Мартин Смит - Красная площадь
— Путч путчем, а ты в списке государственных преступников. Она тоже. Вас могут арестовать.
— Ты же летишь, — заметил Стас.
— Я русский.
Хотя Ирина говорила негромко, ее тон не терпел возражений.
— Мы хотим туда.
Внизу расстилалась Германия. Там, где они пролетали в данный момент, под крылом самолета проплывали не похожие на стеганые одеяла фермы Запада, а более узкие, извилистые дороги и более невзрачные поля, чем-то напоминающие поля и дороги подальше к востоку.
Ирина положила голову Аркадию на плечо. Прикосновение ее волос к щеке поглотило все его существо. Он как бы пытался сейчас прожить ту, другую жизнь, которую он упустил. Ему совсем не хотелось спускаться на землю. А рядом без конца, возбужденно, словно приглушенное радио, говорил Стас.
— Как показала история, революции уничтожают людей, находящихся на вершине власти. И обычно русские перебарщивают. Большевики уничтожили элиту России, потом позже Сталин уничтожил истинных большевиков. Но на этот раз единственная разница между правительством Горби и путчем состоит в том, что Горби не участвует в нем. Слышали полное заявление Комитета по чрезвычайному положению? Они захватывают власть, чтобы — среди прочего — оградить народ от «секса, насилия и вопиющей безнравственности». Тем временем войска продолжают прибывать в Москву, а народ строит баррикады, чтобы защитить Белый дом — здание российского парламента на Краснопресненской набережной.
Стас продолжал:
— Это не остановит танки. То, что произошло в Вильнюсе и Тбилиси, было репетицией. Они будут дожидаться ночи. Сперва они пошлют внутренние войска с нервным газом и водометами, чтобы рассеять толпу, а потом войска КГБ станут брать штурмом здание. Комендант Москвы отпечатал триста тысяч бланков ордеров на арест, но комитетчики не захотели ими воспользоваться. Они рассчитывают, что, увидев танки, люди разбегутся.
Ирина спросила:
— Что, если Павлов позвонит в колокольчик, а его собаки не отреагируют на сигнал? Они изменят историю?
— Еще одна вещь кажется мне странной, — сказал Стас. — Никогда раньше не замечал, чтобы такая орава журналистов так долго оставалась трезвой.
В Польше было темно, как на дне океана.
Проходы загородили тележки с едой. Сигаретный дым, плававший в воздухе, был наполовину смешан с догадками. Армия уже действует, чтобы поставить мир перед свершившимся фактом. Армия будет ждать наступления темноты, чтобы при нападении репортеры снимали как можно меньше. У Комитета — генералы. У демократов — афганские ветераны. Никто не знал, на чью сторону склонятся молодые офицеры, только что вернувшиеся из Германии.
— Кстати, — сказал Стас, — от имени Комитета прокурор города Родионов проводит облавы на бизнесменов и конфискует товары. Не на всех бизнесменов, а только на тех, кто против Комитета.
Аркадий закрыл глаза, пытаясь представить, в какую Москву он возвращается. Это был необычный день, несущий в себе многие возможности.
Стас продолжал:
— Как же долго это длилось. Я двадцать лет не видел брата. Мы перезваниваемся раз в год. На Рождество. Сегодня утром он позвонил мне и сказал, что идет защищать парламент. Это маленький толстяк. У него ребятишки. Как он собирается остановить танк?
— Думаешь, ты его отыщешь? — спросил Аркадий.
— Он просил меня не приезжать. Можешь себе представить? — Стас долго глядел в окно. Между стеклами собрались капельки влаги. — Он сказал, что будет в красной лыжной шапочке.
— А как поживает Рикки?
— Рикки уехал в Грузию. Погрузил в свой новенький «БМВ» мать, дочь, телевизор и видеомагнитофон, посигналил на прощанье, и они отправились. Я знал, что он уедет. Хороший человек.
Чем ближе они подлетали к Москве, тем больше Ирина становилась похожа на уехавшую когда-то молодую девушку. Словно остальной мир был лишь временным угрюмым пристанищем. Словно она всегда только и мечтала о таком вот возвращении.
Аркадий думал, что устремится ввысь вслед за нею, устремится с радостью, как только разделается с Борей и Максом.
В какой степени все это касается лично его, в какой мере это искупает вину перед Руди, Томми и Яаком? Если не считать погибших, то в какой степени это имеет отношение к Ирине? Пусть он разделается с Максом, но это ведь не изгладит из памяти те годы, когда она была с ним. Он мог бы называть их годами эмиграции, но, если глядеть с высоты, Россия с ног до головы была страной эмигрантов. Все в той или иной мере были запачканы. Россия имела такую сумбурную историю, что, когда наступало несколько мгновений ясности, все, естественно, спешили стать свидетелями этого события.
Во всяком случае, у Макса с Борей было больше шансов, чем у него, стать преуспевающими представителями новой эпохи.
Когда они вступили в советское воздушное пространство, Аркадий ожидал, что прикажут повернуть назад. Когда подлетели к Москве, он подумал, что их направят на военную базу, заправят горючим и отправят восвояси. Зажегся сигнал «Пристегните ремни!» — все погасили сигареты.
Сквозь стекло иллюминаторов были видны знакомые леса, высоковольтные линии и серовато-зеленые поля вокруг Шереметьева.
Стас глубоко вдохнул, набрал полные легкие воздуха, словно собираясь нырнуть в воду.
Ирина взяла Аркадия за руку, будто это она вела его домой.
Часть четвертая
МОСКВА
21 августа 1991 года
37Прилет в Москву никогда не вызывал особо светлых впечатлений, но этим утром даже привычная унылая атмосфера, и та бросалась в глаза. После ярко освещенных западных аэропортов в багажном зале было темно, как в пещере. «Неужели всегда были такие оцепеневшие лица, такие подавленные взгляды», — удивлялся Аркадий.
У таможенной будки рядом с полковником пограничных войск стоял Майкл Хили. Заместитель директора «Радио „Свобода“ в теплой шинели, подпоясанной ремнем, сквозь темные очки разглядывал пассажиров.
Стас сказал:
— Это дерьмо с крылышками, должно быть, прилетело прямым рейсом из Мюнхена. Вот черт!
— Он нас не остановит, — сказала Ирина.
— Еще как, — возразил Стас. — Одно слово — и самое лучшее, если нас посадят обратно в самолет.
Аркадий заверил:
— Я не дам ему вернуть вас назад.
— А что ты сделаешь? — спросил Стас.
— Дайте мне с ним поговорить. А сейчас просто становитесь в очередь.
Стас колебался.
— Если нам удастся пройти, нас ждет машина, которая должна отвезти нас в Белый дом.
— Там и встретимся, — сказал Аркадий.
— Обещаешь? — спросила Ирина.
В новой обстановке Ирина говорила по-русски несколько иначе, мягче, растягивая слова.
— Я там буду.
Аркадий направился к Майклу, наблюдавшему за его приближением с видом человека, в пользу которого действует земное притяжение. Полковник был, видимо, выделен для более важных объектов: он лишь мельком взглянул на Аркадия.
Майкл воскликнул:
— Ренко! Рад вернуться домой? Боюсь, что Стас и Ирина не могут здесь остаться. У меня для них билеты на мюнхенский рейс.
— Вы действительно хотите отправить их? — спросил Аркадий.
— Они не подчиняются приказам. Станция их поила, кормила, давала им пристанище, и мы имеем право рассчитывать хотя бы на какую-то благодарность с их стороны. Я всего лишь хочу довести до сведения полковника, что «Радио „Свобода“ снимает с себя всякую ответственность за них. Им не поручалось освещать эти события.
— Они хотят присутствовать здесь.
— Тогда пусть действуют на свой страх и риск.
— Вы собираетесь освещать события?
— Я не репортер, но общался с ними. Могу помочь.
— Москву знаете?
— Бывал здесь раньше.
— Где Красная площадь? — спросил Аркадий.
— Все знают, где Красная площадь.
Аркадий сказал:
— Сейчас вы удивитесь. Всего две недели назад один человек получил здесь, в Москве, факс, в котором его спрашивали, где Красная площадь.
Майкл пожал плечами.
Впереди Стаса и Ирины, громыхая, продвигались вперед нагруженные аппаратурой и ручной кладью фоторепортеры. Стас вложил в свой и Иринин паспорта купюры в пятьдесят марок.
Аркадий продолжал:
— Факс поступил из Мюнхена. По существу, из «Радио „Свобода“.
— У нас несколько аппаратов факсимильной связи, — возразил Майкл.
— Сообщение пришло с аппарата Людмилы. Его послали дельцу черного рынка, который, как оказалось, погиб, так что прочел его я. Оно было на русском языке.
— Думаю, так и должно было быть — ведь факс между двумя русскими.
— Это-то и сбило меня с толку, — сказал Аркадий. — Я думал, что это между двумя русскими и шла речь о Красной площади.
Майкл, кажется, отыскал что-то и стал жевать. Темные очки по-прежнему глядели безмятежно, но челюсти были заняты работой.
Аркадий продолжал:
— Но, когда меньше всего этого ожидаешь, русские бывают очень точны в выражениях. Например, по факсу спрашивали: «Где Красная площадь?» На английском слово «Square» может означать место или геометрическую фигуру, на русском: — геометрическую фигуру, квадрат, например. На английском говорят: «Малевич написал „Red Square“. На русском: „…написал «Красный квадрат“. Я не понимал сообщение, пока не увидел само полотно.
