Дин Кунц - Помеченный смертью
— Дойл? — переспросила она.
— Дойл.
Она подошла поближе к барьеру, взяла стопку карточек регистрации и стала перебирать их.
— О, отец и сын Дойл из Филадельфии?
При этом лицо ее слегка просветлело.
— Верно, — ответил Алекс, пытаясь улыбнуться.
Женщине было под пятьдесят, и она все еще неплохо выглядела и была довольно привлекательной, хотя и весила фунтов на двадцать больше, чем следовало. У нее была прическа в стиле пятидесятых годов, "пчелиный улей", открывавшая высокий лоб. За ушами волосы закручивались в завитки. Трикотажное платье облегало большую, полную грудь, а пояс подчеркивал талию и линию бедер.
— Одна из наших семнадцатидолларовых комнат? — уточнила она.
— Да.
Женщина достала карточку из зеленой металлической коробочки, поднесла ее близко к глазам и затем открыла журнал регистрации посетителей. Она тщательно заполнила форму, затем развернула журнал и протянула его Дойлу вместе с ручкой:
— Распишитесь здесь, пожалуйста.
Но как только Алекс взялся за ручку, она воскликнула:
— Ой, лучше все-таки будет, если ваш отец поставит свою подпись, — ведь заказ на его имя.
Тот недоуменно взглянул на нее, но потом понял, что у этой женщины, пожалуй, гораздо больше общего с Четом, чем он сначала думал.
— Я отец. Я и есть Алекс Дойл.
Женщина нахмурилась и нагнула голову еще ниже. Копна ее волос, казалось, вот-вот рассыплется и упадет вниз, на лицо.
— Но здесь говорится...
— Мальчику одиннадцать лет, — объяснил Алекс, взял ручку и нацарапал свою подпись.
Женщина посмотрела на нее так, словно еще не успевшая высохнуть фамилия Алекса была грязным пятном на чистой странице. У нее был такой вид будто еще секунда — и она побежит за растворителем и попытается удалить "эту гадость".
— Какая у нас комната? — спросил Алекс, которому все это уже начинало надоедать.
Женщина опять уставилась на его длинные волосы и одежду. Алекса, который в Филадельфии или Сан-Франциско не привык к такому явно демонстративному неодобрению, обидела и задела ее манера поведения.
— Ну хорошо, — сказала она, — но вы не должны забывать о том, что нужно уплатить....
— Вперед, — закончил вместо нее Алекс. — Да, глупо было бы с моей стороны не подумать об этом.
Он отсчитал двадцать долларов и положил их на регистрационный журнал.
— Я прислал вам пять долларов предоплаты за заказ, если припоминаете.
— Да, но еще налог...
— Сколько?
И Алекс уплатил названную сумму, достав из кармана своих мятых серых джинсов болтающуюся там мелочь.
Женщина тщательно пересчитала деньги, хотя прекрасно видела, как Алекс сам пересчитывал их несколько секунд назад. Она положила деньги в ящичек с наличностью, неохотно сняла ключ с деревянной панели и дала его Алексу.
— Комната тридцать семь, — сказала она, глядя на ключ так, словно он был бесценным бриллиантом, который приходилось доверять проходимцу. — Это вниз по тому крылу.
— Спасибо, — ответил Дойл, надеясь избежать дальнейших сцен. И направился к двери через чистенькую, хорошо освещенную комнату.
— Здесь, в "Лейзи Тайм", очень хорошие комнаты, — почему-то с упреком сказала ему вслед женщина.
Алекс оглянулся:
— Нисколько не сомневаюсь.
— Мы всегда стараемся поддерживать их в таком состоянии, — окончательно обиделась она.
Алекс мрачно кивнул и поскорее убрался из офиса.
* * *Несмотря на то что он потерял "Тандерберд" из виду, Джордж Леланд начал потихоньку успокаиваться. В течение пятнадцати минут он гнал фургон на полной скорости, отчаянно вглядываясь в идущие впереди машины в надежде увидеть большой "Тандерберд". Его обычное "чувство автомобиля" выступило в качестве транквилизатора. Страх покинул Леланда. Он замедлил ход фургона и стал держать скорость, превышающую ограничение всего на несколько миль в час. В душе его росла и крепла уверенность в том, что он сможет нагнать "Тандерберд". Находясь в состоянии легкого транса, Леланд был сконцентрирован только на дороге да на звуке двигателя "Шевроле", и его это явно успокаивало.
Леланд впервые улыбнулся за весь день. И первый раз пожалел о том, что ему не с кем поговорить...
— Ты выглядишь таким счастливым, Джордж, — произнесла она.
Леланд вздрогнул от неожиданности и посмотрел на сиденье рядом. Там, буквально в нескольких футах от него, сидела Куртни. Но как же это возможно?
— Куртни... — произнес он еле слышным сухим шепотом, — Куртни, я...
— Так приятно видеть тебя счастливым и довольным, — вновь заговорила она, — ты, как обычно, такой разумный, рассудительный.
Леланд, сбитый с толку, стал смотреть на шоссе. Но немного спустя его взгляд, словно магнитом опять притянуло к ней. Солнечный свет бил в стекло и проходил через Куртни насквозь, как через призрак, освещая ее золотистые волосы и кожу. Леланд мог видеть дверную панель, находящуюся за ней. Он мог смотреть сквозь нее, смотреть сквозь ее прекрасное лицо и видеть пейзаж за окном. Он никак не мог понять этого. Каким образом Куртни могла оказаться здесь? Как она узнала, что он преследует Дойла и мальчишку?
Рядом резко засигналила машина.
Леланд, на мгновение очнувшись, с удивлением обнаружил, что съехал со своей полосы и чуть не столкнулся с "Понтиаком", совершавшим обгон. Он резко вильнул вправо и вновь перестроился в нужную полосу движения.
— Как ты поживаешь, Джордж? — спросила она.
Он быстро взглянул на Куртни, потом снова стал смотреть вперед. На Куртни была та же самая одежда, как в тот день, когда он видел ее в последний раз: короткая белая юбка, красная блузка с замысловатым длинным воротником, сбегающим вниз острым конусом, изящные туфли. Когда неделю назад Леланд тайком провожал ее в аэропорт и наблюдал, как она поднимается в "Боинг-707", он пришел в необычайное возбуждение от внешности Куртни, от ее элегантного дорожного костюма. Никогда раньше он не вожделел к женщине с такой страстью. Леланд был готов броситься к ней, но вовремя осознал, что Куртни его поступок покажется более чем странным.
— Как ты поживаешь, Джордж? — снова спросила она.
Леланд еще и не подозревал о том, что у него проблемы, что все получается не так, как надо, — а она, Куртни, уже переживала за него. Когда она решила покончить с их двухлетним романом и стала общаться с Леландом лишь по телефону, она все же звонила ему не менее двух раз в месяц, чтобы узнать, как он. Хотя в последнее время, конечно, она перестала даже звонить. Куртни совсем забыла о нем.
— А, — сказал он, не отводя взгляда от дороги, — у меня все хорошо.
— Но ты неважно выглядишь.
Голос ее звучал приглушенно, как бы издалека, и был едва похож на реальный голос Куртни. Но все же она была с ним, сидела рядом, ярко освещенная солнцем.
— У меня все очень хорошо, — заверил ее Джордж.
— Ты похудел.
— Мне нужно было потерять несколько фунтов.
— Но не столько же, Джордж.
— Это мне не повредило.
— И у тебя мешки под глазами.
Леланд одной рукой потрогал бледную, вялую кожу у себя на лице.
— Ты высыпаешься? — спросила она.
Он не ответил. Ему все меньше и меньше нравился их разговор. Леланд начинал ненавидеть ее, когда она принималась говорить о его здоровье. Как-то раз она заявила, что его проблемы с окружающими, должно быть, идут от какого-то психического заболевания. Однако ни о какой болезни не может быть и речи. Без сомнения, все его эмоциональные трудности возникли неожиданно. Но это вина не его, а других людей. В последнее время все вокруг так или иначе провинились перед ним.
— Джордж, со времени нашего последнего разговора окружающие стали относиться к тебе лучше?
Леланд восхищался ее длинными стройными ногами, которые теперь уже не были прозрачными а приобрели тугую, чудесную плоть и стали золотистого цвета.
— Нет, Куртни. Я опять потерял работу.
Теперь, когда она перестала изводить его вопросами о здоровье, Леланд почувствовал себя гораздо лучше. Ему захотелось рассказать ей все, даже самое сокровенное. Она поймет. Он положит ей голову на колени и будет плакать до тех пор, пока у него не останется ни одной слезинки. И ему станет лучше, гораздо лучше... Он будет плакать, а она — гладить его волосы. И после этого у него останется так мало проблем, как два года назад, еще до того, как начались его беды и все вокруг стали врагами.
— Опять? — спросила она. — Сколько раз ты менял работу за эти два года?
— Шесть.
— За что тебя уволили на этот раз?
— Не знаю, — ответил Леланд наивным и жалким голосом. — Мы строили здание под офисы. И все было хорошо, я со всеми ладил. А потом мой начальник, главный инженер, начал придираться ко мне.
— Придираться? — спросила она.
