Джозеф Файндер - Инстинкт хищника
– Более агрессивный?
– Я думаю, в нем больше того, что Горди называет «хищностью».
Коллеги чаще называли его совсем другими, куда менее тактичными словами.
– Я тоже не вегетарианец.
– Я поговорю с Горди. Но у меня нет фаворитов – я сохраняю нейтралитет.
Послышался стук в дверь. Джоан снова приглашающе махнула рукой. Дверь открылась, и, ослепительно улыбнувшись, в комнату вошел высокий приятный мужчина с взъерошенными каштановыми волосами и спокойными карими глазами. Тревор Аллард был высок и строен – мускулистый и самоуверенный, он все еще выглядел как капитан университетской команды, которым не так давно был.
– Ты готова, Джоан? – спросил он. – О, привет, Джейсон, я тебя сразу не заметил.
5
Когда я приехал домой, Кейт уже вернулась с работы. Она лежала на жестком антикварном диванчике с книжкой женских историй, готовилась к встрече в своем книжном клубе. Клуб состоял из девяти одноклассниц и однокурсниц, которые раз в месяц собирались вместе, чтобы обсудить книги, написанные исключительно женщинами.
– У меня сегодня игра, – поцеловав ее, напомнил я.
– Ах точно, сегодня же вторник. А я хотела приготовить оригинальное блюдо из тофу по рецепту из кулинарной книги, но я так понимаю, времени у тебя нет?
– Я перехвачу что-нибудь по дороге на стадион, – быстро согласился я.
– Как насчет вегетарианского сэндвича?
– Да нет, спасибо. Не беспокойся…
Кейт не отличалась особенными кулинарными талантами, и это увлечение тофу было очень некстати, но я восхищался тем, что она в принципе вставала к плите. Ее мать даже не знала, где находится плита. В богатые времена у них в доме жила кухарка. А моя мать приходила вечером после утомительного рабочего дня в регистратуре в офисе у врача и готовила сытный ужин для нас с отцом – обычно что-нибудь вроде макарон по-флотски с томатным соусом. Тогда я даже не мог себе представить, что у кого-нибудь, кроме героев кинофильмов про красивую жизнь, может быть собственная кухарка.
– Я поговорил с Джоан и сказал ей, что хочу принять участие в конкурсе на новую должность, – сообщил я.
– Дорогой, это прекрасно. Когда интервью?
– Ну, я пока даже не знаю, пожелает ли Горди пригласить меня на собеседование. Уверен, что на этой должности он предпочтет видеть Тревора.
– В любом случае, он должен пригласить тебя на интервью!
– Горди никому ничего не должен.
– Он обязательно тебя пригласит, – уверенно произнесла Кейт. – И тогда ты скажешь ему, как сильно ты хочешь получить эту работу и как ты для нее подходишь.
– Мне уже и в самом деле хочется получить эту работу. Хотя бы ради того, чтобы Тревор не стал моим боссом.
– Я не уверена, что это лучший аргумент, дорогой. Можно я покажу тебе кое-что?
– Конечно. – Я заранее знал, что она мне покажет. Это будет какая-нибудь картина, созданная одним из опустившихся «обездоленных» художников в отвратительном примитивистском стиле. Такое случалось как минимум один раз в месяц. Кейт сходила с ума от очередной картины, а я просто не мог ее понять.
Она ушла в прихожую и вернулась с большой картонной коробкой, из которой вытянула квадратный кусок холста. Она расправила его перед собой, сияя от гордости:
– Потрясающе, правда?
Похоже, на картине было изображено огромное черное многоквартирное здание, под которым лежали крошечные раздавленные люди. Один из этих крошечных человечков был в процессе превращения в шар голубого пламени. У другого изо рта выплывал пузырь с надписью: «Я раздавлен долгами капиталистического общества». Над зданием по безоблачно-голубому небу летала огромная стодолларовая купюра с крылышками. Произведение венчали написанные сверху слова: «Боже, храни Америку».
– Талантливая работа, правда? Эта ироничная надпись «Боже, храни Америку»… Это фаллическое здание, олицетворяющее долги, которые давят на простых маленьких людей.
– Ты считаешь, что это здание похоже на фаллос?
– Джей, перестань. Назови его живым воплощением инженерных достижений или массивной громадой, если тебе так больше нравится.
– Ну хорошо, – согласился я и сделал вид, что действительно согласен.
– Это художественное выражение целой жизненной истории, созданное гаитянской художницей Мари Бастьен. Она была очень известна на Гаити, и недавно ей пришлось переехать в Дорчестер вместе с пятью детьми. Она одинокая мать. Я думаю, она могла бы стать новым Фейтом Ринггольдом.
– Правда? – сказал я, хотя понятия не имел, о ком она говорит.
– Яркость ее красок напоминает мне работы Боннара. С оттенком простого, искреннего модернизма Якоба Лоуренса.
– Хмм, – промямлил я, глядя на часы. Я поднял с журнального столика счет American Express и открыл конверт: – Замечательно, – сказал я. Посмотрел на итоговую сумму, и мои глаза округлились. – Бог мой!
– Все плохо, да? – спросила Кейт.
– Я просто раздавлен долгами капиталистического общества.
– Насколько плохо? – уточнила Кейт.
– Плохо, – повторил я. – Но ты не дождешься, чтобы я сгорел синим пламенем.
6
Трудно найти группу людей, где дух соперничества был бы столь же силен, как в отделе продаж американского подразделения Entronics. На эту работу нас отбирали за способность конкурировать – так, как отбирают для дальнейшего скрещивания самых злобных питбулей, когда выводят новую породу. Компания не особенно заботилась об уровне умственного развития нанимаемых сотрудников – среди нас наверняка не было супер-отличников. Предпочитали тех, кто активно занимался спортом во время учебы, справедливо полагая, что спортсмены наверняка отличаются упорством и привыкли к жесткой конкуренции. К тому же в жизни им наверняка уже довелось столкнуться и с оскорблениями, и с жестокостью. Те из нас, кто не имел спортивного прошлого, были общительными, коммуникабельными «общественниками» – старостами групп в университете, президентами студенческих клубов или лидерами в студенческих общежитиях. Это как раз про меня. Был, участвовал, состоял. Во время учебы я был президентом одного из студенческих клубов.
Наверняка вы подумали, что столь богатое спортивное прошлое сотрудников отдела продаж означало, что наша команда по софтболу непобедима.
На деле мы были полным ничтожеством. Большинство из нас давно утратило спортивную форму. Виной тому – частые поздние ужины с клиентами, обильная еда, большие бокалы пива и полное отсутствие времени на посещение спортзала. Исключение составляли Тревор Аллард, наш питчер, и Брет Глейсон, полевой игрок, который был классическим спортсменом – высокий, мускулистый и не слишком обремененный интеллектом. Аллард и Глейсон были хорошими приятелями и проводили вместе много времени, а каждый четверг вместе играли в баскетбол.
У нас считалось немодным слишком сильно переживать из-за спортивных результатов. Мы не носили форму, если не считать таковой футболки с надписью «Entronics – Банда братьев», про которые к тому же все вечно забывали. Мы скидывались, чтобы заплатить пятьдесят долларов арбитру, и он судил наши матчи, когда у него было свободное время. Периодически на поле начинался спор, была ли занята база, был фалбол или нет, но все разногласия быстро разрешались и мы продолжали игру.
Тем не менее проигрывать не любил никто, особенно такие помешанные на соперничестве ребята, как мы.
Сегодня нам предстояло играть против действующих чемпионов нашей корпоративной лиги, команды паевого инвестиционного фонда Charles River Financial. Члены этой команды были сплошь биржевыми трейдерами – молодые двадцатидвухлетние ребята, только что из колледжа, все под 180 сантиметров ростом. К тому же большинство из них совсем недавно играли в бейсбольной команде своего элитного колледжа. Фонд нанимал их молодыми, выжимал как лимоны до последней капли сока и где-то к тридцати годам выбрасывал. Однако пока они работали здесь – и чертовски хорошо играли в софтбол.
Вопрос был не в том, проиграем мы или нет. Вопрос был в том, насколько смачно о нас вытрут ноги.
Мы играли каждый вторник, вечером, на поле Стонингтонского колледжа. Поле было великолепным – ничуть не хуже профессионального стадиона. Сочная, идеально подстриженная трава, красная кирпичная крошка внутри ромба только что аккуратно разровнена граблями, линии поля ровные и безупречно белые. Словом, все было гораздо лучше, чем мы заслуживали.
Мальчики из Charles River прибыли одновременно на своих спортивных «порше», BMW и «мерседесах» с открытым верхом. Все они были одеты в настоящую форму – белые футболки с тонкими светлыми полосками и надписью Charles River Financial, вышитой на груди размашистыми буквами. На спине у каждого – собственный номер. У них были подходящие по цвету элитные облегченные биты, фирменные перчатки, даже сумки для инвентаря из той же коллекции. Они выглядели как настоящие профессионалы. Мы ненавидели их так же сильно, как самые яростные поклонники Sox ненавидят команду Yankees – глубоко, безотчетно и иррационально. Ненавидели, и все.
