Лев Пучков - Профессия – киллер
Я ждал, прогоняя в уме расчеты, произведенные накануне, и горячо надеялся, что не ошибся: льда будет достаточно для того, чтобы холод проник сквозь пятисантиметровый слой гальки с песком и в довольно большом стеклянном ящике быстро понизилась температура.
В 12.40 змея стала проявлять сильное беспокойство. Она стала метаться по своему дому и в буквальном смысле лезла на стену — рвалась вверх, почти доставая головой до крышки, словно хотела пролезть в узкую, с полсантиметра, щель между краем крышки и стенкой.
Так продолжалось до 13.22, после чего процесс пошел по нисходящей. Змея начала утихать. Наверх она более не рвалась, стала вялой и какой-то сонной.
В 14.30 кобра свернулась под корягой в здоровенное радужное кольцо, и мне стало трудно наблюдать за ней. Стенки ящика еще раньше стали отпотевать, и теперь по ним медленно стекали капельки воды.
Приблизившись к ящику, я достал из рюкзака ветошь, обтер влагу и забрал оба куска полиэтилена, после чего вернулся на исходную — продолжать наблюдение.
Дождавшись 15.00, я здорово понервничал, слушая, как мовик возле оранжереи разминается и что-то мурлычет себе под нос.
В этот промежуток времени сердце мое упало в желудок и там затаилось, не желая функционировать как следует, — Мовик был совсем рядом, напротив оранжереи. Если бы он приблизился хоть чуть-чуть и заглянул внутрь, то наверняка заметил бы, что с клеткой его любимицы творится что-то неладное.
В 15.32 за оранжереей раздался мощный всплеск, сопровождающийся серией пронзительных павианьих криков. Уфффф! Я облегченно вздохнул, и сердце потихоньку возвратилось на свое место. Покричи, покричи… В последний раз теперь…
В 15.40 я подобрался к ящику и, отомкнув задвижку, аккуратно раскрыл дверцу. Гадина спала, туго свернувшись в клубок, из клетки наружу рванул холод, и я испугался — в клетке было явно около нуля! Не переборщил ли?
Не без содрогания потрогав пальцем холодное упругое тело, я убедился, что наступил полноценный «анабиотический сон». Мать твою ети, герпетолог хренов! А ну как заморозил гадину?
Ухватив кобру за хвост, я стал потихонечку вытягивать ее, придерживая другой рукой.
Наконец я приступил к завершающей стадии операции. Помимо прочей дребедени в рюкзаке имелась стограммовая клизма с пластмассовым наконечником, которую перед выходом из дома я наполнил специальным составом. Вчера вечером я налил в литровую банку граммов триста подсолнечного масла, бухнул туда пакет перца и, тщательно размешав, оставил на ночь.
Утром мне пришлось только аккуратно слить непрореагировавшее масло, заполнить оставшимся осадком клизму и напялить на наконечник колпачок от фломастера…
Сняв колпачок, я собрался с духом, сосредоточился и ввел наконечник в гадский анус. И не спеша произвел клизмение — примерно на треть содержимого клизмы. Змея не реагировала.
Затем я добрался на карачках до двери и вытащил из-под крайнего стола швабру. Мои расчеты оказались неверными: лед никак не успевал испариться до прихода Мовика. Возможно, я положил лишнего и достаточно было разложить куски льда в шахматном порядке. Теперь, однако, это не имело значения.
Вернувшись к жилищу кобры, я аккуратно выгреб лед из-под днища и ссыпал его в контейнер. Еще раз тщательно обтер ящик, сложил свои причиндалы в рюкзак, удалил со швабры отпечатки пальцев и положил ее на место.
Посидев возле ящика минут двадцать, я решил, что воздух в нем достаточно нагрелся. Закрыл дверцу, запер ее на задвижку и, протерев ветошью те места, где, по моему разумению, могли быть отпечатки пальцев, двинулся к выходу.
Я наблюдал через стекло за прилегающей к оранжерее территорией в течение пяти минут, затем осторожно открыл дверь, протер ручки, спрятал ветошь за пазуху и через десяток секунд уже лежал пузом на заборе, ногами наружу — протирал перекладину.
Оказавшись с наружной стороны, я привалился спиной к забору, немного подышал по системе, приходя в себя, и обратил внимание на то, что состояние погоды за время, проведенное мной в оранжерее, сильно изменилось.
Ветер притащил откуда-то с севера огромную снеговую тучу, которая вольготно распласталась невысоко над твердью, практически полностью закрыв небосвод — только на юго-востоке оставалась узенькая сероватая полоска. На побережье опустились сумерки…
В 16.42 я уже ходил как заведенный по комнатам своего жилища — отогревался и страшно жалел, что не догадался запастись накануне бутылкой водки. Сейчас мне этого здорово не хватало.
Время, проведенное в оранжерее, состарило меня лет на десять. Кроме того, я пребывал в твердой уверенности, что мне в недалеком будущем не избежать неврастении — по меньшей мере.
Так же я жалел, что не посчитал нужным купить сигареты. Курить хотелось больше, чем жить.
В 17.00 я закутался в одеяло, вышел на террасу и, протерев носовым платком стекла подзорной трубы, приник к окуляру.
Мовик выскочил в одних трусьях из дома, прокричал «у-кхуу!!!» и довольно резво побежал ко входу в оранжерею. Однако не май месяц, мог бы и приодеться.
Клиент закрыл за собой дверь, и через несколько секунд неоновые лампы, пару раз мигнув, залили помещение ярким светом. Во дворе тускло горели фонари. По-моему, там у него установлено реле с фотоэлементом.
Мовик приблизился к ящику с коброй и вдруг застыл, удивленно приподняв брови. Моя подзорная труба позволяла достаточно хорошо рассмотреть его мимику.
Я страшно напрягся и затаил дыхание, даже моргать перестал. Клиент открыл дверцу, вытащил кобру и, положив ее на крышку ящика, исчез из поля моего зрения — видимо, рассматривал, что же такое там внутри.
Спустя несколько секунд клиент вновь возник. Я прочитал на его лице изумление, граничащее с отчаянием.
Он стал щупать медленно шевелящуюся змею, гладить ее и, наконец, взял в руки и прижал к груди.
Вы видели когда-нибудь молодую мать в момент, когда она, взяв в руки своего грудного ребенка, вдруг обнаруживает, что он болен?
Хозяин качал кобру, что-то ей говорил и ходил возле ящика туда-сюда как чумовой. Так продолжалось минут пять.
Мовик прижимал змею к груди, согревая своим теплом, дышал ей в морду и горестно причитал, а она сонно шевелилась в его объятиях.
Вдруг, страшно рванувшись в хозяйских руках, кобра начала конвульсивно извиваться.
Она отвернула голову в сторону своего ящика и металась, удерживаемая сильными руками, упираясь хвостом в грудь хозяина — хотела вырваться.
Мовик ухватил ее за середину правой рукой и вытянул эту руку в сторону, отстраняя извивающееся тело от своего лица. Затем распахнул дверцу пошире и, перехватив змею возле хвоста левой рукой, отклонился назад, прижимая хвост к голове — видимо, чтобы поудобнее было уложить в ящик.
Кобра обвилась хвостом вокруг запястья хозяина, извернулась, обращая голову к нему, и неожиданно молниеносно ударила в шею…
Я отпрянул от окуляра и несколько секунд стоял, закрыв глаза и тяжело дыша — до того проникся, что вспотел.
Вновь заглянув в трубу, я увидел, что крышка ящика разбита, а Мовик, схватив кобру за хвост, в ярости лупит ею по чем попало.
Потом он зашвырнул безжизненное тело куда-то в дальний угол и не спеша направился к выходу.
Оба телохранителя уже ломились в оранжерею, мешая друг другу. Я заметил, как исказилось от ярости лицо хозяина, когда он увидел, что они пытаются войти, и крикнул что-то гневное, резко махнув рукой — выгнал их вон.
Мужики закрыли дверь и, отойдя в район турника, остались стоять там, наблюдая за происходящим.
Я сумел скорее понять, чем рассмотреть, что Мовик открыл холодильник, выгреб что-то оттуда и бросил на кушетку.
После этого он взял одну медицинскую банку, зажег пучок спичек и, глядя в зеркало, присобачил ее к месту укуса. Это был последний момент, когда я видел свою жертву в движении. Поставив банку, Мовик исчез из поля зрения — видимо, опустился на кушетку.
Спустя пятнадцать минут я увидел, как телохранители, резко стартанув с места, по очереди вломились в оранжерею. Они несколько минут стояли, глядя вниз и кивая головами, затем один из них выскочил из оранжереи и побежал в дом, а второй присел и исчез из поля моего зрения — чего он там делал, я не видел.
Минуты через три прибежал второй — что помельче, заскочил в оранжерею и что-то проговорил, кивая головой и производя руками успокаивающие жесты. затем он опять убежал в дом и возвратился через минуту, притащив чайник и кружку…
Через полчаса во двор въехал белый «рафик» с красной полосой вдоль борта. Из него вылезли двое мужиков в белых халатах и, прихватив с собой носилки, затрусили к оранжерее — их подталкивал в спины более крупный охранник, открывший ворота.
В оранжерее разыгралась немая сцена. Люди в белых халатах, склонившись над кушеткой, буквально через десять секунд разом распрямились, и я увидел, что один из них отрицательно качает головой и что-то говорит.
