Дик Френсис - Дорога скорби
– А что насчет пони?
Я пожал плечами:
– Это первый случай, о котором мы узнали.
– Но он не укладывается в общую картину. Этот пони ведь не был двухлетним жеребцом? И никаких скачек там не было, ведь так?
– Отрезанная нога лежала возле поилки. Передняя нога. Луна была в нужной фазе. Одним ударом. Страховки не было.
Он вздохнул и задумался.
– Вот что я тебе скажу, – вдруг начал он. – Об этом стоит предупредить. Я не спортивный репортер, как тебе известно, но я помещу в газете объявление. "Не оставляйте своих двухлетних жеребцов без охраны в поле во время и после скачек в Эпсоме". Не думаю, что могу сделать больше.
– Хоть это.
– Да. Если все владельцы двухлеток читают "Памп".
– Пойдут разговоры на ипподроме. Я об этом позабочусь.
– В день дерби? – скептически прищурился он. – Ну, это все же лучше, чем ничего. А что нам на самом деле нужно, так это поймать мерзавцев.
Мы мрачно обдумывали эту возможность. Каждый год на Британских островах рождается примерно пятнадцать тысяч чистокровных жеребят. Половина из них – жеребцы. Многих из них в два года начинают тренировать для скачек и держат в безопасности в стойлах, но всех прочих оставляют без присмотра на пастбищах. А еще в июне годовалых жеребят, которые быстро растут, можно ночью по ошибке принять за двухлеток. И ни один не будет в безопасности от этих ублюдков.
Кевин Миллс ушел писать свою колонку, а я поехал в Кент.
– Вы нашли их? – требовательно спросила Линда.
– Пока нет.
Мы снова сидели у окна в гостиной, глядя, как Рэчел возит Пеготти в коляске по лужайке, и я сказал Линде о трех жеребцах и их потрясенных хозяевах.
– Еще три, – ошеломленно повторила она. – В марте, апреле и мае? А в феврале – Силвербой?
– Верно.
– А сейчас? В этом месяце? В июне?
Я рассказал о предупреждении, которое будет напечатано в "Памп".
– Я не стану говорить Рэчел об этих трех, – сказала Линда. – Она и без того просыпается среди ночи с криком.
– Я навел справки о прочих покалеченных лошадях по всей Англии, сказал я. – Но все они были ранены по-другому. Я думаю... ну... что в этом замешаны совершенно разные люди. И я не уверен, что мерзавцы, которые ослепляли и калечили пони в округе, имеют какое-то отношение к Силвербою.
– Но они должны иметь отношение! – возразила Линда. – Не может же быть две банды вандалов!
– Почему бы нет?
Линда посмотрела на Рэчел и Пеготти, и слезы привычно навернулись ей на глаза. Рэчел щекотала брата, чтобы тот засмеялся.
– Я должна была сделать все, чтобы спасти свою дочь, – пробормотала Линда. – Врач сказал, что, если бы у нее было несколько сестер, у одной из них мог бы оказаться нужный тип тканей. Джо – отец Рэчел – родом из Азии.
Так что найти донора со стороны очень сложно. И я родила еще одного ребенка. Я родила Пеготти пять месяцев назад. – Она вытерла слезы. – У Джо другая жена, он не хотел спать со мной, даже ради Рэчел. Мне сделали искусственное осеменение, сработало сразу. Это показалось мне знамением... и я родила ребенка... а его ткани не подходят Рэчел... был только один шанс из четырех, что у него будет тот же тип тканей и антигенов... Я надеялась и молилась... но не вышло. – Она сглотнула, ей перехватило горло. – И вот у меня есть Пеготти... на самом деле он Питер, но мы зовем его Пеготти... а Джо не привязан к нему... и мы по-прежнему не можем найти никого, кто подходил бы Рэчел, и у меня уже нет времени попробовать с еще одним ребенком... да и все равно Джо не хочет. Его жена против... он и в первый раз не хотел.
– Мне очень жаль, – сказал я.
– Жена Джо все ворчит, что Джо должен платить алименты на Пеготти... а теперь и она сама беременна.
Жизнь, подумал я, источник нескончаемых и изощренных жестокостей.
– Джо об этом не думает, – сказала Линда. – Он влюбит Рэчел, и он купил ей пони, и содержит нас, но его жена говорит, что я могу родить хоть шесть детей, а результата не будет... – Ее голос задрожал и прервался. Помолчав, она добавила:
– Не знаю, почему я взваливаю это все на вас. С вами так легко говорить.
– Мне интересно.
Она кивнула, всхлипнула и вытерла нос.
– Посидите поговорите с Рэчел. Я сказала ей, что вы вернетесь сегодня. Вы ей нравитесь.
Я послушно вышел в садик и серьезно поздоровался за руку с Рэчел, после чего мы сели на скамью рядышком, как старые друзья.
Хотя было еще тепло, дни в начале июня были сумрачными и влажными хорошо для роз, но плохо для дерби.
Я извинился за то, что пока не нашел того, кто напал на Силвербоя.
– Но вы его найдете, правда?
– Надеюсь, – сказал я.
Она кивнула.
– Я сказала вчера папе, что уверена в этом.
– Это правда?
– Да. Он катал меня на своей машине. Он меня катает иногда, когда Диди ездит в Лондон за покупками.
– Диди – это его жена?
Рэчел сморщила нос, но не высказалась.
– Папа говорит, что кто-то отрубил вам руку, совсем как Силвербою.
Она серьезно смотрела на меня, ожидая подтверждения.
– Ну, не совсем так, как Силвербою, – растерянно сказал я.
– Папа говорит, что человека, который это сделал, посадили в тюрьму, но он снова вышел под честное слово.
– А ты знаешь, что означает – под честное слово? – с любопытством спросил я.
– Да. Папа мне объяснил.
– Твой папа много знает.
– Да, но это правда, что кто-то отрубил вам руку?
– Для тебя это так важно?
– Важно, – сказала она. – Я думала об этом вчера в постели. Мне снятся страшные сны. Я стараюсь не заснуть, потому что не хочу спать и видеть во сне, как вам отрубают руку.
Она старалась быть взрослой и спокойной. Но я чувствовал: истерика слишком близко, так что, задушив собственное постоянное нежелание говорить об этом, я вкратце рассказал, что со мной случилось.
– Я был жокеем, – начал я.
– Да, я знаю. Папа сказал, что вы много лет были чемпионом.
– Так вот, однажды моя лошадь упала, и, пока я лежал на земле, другая лошадь приземлилась после прыжка прямо мне на руку и... э... рассекла ее. Кисть срослась, но я не мог как следует пользоваться этой рукой. Мне пришлось уйти из жокеев, и я начал заниматься тем, чем занимаюсь и сейчас, – расследовать разные дела, как сейчас я ищу, кто напал на Силвербоя.
Рэчел кивнула.
– Однажды я обнаружил нечто, а один отвратительный человек не хотел, чтобы я это узнал, и он... м-м... он ударил меня по раненой руке и опять сломал ее. На этот раз врачи не смогли ее вылечить, они решили, что мне будет лучше с пластиковой рукой, чем с бездействующей.
– Так на самом деле он... на самом деле он ее не отрубил. Не как топором или еще чем?
– Нет. Так что не мучай себя мыслями об этом.
Она улыбнулась с явным облегчением и, поскольку усидела слева от меня, положила свою правую руку на мой протез – деликатно, но без колебаний.
Она потрогала прочный пластик, бесчувственную кожу и с удивлением посмотрела мне в глаза – Она не теплая, – сказала она.
– Но и не холодная.
Рэчел весело засмеялась.
– А как она работает?
– Я говорю ей, что делать, – просто ответил я. – Я посылаю команду из мозга через руку и говорю: отогнуть большой палец, или прижать его, или схватить что-нибудь. Приказ добегает до очень чувствительных приборов, которые называются электроды, – они спрятаны под пластик и касаются моей кожи. – Я сделал паузу, но Рэчел ничего не спросила, и я продолжал:
– Моя настоящая рука кончается вот здесь. – Я показал. – А пластиковая доходит до самого локтя. Электроды спрятаны внутри, вот здесь, и прилегают к коже.
Они чувствуют, когда мышцы начинают напрягаться. Вот так они и работают.
– А эта пластиковая рука – она привязана или как?
– Нет. Она просто хорошо подогнана и туго сидит сама по себе. Ее делали специально для меня.
Как все дети, Рэчел принимала чудеса как данность, а для меня техника, приводимая в движение сигналами нервов, оставалась чем-то необычным, хотя я носил пластиковую руку уже три года.
– Тут три электрода, – продолжал я. – Один – чтобы открывать ладонь, другой – чтобы закрывать, и еще один – чтобы поворачивать кисть.
– А электроды работают от электричества? – спросила она. – Ну, вы же подключаетесь к розетке в стене и все такое?
– Ты сообразительная девочка, – сказал я ей. – Они работают от специальной батарейки, которую вставляют снаружи на том месте, где я ношу часы. Я заряжаю батарейки в зарядном устройстве, которое включается в розетку.
Она оценивающе посмотрела на меня.
– Должно быть, иметь такую руку очень полезно.
– Просто превосходно, – согласился я.
– Папе Эллис Квинт говорил, что и не скажешь, будто у вас пластиковая рука, пока не прикоснешься к ней.
– Твой отец знает Эллиса Квинта? – изумленно спросил я.
Она спокойно кивнула.
– Они вместе ездят играть в сквош. Он помог папе купить Силвербоя. И он был так огорчен, когда узнал, что это случилось именно с Силвербоем, и поэтому сделал свою программу о нем.
