Уоррен Мерфи - Заговор на Нуич-стрит
Если бы речь шла о нормальном человеке, любой медик сказал бы, что видит типичную картину шока: неровный пульс, пониженная температура тела, прерывистое дыхание. Но пациент время от времени приходил в себя и симптомы шока исчезали, а антишоковые меры только ухудшали его состояние, подталкивая все ближе к смерти.
Доктор Брайтуэйт покачал головой. Он хотел объяснить медсестре, что происходит, – надо же хоть с кем-то поделиться по поводу происходящего в этом сумасшедшем доме, словно взятом из приключений Алисы в Зазеркалье, – но вовремя спохватился: сестра ни слова не понимала по-английски.
«Стоит ли удивляться», – подумал доктор Брайтуэйт. Это же не больница: они находились на угольной барже, стоящей на якоре в устье реки где-то в южных штатах. Именно на Юге, судя по созвездиям в ночном небе, которые он сумел разглядеть перед тем, как самолет приземлился в небольшом аэропорту, где не было ни сигнальных огней ни других самолетов. Потом вертолет доставил его на баржу. Там пробравшись между кучами наваленного на палубе угля, он оказался в импровизированной операционной. Все это должно было вызвать недоумение, если не подозрение, но когда перед тобой маячит исполнение заветной мечты, всегда спохватываешься слитком поздно.
Доктор Брайтуэйт посмотрел на медсестру – похоже, она откуда-то из Восточной Европы, судя по отдельным словам, которые ему удалось разобрать.
Пациент застонал. Брайтуэйт знаками показал сестре, что нужно ремнями пристегнуть больному руки и ноги. Ему больше не хотелось снова становиться свидетелем странных происшествий. Вчера, например, пациент упал со стола и по идее должен был разбиться. Но больной, находящийся в полубессознательном состоянии, падая, извернулся в воздухе, словно кошка, и приземлился на руки и ноги. Человек не способен на такое, ведь люди – не кошки.
Но удивляться не стоило: пациент только внешне напоминал обычного человека, а его нервная система действовала абсолютно не так, как у людей. Доктор Брайтуэйт обнаружил это сразу, едва только оказался в этом дурном сне. Нет, нервные клетки были обычными, нормальной была и структура нервных волокон, но некоторые звенья системы были настолько гипертрофированы, что сама она и, естественно, ее реакция абсолютно ничем не напоминали нормальную нервную систему.
Доктор Брайтуэйт снова показал сестре на ремни, усиленные стальными полосами, и улыбнулся. Улыбкой он пытался показать сестре, что от нее требуется выполнить его просьбу. Сестра улыбнулась в ответ и пристегнула ремнями щиколотки и запястья пациента к столу. Брайтуэйт эти сверхпрочные ремни не заказывал, они были приготовлены заранее. В первый день пребывания на барже этот странный доктор Смит показал Брайтуэйту медицинское хозяйство, где помещений хватило бы на двадцать больных. Штат составляли только трое: доктор Смит, не понимающая английского языка медсестра и этот невероятный, безумный азиат.
– Вот обычные ремни, – сказал доктор Смит, – но на всякий случай есть и усиленные стальными полосами.
– Они не понадобятся, – ответил Брайтуэйт. – Обычные-то ремни никому не под силу разорвать, ветеринары привязывают такими даже горилл.
Доктор Брайтуэйт глубоко заблуждался: обычные ремни не выдержали в первый же день. Доктор смотрел, как на необыкновенно широкие запястья пациента ложатся поблескивающие металлом полосы. За всем этим стоит доктор Смит, и когда это… похищение выплывет на свет, от его репутации останется одно воспоминание.
Да, это было именно похищение, хотя бы и с согласия доктора Брайтуэйта, причем похищение из одного штата в другой. Брайтуэйт сжал кулаки, но, заметив обеспокоенное выражение на лице сестры, поспешил ободряюще улыбнуться, показывая, что он сердит не на нее.
«У доктора Харолда Смита – директора санатория Фолкрофт в Рае, штат Нью-Йорк – прекрасная репутация, но она сильно пострадает, – думал Брайтуэйт, – когда я наконец выберусь отсюда, из этого подпольного госпиталя.» Всем станет известно, как обошлись с одним из ведущих врачей страны.
Поначалу предложение казалось абсолютно безвредным, безопасным и – да! – выгодным, в конце концов. Доктор Смит каким-то образом проведал о мечте, о заветном плане Брайтуэйта и предложил воплотить его в реальность. Поэтому обрадованный Брайтуэйт не смог отказаться от предложения осмотреть какого-то особенного пациента «тут, неподалеку от Фолкрофта». Доктор Брайтуэйт давно задумал создать медицинскую школу принципиально нового типа, необходимую обществу, на основе собственной оригинальной концепции – всесторонне разработанной теории. Эту концепцию доктор Брайтуэйт – один из ведущих врачей страны – вынашивал уже в течение тридцати лет. Доктор Смит позвонил Брайтуэйту в Нью-Йорк и почти сразу же предложил ему помощь в организации собственной больницы, что должно было бы показаться подозрительным. Не заглянет ли доктор Брайтуэйт во второй половине дня в Фолкрофт, чтобы обсудить создание новой медицинской школы и на месте решить некоторые проблемы?
А откуда, поинтересовался Брайтуэйт, доктору Смиту известно о его плане? Это длинная история, последовал ответ, об этом мы тоже поговорим. Доктору Брайтуэйту не придется даже самому вести машину – его отвезет в Фолкрофт водитель из санатория.
Закрались ли сомнения в душу доктора Брайтуэйта? Нет. Отреагировал ли он на эти предложения как здравомыслящий интеллигентный человек? Нет. Доктор Брайтуэйт, опьяненный близкой возможностью воплощения своей мечты, быстро собрал бумаги, касающиеся его прожекта, и отменил назначенный на вторую половину дня прием больных.
Так был сделан первый шаг, Затем, совершенно неожиданно, доктору Брайтуэйту предложили пройти медицинское освидетельствование, где он встретил одного из своих коллег.
– Привет, Джерри! Как поживаете?
– Нормально, – отвечал Брайтуэйт.
– Ну и в местечко мы с вами попали! Здесь, в Фолкрофте, в деньгах просто купаются!
– На самом деле? Интересно, – сказал Брайтуэйт.
Доктора Смита чрезвычайно заинтересовал план новой больницы. Они обсудили даже дату начала строительства. Но Смит очень спешил и предложил подбросить доктора Брайтуэйта до Нью-Йорка на принадлежащем Фолкрофту самолете, а в пути поговорить поподробнее.
Брайтуэйт, естественно, согласился. Так был сделан третий шаг. Самолет в Нью-Йорке не приземлился. Как только они оторвались от взлетной полосы небольшого аэродрома в Вестчестере, произошли сразу два события. Первое – доктор Смит твердо пообещал Брайтуэйту построить медицинскую школу. Второе – попросил осмотреть пациента, в котором он, Смит, очень заинтересован. Это совсем недалеко, объяснял Смит, а он будет так обязан доктору Брайтуэйту.
Четвертая и последняя ошибка:
– Хорошо, доктор Смит, с удовольствием.
«Совсем недалеко» оказалось в двух с половиной часах полета сквозь опустившуюся ночь. Затем – несколько минут на вертолете, приземлившемся на угольной барже. Во влажном соленом воздухе ощущался запах расположенных неподалеку болот. «Большая река впадает в океан», – сориентировался Брайтуэйт. В куче угля оказалась дверь. Доктор Смит запер ее за собой, и все его дружелюбие моментально улетучилось.
– Вы должны спасти этого человека, – приказал Смит. – Со мной можно связаться по телефону из той комнаты.
Смит бегло ознакомил доктора Брайтуэйта с импровизированным госпиталем и пропал. Прошла уже почти неделя с тех пор, как доктор Брайтуэйт оказался фактически в плену в этом сумасшедшем доме в компании медсестры, не говорящей по-английски, странного пациента, только внешне напоминающего обыкновенного человека, и азиата, который, хотя и говорил по-английски, нес нечто несусветное.
Доктор Брайтуэйт стоял перед подергивающимся телом.
– На этот раз, надеюсь, ремни выдержат, – произнес он.
Темноглазая медсестра бросила на него непонимающий взгляд. Брайтуэйт показал пальцем на ремни, сделал вид, что дергает их, и улыбнулся. Сестра улыбнулась в ответ. «Замечательно, – подумал Брайтуэйт, – в ход пошел язык жестов.»
Вот если бы этот древний азиат, находящийся, судя по всему, на закате жизни, тоже не говорил по-английски, это было бы здорово! Он начал досаждать Брайтуэйту с самого первого дня, когда, склонившись над пациентом, потыкал в него пальцами с длинными ногтями, а потом недоверчиво покосился на доктора и стал объяснять, что произошло.
– Гамбургер, – сказал старик, – нарушил гармонию его бытия.
– Шли бы вы отсюда, – сказал Брайтуэйт. – Я не могу осматривать пациента, когда вы в него тычете пальцами.
– Мой сын нарушил чистоту своей внутренней гармонии, – настаивал старый азиат. – Нужно ее восстановить!
Доктор Брайтуэйт позвал санитара, чтобы тот вывел старикашку. Никто не отозвался. Брайтуэйт еще раз попросил его выйти вон – хилый дед не шевельнулся, хотел схватить его за плечо – плечо выскользнуло из рук. Брайтуэйт толкнул его в грудь. Старикашка вряд ли весил больше сорока пяти килограммов, но даже не сдвинулся с места под напором восмидесятикилограммового доктора, который, кстати, за последний месяц немного похудел. Брайтуэйт толкнул его снова – безрезультатно.
