Ядовитый воздух свободы - Блейк Анна
— Что с тобой творится? — хриплым от нахлынувшей страсти голосом спросил мужчина, покрывая ее лицо и шею поцелуями.
Констанции хотелось плакать. Она растворялась в его объятиях, черпала в них силу, она доводила его, провоцировала, манипулировала, но теряла весь свой воинственный настрой, стоило сухим и горячим губам мужа коснуться ее кожи. Ничего не менялось. Обычно страсть проходит, исчезает, уступая место другим чувствам, неважно, теплым или нет. Но с Нахманом все было с точностью до наоборот. Будто бы они узнавали друг друга заново, будто каждый раз касались друг друга с пылкостью первого раза. Женщина, не ответив, потянулась к ремню его брюк. А потом вскрикнула — он неловко сжал ее предплечье.
Она успела забыть, вытеснить это. Этот ужас, когда другой мужчина держал ее за руку в железных тисках. Тогда ей удалось уйти, в очередной раз заявив, что между ними ничего нет, не было и быть не может. Удастся ли в следующий раз?
Нахман отстранился.
— Что?
— Прости. — Констанция не могла смотреть ему в глаза, подалась вперед и попыталась снова поцеловать, но Арнольд не позволил. Он убрал ее руки со своего пояса, стянул с нее халат. Женщина почти не сопротивлялась, понимая, что это бесполезно. И лихорадочно придумывала очередную ложь, которая бы помогла убедительно объяснить, откуда у нее обширный синяк. Утром Констанция рассматривала его в зеркале. Списать на падение не получится.
Следом за халатом Арнольд мягко, но уверенно расстегнул ее рубашку, спустил рукав и от неожиданности отступил.
— Что за черт, Констанция?
— Э-э-э… синяк?
— Но откуда?
Она пожала плечами и, оттолкнув мужчину, зло натянула рубашку обратно.
— Я работаю с людьми. Порой неуравновешенными, порой ошибаюсь. Схватил кто-то из подопытных. И стоило ради этого лишать нас столько редкого в последнее время удовольствия?
Зеленые глаза Арнольда вспыхнули.
— Знаешь, что я не люблю больше халтуры? Я не терплю ложь. Нас ждут. Но вечером ты объяснишь мне, что происходит.
— Иначе что? — вздернув подбородок, с вызовом спросила Констанция. — Разведешься со мной? Посадишь на сухой паек? Уволишь? Поверь, уж ты-то не в состоянии меня запугать.
Для этого есть другие. Гораздо, гораздо страшнее.
Глава шестнадцатая
Аксель Грин
Спутник-7
Грин всей душой ненавидел расследования, которые по мере формирования мозаики фактов показывали, насколько же тупа и непрофессиональна следственная группа. Ему нравилось работать над неразрешимыми загадками, нравилось играть с серийными убийцами, заставлять их ошибиться, с помощью Карлина выводить их из равновесия, показывать, что полиция всегда на шаг впереди. Ему нравились интеллектуальные бои и вкус победы, даже когда он омрачался личными переживаниями. В текущем деле не было ничего из перечисленного. Грин понимал, что как только он получит доступ в архивы, как только взглянет на пару-тройку документов по истории Констанции Берне и лаборатории, истина раскроется. Сразу. Без прелюдий и долгих расшаркиваний. Это тлен, мрак и обесценивание труда следователя, потому что следователь становился долбаным менеджером архива, или как там его можно назвать.
Всплывший Метье Жанак его даже не удивил. Не было приятного волнения, шока. Он обрадовался бы даже шоку, а не этому полумертвому бесчувствию, помноженному на усталость. Ну Жанак и Жанак. Мог убить? Мог убить. Зачем? Да кто его знает зачем. Любил, ревновал, защищал кого-то. Почему решил прикрыть тайну сейчас, подставив себя тем самым? Ну, не самый умный человек на свете, строитель, что с него взять. Стоит ли кто-то за ним? Да какая разница? Так или иначе Констанцию замуровали в лаборатории. Кто это мог сделать? Любой. По приказу любого из «Шестерки». Или без такового приказа.
Аксель тихо выругался, сел за руль и посмотрел на Арабеллу, которая устроилась рядом, но предпочитала хранить слегка надменное молчание, прячась за ним, как за забором. Не успел завести мотор, как позвонил Берне. Опять.
— Ты сегодня не можешь без меня, — откликнулся Грин, прижав телефон плечом к уху и все-таки вставляя ключ в скважину замка зажигания. — Звонишь и звонишь. Как будто не со мной говорил только что.
— Мне тут пара бумаг попалась, — спокойно отреагировал адвокат. — Проект называется «Алекситимия». Они работали над программой (или вирусом), который блокировал чувства. Если верить протоколу, то побочным эффектом у испытуемых стали неконтролируемые вспышки гнева, которые развивались несистемно, у кого-то сильнее, у кого-то слабее, но интенсивность их имела склонность к затуханию.
— Интенсивность имела склонность к затуханию, — многозначительно повторил Грин. — Думаешь, что ее убил взбунтовавшийся подопытный?
Арабелла посмотрела на детектива с интересом. Аксель вырулил с парковки и перехватил телефон левой рукой, положив правую на рычаг переключения скоростей.
— Думать — твоя работа, — парировал Берне. — Я просто помогаю со сбором фактов.
— Спасибо. Прекрасный проект. Что же все ученые пытаются лишить человека человечности?
— Я только не совсем понимаю, чем именно занималась моя мать. Констанция Берне в документах значится как руководитель проекта, но она была врачом. Вроде бы. Я находил свидетельство о присвоении степени доктора медицины. Других документов или дипломов я не видел, а этот отец зачем-то сохранил.
— Может, переквалифицировалась.
— Или нужен был специалист по мозгам. В прямом смысле. В таком случае она могла руководить испытаниями, а не разрабатывать саму «Алекситимию».
— Как бы там ни было, она входила в проект, Луи, и занимала одну из ключевых позиций. Но что-то пошло не так, проект свернули. Иначе лабораторию бы не замуровали.
— И мою мать вместе с ней…
Грин попрощался, положил трубку и глянул на агента.
— Вы все слышали, — констатировал он.
— У меня не было информации об этом, — покачала головой Стич, сосредоточенно хмурясь. — Зато есть кое-что другое. Про Жанака. Братья Жанак были здесь в нужный нам период времени. Более того, они оба работали над строительством лаборатории. Моим ребятам пока не удалось найти подтверждение, что речь идет именно о «Сигме», но подозреваю, что других вариантов нет. В шестьдесят седьмом году Метье Жанак уходит из конторы брата и устраивается руководителем охраны в лабораторию Ричарда Туттона. Ричард Туттон — отец Эрика Туттона. Про него почти нет информации, я нашла только то, что он был в польском концлагере, выжил буквально чудом и посвятил себя науке. После смерти Ричарда Туттона в семьдесят первом году все активы перешли в управление Эрика. Туттон-младший к тому моменту уже оказался счастливо женат, воспитывал целую кучу детей. А Метье Жанак сделался при нем административным директором. Это такая роль, при которой человек отвечает за обеспечение всего и всем. Грубо говоря, Эрик сажает его на трубу с деньгами. Работает Жанак там до восемьдесят третьего года. Когда…
— Когда сбивает Магдалену и оказывается в тюрьме, — закончил Грин.
— Именно, — кивнула Арабелла. — После выхода из тюрьмы он возвращается в контору брата. И больше никак и нигде не отсвечивает.
— Дети, жена? Любовницы?
— Грин, ты такой зануда, — вздохнула Стич. — Сколько бы информации я тебе ни дала, тебе все равно мало. Он не был женат. Данных по любовницам пока не нашли. Доволен?
Аксель доволен не был, но не посчитал возможным сообщить об этом усталому агенту. Два непростых допроса, бессонная ночь — все это давалось ей тяжело, как бы она ни храбрилась перед молодым коллегой. Впрочем, держалась Арабелла достойно. Она сменила рубашку на свежую, собрала волосы в строгий низкий пучок, обновила макияж и выглядела так, будто хорошо отдохнула. Ее выдавал взгляд, который, впрочем, она прятала за дымчатыми стеклами очков.
— Найдем. Но сначала нужно найти его самого.
