Грег Кайзер - Самая долгая ночь
Положив палец на Варффум, он затем заскользил им вдоль красной линии на восток до Эйтхейзена. Отсюда его палец пополз на север, к сплошному синему цвету, обозначавшему Северное море. Ехать дальше, чем Эйтхейзен, нет смысла, ибо там железная дорога вновь уходит вглубь от берега. Если поезд с евреями успешно минует Варффум, он наверняка остановится здесь, в Эйтхейзене. Отсюда расстояние до моря составляет всего несколько километров. Его можно легко преодолеть пешком. Значит, вот здесь его поезд, — Пройсс положил палец на карту, — а вот здесь лодки. Если начальник станции не врет, то поезд опережает его всего на каких-то пятнадцать-двадцать минут.
Пройсс почувствовал, как головная боль частично отступила. Они почти у него в руках. Ему известно, где они. Им никуда от него не скрыться.
Мысленно он представил себе сцену, которую когда-то живописал для него этот сукин сын Гискес. Играет оркестр, развеваются флаги, и сам рейхсфюрер дружески щиплет его за щеку.
Реке хотелось вздремнуть под стук колес, погрузиться в сон рядом с Леонардом. Его рука ерошила ей волосы, их ноги соприкасались по всей длине, от бедер до лодыжек. Ей ничего не стоило представить себе, что это какой-то другой поезд, который увозит их в путешествие, что она лежит рядом со своим возлюбленным, а может даже, с молодым мужем. Увы, голос Леонарда вторгся в ее грезы и моментально их разрушил.
— Я должен тебе кое-что сказать, — негромко произнес он куда-то ей в волосы. Она передвинула руку, чтобы положить ее ему на грудь и прижаться к ней щекой. Сердце учащенно билось в его груди. Ей казалось, что он сейчас скажет ей о своих чувствах или по крайней мере о том, что они только что сделали.
— В ту ночь я вернулся к самолету, потому что хотел улететь назад в Лондон.
— Я знаю, — тихо отозвалась она. — Тогда тебе было страшно. А сейчас нет.
Он пригладил ее влажные волосы.
— Ты это знаешь?
— Да.
Воцарилось молчание. Его пальцы легонько погладили шрам на ее виске.
— Я хотел оставить деньги себе, — сказал он. — Хотел вернуться в Лондон с этими деньгами.
Река вспомнила пачки английских фунтов, которыми он расплатился с Бурсмой.
— Да, я знаю про деньги, — сказала она.
— И про них тоже? — удивился он и вновь умолк. И пока он молчал, Река чувствовала, как бьется под ее ладонью и щекой его сердце.
Спустя какое-то время его голос вновь нарушил тишину и темноту.
— Мне эти деньги были нужны позарез. И я думал, что если всех перестреляю, то никто не узнает, что я взял их себе.
От его слов ей стало холодно, и она поежилась. Ей вспомнилось, как он смотрел на нее тогда, на польдере, как его огромный пистолет было направлен ей прямо в лицо словно голова угря, который вот-вот ее проглотит. Выходит, она ошибалась. Ему было не просто страшно. Он действительно хотел убить всех, с кем прибыл в страну.
— Но я этого не сделал, и это самое главное, — поспешил добавить Леонард, как будто без его слов в купе было пусто. — Я не смог заставить себя это сделать. И это тоже самое главное.
— Но ведь ты хотел, — сказала Река. Она отстранилась от него и, сбросив в сторону одеяло, села обнаженная в холодном, темном купе.
— Я рассказываю это тебе не просто так, — сказал Леонард и положил ладонь ей на руку. — У меня есть причина.
— Причина?
И как только она забыла, что это за человек! Вернее, заставила себя позабыть, потому что он держал ее руку, трогал ее лицо, потому что он стал ее мужчиной.
— Я хочу, чтобы потом мы вместе вернулись домой, — еще минуту назад эти его слова согрели бы ей душу, а теперь оставили ее холодной. — С деньгами все было бы иначе. Я хочу, чтобы ты вместе со мной уехала в Америку. Я уеду из Бруклина, и мы найдем себе какое-нибудь другое место, ты и я.
С ней в купе было два мужчины. Леонард, которого она хорошо знала. Но был и другой, по кличке Маус, который оставался для нее чужим человеком. Маус был ничуть не лучше, чем этот немец, Каген. У Мауса имелись свои причины убивать.
Но который из них любит ее? И которого из них двоих любит она сама?
— Что ты за человек? — спросила она едва слышным шепотом. — Если ты убиваешь людей.
— Ты тоже убила Аннье, — ответил он. От этих его слов ей сделалось еще холоднее. — Она ведь также была одной из вас. Ты мало чем от меня отличаешься.
Река на какое-то время задумалась. Ей вспомнилось, как Аннье умоляла пощадить ее.
— Но ведь я сделала это не ради денег, — наконец сказала она в свое оправдание.
— Ты кое-что забываешь, — вспылил Леонард. — Там на поле я никого не убивал.
Что ж, он прав. Он просто подбежал к своим товарищам с пистолетом в руке, и она видела, как он нацелил его на Кагена. А когда она сама тоже выскользнула из темноты, то и в нее тоже. Но стрелять не стал. Ни в немца, ни в нее. Вообще ни в кого. Неожиданно ей в голову пришла одна мысль.
— Если бы меня там не было, ты бы их всех застрелил?
И вновь молчание. Интересно, подумала Река, почему? Наверно, пытается придумать какую-нибудь ложь.
— Да, если бы тебя там не было, я бы перестрелял их всех до одного.
И она поняла, что он говорит правду. Ей тотчас вспомнилось его лицо той ночью. Нет, он ей не солгал.
Она задумалась о каждом произнесенном им слове и, как ни странно, поняла, как ей сказать про то, что она тогда чувствовала, с того самого момента, как увидела его красивое лицо.
— Значит, я уже тогда была тебе небезразлична? Мы встретились не просто так, это судьба свела нас вместе. Теперь ты это понимаешь?
Леонард молчал. Неожиданно промежутки тишины между перестуком колес показались ей длиннее обычного. Поезд замедлял ход.
— Ты любишь меня, Леонард? — спросила она. Кто знает, может, задав этот вопрос, она выяснит для себя, который из этих двоих — Леонард или Маус — любит ее. Вдруг ни тот ни другой? Ей страстно хотелось это выяснить, хотя бы для того, чтобы понять, правильно ли поступает она сама.
И вновь молчание.
— Ты любишь меня? — повторила она свой вопрос.
— Не знаю, — негромко ответил он. Его слова отозвались во всем ее существе той же болью, что и собственное имя, которое охранник выкрикнул когда-то на утренней перекличке.
Стук колес стих, лишь гулкое эхо ударов вагона о вагон прокатилось волной вдоль всего состава. Темное купе качнулось в последний раз и тоже замерло. Холодно, боже, как холодно.
— Мы остановились, — сказала она, пытаясь нащупать на полу мокрую одежду. И нащупав, выпрямилась и стала одеваться.
— Река, — прошептал он.
— Кто ты? — негромко спросила она.
Она ждала, что он скажет в ответ, но, так и не дождавшись прикосновения его руки на своем плече, — а ей так хотелось этого прикосновения, так хотелось услышать звук его голоса, — вышла в коридор.
Она не помнила, как вышла из последнего вагона, как дошла до дышащего паром локомотива. Просто неожиданно для себя оказалась с ним рядом. И тотчас узнала силуэт Кагена. Дождь затих, однако было по-прежнему темно, как в том подвале на Линденстраат, когда там выключали свет.
— Почему мы стоим? — спросила она Кагена. Впереди, на высоком столбе горел красный свет.
— Ветка впереди занята другим поездом, — произнес кто-то по-английски. Река уловила носом легкий запашок машинного масла и гари. Машинист. — Нужно ждать, пока нам дадут зеленый.
Река прислушалась, однако никакого поезда не услышала. Никаких гудков вдалеке, ни приглушенного перестука колес. Ничего.
— Вон там станция, — сказала она, разглядев рядом с семафором приземистое строение. В душе у нее царила опустошенность, и ей требовалось чем-то себя занять. И она зашагала в сторону станции.
— Ты куда? — крикнул ей в спину Каген.
Она не стала замедлять шага. Вскоре подошвы его ботинок зашуршали у нее за спиной по гравию насыпи. И еще спустя миг он уже шагал рядом с ней. — Я спросил тебя, куда ты направилась?
— На станцию, — ответила она. — Нужно, чтобы нам освободили путь.
Она закрыла глаза и снова открыла, но тупая боль не отступала. Леонард, подумала она, ну почему ты не мог мне солгать? Что мешало тебе сказать, что ты любишь меня?
Прожектор локомотива освещал им путь, и они подошли к станции. Жалюзи на окне были неплотно закрыты, и на крошечную платформу проливался луч света. Этого было достаточно, чтобы прочесть надпись на кирпичной стене: Варффум.
Река быстро посмотрела на Кагена и, заметив в его руках пистолет, распахнула дверь. В глаза ей тотчас ударил яркий свет, и она прищурилась. За письменным столом сидел мужчина средних лет, чем-то напомнивший ей собственного отца, когда тот был моложе. Вместе с ним в кабинет ворвался порыв ветра, и мужчина поднял голову. Заметив их, он сглотнул. Река увидела, как его кадык несколько раз дернулся вверх и вниз.
