предназначался для Юби, второй – для Мартина. Иштвану и Клэр предстояло сегодня осуществлять номер на трапеции. Внешне девушка выглядела очень спокойно, однако внутри нее все сжималось от страха. Во время тренировок все вроде бы получалось, но во время тренировок и страхующая сетка имелась. Во время настоящего выступления этой сетки не будет, потому Клэр все предстоящее так и пугало.
Омар, не понимавший, что ему все-таки следует делать, потому что униформисты отказывались от его помощи, предпочитая сами со всем справляться, подумал немного, и решил поболтать с Клэр, которая еще пребывала в прострации из-за волнения, от которого почти все уже избавились и общались на совершенно посторонние темы, дабы не пробуждать это волнение заново.
– Ну что, подруга, что же ты так боишься? – сказал Омар и присел рядом с девушкой, которая сидела на лавочке в уголке, – я видел эти штуки. И знаешь, что я скажу? Я скажу, что они совершенно чудные и непонятные, но уж точно не страшные!
– Ха, тебе-то говорить легко, – возразила Клэр, – ты на них не летал. А я вот летала, и это страшно! Зачем я только согласилась на это! Я же могу упасть и разбиться!
– Я расскажу тебе историю, – произнес Омар, подсаживаясь ближе, – она очень короткая, однако она очень сильно помогла мне преодолеть свои собственные страхи. Это небольшая притча о мулле, к которому в дом пробрались грабители. Услышав, что кто-то бродит по дому, мулла сильно испугался и спрятался в шкаф. Обыскивая дом, грабители открыли и тот шкаф и увидели муллу там. Один из грабителей спросил его: «Что ты прячешься от нас?» А мулла им отвечает: «Я прячусь от стыда, потому что в этом доме нет ничего, достойного вашего внимания». Так и здесь. Если ты боишься, Клэр, значит ты не можешь удивить публику, не можешь показать ей свои великие таланты. Ежели ты будешь уверена, что тебе действительно есть, что им показать, то страха не будет. Ты же не стыдишься того, что у тебя нет таланта?
– Какая глупость! – посмеиваясь, ответила Клэр, – у меня, разумеется, есть талант!
– Значит страха быть не должно, – подытожил бен Али и приобнял девушку.
– Омар, ты святой человек, – сказала Клэр после прекращения объятий, – страх как рукой сняло! Ты прав, я пойду и покажу всей толпе, на что способна!
– Вот, так-то лучше!
Послышался крик Клода: «Пора! Хозяин идет!» Все заняли свои места на стульях и лавках, дожидаясь Хозяина. Сначала зашло больше десяти надзирателей, которые расположились у всех входов и выходов, а также в проходах шапито. Потом прошли Клод и Мишель Буайяр. За ними шел сам Пьер Сеньер. Он шел уверенно, держал взгляд прямо по курсу следования, не отвлекаясь ни на кого. Костюм его больше походил на императорское облачение. Длинный красный сюртук, отделанный золотом, такие же красные брюки и красный жилет, из кармана которого виднелась золотая цепь от часов. На руках его были бархатные черные перчатки, на безымянном пальце правой руки сверкал сапфир, вставленный в перстень. Вместо черной бабочки, как у Буайяра, Сеньер надел узорный шелковый галстук-пластрон, скрепленный золотой булавкой с бриллиантом на шляпке. Золотое пенсне его также украшено было золотой цепью, отходившей в верхний карман сюртука. Волосы его были приглажены, а седые борода с усами, казалось, и вовсе были накрахмалены, дабы не терять форму. Однако даже в такой торжественный момент ревматизм давал о себе знать, поэтому Сеньер опирался на резную трость, украшенную золотым набалдашником в виде еще не распустившегося цветка папоротника. Все делало его величайшим из живущих людей, делало даже выше людей – сверхчеловеком. Каждый его шаг, пусть и с опорой на трость, казался совершенным. Каждое движение рукой казалось судьбоносным. При его появлении все артисты, которым предстояло выступать на манеже, встали и с раболепием и опущенными глазами созерцали все великолепие, исходившее от него. Даже парфюм, с которым он явно переборщил, казался полностью идеальным и источал запах, сравнить который можно было бы только с запахом божьего нектара. Но одно единственное, одна крохотная деталь враз убивала все перечисленные достоинства его, приравнивая ко всем обычным людям, а, возможно, и ставивший его ниже их – его свирепый, дикий, почти животный, но в то
