Эрик Ластбадер - Шань
— Его привезли из Австралии, не так ли? Это был Дэнни, третий сын Цуня Три Клятвы. Было уже поздно — или рано? — почти четыре часа утра.
— Мне нужно, чтобы ты установил, где его купили. Стоя в дверях каюты, Блисс прислушивалась к разговору отца и сына. Все еще наполовину погруженная в да-хэй,она вдруг отчетливо поняла, что ее место сейчас не в коридоре, а там, в каюте.
— Отец?
Цунь Три Клятвы поднял голову, Дэнни повернулся лицом к двери. Он очень походил на отца.
— Боу-сек. Стобой все в порядке?
В последние дни она постоянно слышала из его уст этот вопрос и видела на его лице озабоченное выражение, Ей очень хотелось бы успокоить его, но как она могла объяснить, что творится с ней, если сама толком не знала?
— Да, — ответила она. — Со мной все нормально. Мне приснился огромный опал, горевший малиновым пламенем.
Опустив взгляд на стол, она увидела на нем в точности такой же камень, какой привиделся ей во сне всего несколько минут назад. Прежде чем кто-либо из мужчин успел помешать ей, она протянула руку и схватила его.
— Боу-сек...
— Отец, тысяча извинений, что прервала вашу беседу, но мне кажется, что я уже видела этот опал. — С усилием она отвела глаза от камня. — Я случайно услышала, что ты просил Дэнни узнать, где он был куплен. Это важно?
В первое мгновение Цунь собирался соврать дочери ради ее же блага. Он очень беспокоился за нее и, тщетно ломая голову над тем, как бы помочь ей, чувствовал себя совершенно беспомощным. Однако, встретив ее взгляд, так хорошо знакомый ему, он сделал единственное, что ему оставалось, — сказал правду.
— Джейк дал мне его перед отъездом в Японию. Он обнаружил его в кармане шпика, следившего за ним в ту ночь, когда погиб Чжилинь. Из-за этого шпика Джейк и не успел тогда на джонку к назначенному часу.
— Знал ли Чжилинь о том, что он должен приехать?
— Думаю, что знал.
Блисс, замолчав, стала рассматривать опал, вертя его в своих тонких, длинных пальцах. Огонь, горевший внутри камня, то распадался на тысячу мелких брызг, то вновь сливался воедино. Блисс на мгновение почудилось, будто в трепетном сиянии опала проступают черты лица Цзяна.
— Боу-сек...
—Отец, мне бы хотелось...
— Об этом даже и речи идти не может, — отрезал Цунь Три Клятвы, словно угадывая ее мысли. — Это должен сделать Дэнни. Он...
— Ты держишь меня здесь под арестом?
— Что за чушь! — возмутился Цунь. — Ты вольна идти, куда и когда тебе заблагорассудится.
— Ну да, если только сестра Лин будет сопровождать меня, — возразила Блисс и, видя, что отец молчит, добавила: — Стало быть, я не заключенная, а всего лишь пациентка плавучей больницы?
— Я не... — он вдруг оборвал фразу на полуслове и, повернувшись к сыну, попросил его: — Дэнни, пожалуйста, оставь нас одних.
Молодой человек, кивнув, вышел, и когда дверь за ним закрылась, Цунь укоризненно промолвил:
— Боу-сек, боу-сек,чего ты хочешь от меня? Чтобы я послал тебя навстречу опасности, даже не зная, в каком состоянии находится твое здоровье?
— Единственная опасность, — сердито ответила Блисс, — состоит в том, что я умру от бездействия и тревоги за Джейка. Вот на что ты меня обрекаешь.
Цунь Три Клятвы покачал головой.
— Мне кажется, ты сама плохо представляешь, что с тобой происходит.
— Со мной все в порядке. Однако ты прав, я уже не та, что была до... гибели моего духовного отца. — Она уселась в кресло, освобожденное Дэнни. — Ши Чжилинь был последним звеном, связывавшим меня с моим прошлым. — Мой прадед, первый Цзян, был его наставником. Именно к Ши Чжилиню пришла за помощью моя мать в самую трудную минуту. Не будь его, я вообще могла бы не появиться на свет. И уж точно не попала бы в Гонконг и не обрела бы в тебе нового отца. Да, я стала другой и не отрицаю этого. Там, где раньше был свет, теперь — пустота. Я приняла его смерть, отец. Такова была воля Будды. Джосс. И, конечно же, это не могло не повлиять на меня. Я не хочу и не буду притворяться, будто я не изменилась.
— Никто и не просит этого от тебя, — тихо промолвил Цунь.
— Вот и хорошо.
Он смотрел на сидевшую перед ним молодую женщину, чужую ему по крови, но выросшую в его семье, и сам удивлялся безграничности своей любви к ней.
— Я не принесу тебя в жертву делу йуань-хуаня,— заявил он решительно.
— Это уже произошло, — возразила она. — Давным-давно, отец, ты принял решение, противоречащее твоим теперешним словам. Ты подготовил меня. Теперь я прошу тебя: пожалуйста, не мешай мне исполнить мое предназначение.
— Я сожалею...
— Поздно сожалеть, отец.
Цунь Три Клятвы проникся мудростью ее слов. Сдавшись, он сообщил Блисс все, что Джейк рассказал ему про опал. В конце разговора Блисс, улыбнувшись, наклонилась к старику и поцеловала его в щеку. И в то же мгновение ее пальцы сомкнулись вокруг самоцвета.
* * *Слуха Джейка достигли чьи-то голоса. Целая толпа мертвых орала у него над ухом. Действуя ему На нервы, они гремели костями, щелкали зубами, точно голодные аллигаторы, тыкали в него костлявыми пальцами.
Они хотели сообщить ему нечто важное и, видимо, поэтому, решил он, не переставали кричать. Джейк не отвечал, но от этого их вопли не становились тише.
Он с удивлением и раздражением думал о том, почему их голоса звучат так естественно, словно принадлежат живым. Эта какофония постепенно выводила его из себя. Если он мертв, то к чему столько шума и суеты? Если же нет...
Несколько песчинок, подхваченных ветром, упали ему на лицо. В горле у него запершило от едкого дыма. Он закашлялся, и в то же миг под опущенными веками забрезжил серый свет, явившийся на смену кромешной тьме.
Кровь, обрывки кожи, ярко-розовые и малиновые кусочки человеческого мяса — результат взрыва заряда “Бизон” в кабинете Микио. Грохот...
Он открыл глаза. ...швырнувший на него тело Микио. Камон,символ клана Комото, на тонкой, испещренной красными кляксами ткани кимоно, распадающийся на части у него на глазах. Грохот...
Он увидел, что находится в комнате, стены, пол и потолок которой отделаны полированным кедром.
…кромсающий тело Микио, навалившееся на него. Полоса визжащего огня, и в самом конце, за мгновение до того, как сознание окончательно угасло, кошмарное зрелище кровоточащего, розового месива из мяса и костей, ухмыляющейся маски смерти на месте лица Микио.
Он увидел зелень — листва деревьев за окном? — и на другом конце комнаты закрытую фузуму,деревянную дверь с филенкой, обитой матовой парчой. Словно под действием его взгляда она скользнула вбок. Послышалось пение птиц — с деревьев за окном? Он не был уверен ни в чем. Его органы чувств до сих пор не могли оправиться от двойного удара: чудовищного грохота и тяжести тела Микио, разрываемого на части силами, которым не может противостоять ни одно живое существо.
О,Микио, мой друг!
Он прищурился, вглядываясь в фигуру человека, появившегося в дверном проеме, точно вынырнув из глубины полутемного коридора. Тихонько, на цыпочках, человек подошел к кровати, на которой лежал Джейк, и склонился над ней.
Напрягая глаза, перед которыми все еще плавали облака белого порохового дыма, он изумленно уставился на до боли знакомое лицо.
— Микио-сан!
* * *Я должен связаться с Цзяном во что бы то ни стало.Это было первое, о чем подумал Эндрю Сойер.
Однако, зная, что это невозможно по той простой причине, что он не имел ни малейшего представления, где сейчас пребывает Цзян, Сойер схватил трубку телефона, стоявшего в его кабинете, и набрал номер Цуня. Где-то далеко под ним бурлила и шумела по обыкновению Ханг-Сенг, гонконгская биржа ценных бумаг. При взгляде сверху ее можно было принять за змеиное логово — такое там царило неистовое, безостановочное движение.
Просунув руку под пиджак, Сойер потянул за шелковую ткань дорогой рубашки, прилипшей к его телу. Рубашка была влажная и потемневшая от пота. Черт побери! —ругался он про себя, слыша в трубке длинные гудки. — Где же ты?
Его беспокойный взгляд метался от цифр на высоком табло к оживлению возле столов “Пибоди, Смитерс” и “Тун Пин Ань” — двух крупнейших брокерский фирм — и обратно. И там, и там налицо были признаки надвигающейся катастрофы.
Наконец длинные гудки прекратились, и Сойер шумно вздохнул.
— Да-а-а.
— Началось, — сказал он с ходу. — Худшие опасения оправдываются.
— Где ты?
— На Хант-Сенге.
— Ну, и как там? Плохо?
— Хуже, чем плохо. Если бы было просто плохо, сегодня я бы прыгал от радости.
— Я выезжаю, — сказал Цунь Три Клятвы.
— Боже правый, — промолвил Сойер в трубку, из которой уже доносились короткие гудки.
Онемевшими пальцами он водрузил ее на место и повернулся к помощнику, уже подававшему ему листки бумаги с данными о торгах и передвижений акций за последние четверть часа.
