Уоррен Мерфи - Верховная жрица
– Это предусмотрено моим последним соглашением с императором Смитом, – объяснил ему учитель.
Римо знал, что Чиун говорит о Харолде В. Смите, директоре КЮРЕ, которого называет императором для престижа. Предки Чиуна, мастера Синанджу, погибали на службе у королей и императоров, и он, рассчитывая войти в историю рода Синанджу, как Чиун Великий, не мог признать своим повелителем никого ниже халифа.
Кула наконец закончил свой международный разговор и дал отбой.
– Договор утвержден окончательно, – гулко пробасил он.
– Да, договор утвержден, – согласился мастер Синанджу. – Пришло время узнать мнение оракула.
– Какого такого оракула? – удивился Римо.
– А вот этого.
Все взгляды обратились в ту сторону, куда был нацелен указательный палец мастера Синанджу.
Палец показывал на большой экран телевизора, что стоял в углу квадратной комнаты.
Глава 4
– Какой страшный оракул! – певучим голосом протянул Лобсанг Дром. – Это же долбаный телевизор!
– Да, долбаный телевизор, – подхватил Кула. – Теперь, когда мы свергли иго коммунизма, такие вот долбаные телевизоры стоят у нас в Монголии в каждом городе и становье. У меня одного тридцать таких аппаратов, чтобы, не переключая каналы, смотреть все программы одновременно.
– Это не обычный телевизор, – перебил его Чиун. – Волшебный.
– Прямо там – волшебный, – фыркнул Римо. – Самый обыкновенный – японский.
Присмотревшись как следует, все остальные тоже увидели марку: «Нишицу».
– Да, это японский телевизор, долбаный японский телевизор, – пробормотал Кула.
– Это дзен-буддистский оракул? – забеспокоился Лобсанг Дром. – Я не смогу принять предсказания дзен-буддистского оракула.
Мастер Синанджу глубокомысленно покачал головой.
– Это не дзен-буддистский оракул. Он просто укажет нам, где живет новый бунджи-лама.
– Бунджи-лама живет всегда, – заявил Лобсанг Дром.
– Вряд ли он проживет долго, если вы не выпустите его из сундука, – заметил Римо.
Мастер Синанджу резко хлопнул в ладоши.
– Чтобы выслушать мнение оракула, – объявил он, – нам надо свериться с подсказчиком. Римо, принеси волшебный подсказчик.
– Какой еще, к черту, подсказчик?
– Телевизионный подсказчик, дуралей ты безмозглый! – прошипел Чиун. – У тебя что, уши воском забиты?
– Нет, но меня уже воротит от запаха этого долбаного сундука.
– Вот уж не знал, что это долбаный сундук, – просипел Кула.
– Подсказчик всегда хранится на почетном месте возле оракула, чтобы бестолковые слуги всегда могли его найти, – с особой выразительностью произнес Чиун. – Неси же скорее!
– А, этот подсказчик, – протянул Римо и, подойдя к телевизору, взял программу за последнюю неделю. Чиун повернул ее первой полосой к гостям.
– Я не умею читать по-английски, – скосив глаза, признался Лобсанг Дром.
– А я могу, – провозгласил Кула. – Красными буквами написано «ТЕЛЕВИЗИОННАЯ ПРОГРАММА». Мастер верно говорит: это и есть легендарный подсказчик. В Америке его очень трудно достать.
– Там всего два слова? – удивленно спросил Лобсанг Дром.
– Вам надо бы знать чужой язык, – не удержался от назидания Римо.
Лобсанг Дром вытянул шею, вглядываясь косыми глазами в обложку.
– Эта женщина – дугпа?
Римо понятия не имел, что означает дугпа, но решил, что это вполне подходящее имя для ведущей.
– Эта дугпа внушает самый большой страх на американском телевидении, – заверил он тибетца.
– Я не знаю такого слова – тел-а-виш-он, – медленно протянул Лобсанг Дром.
– Да где ты жил все это время – в пещере?
– Да.
Римо недоумевающе моргнул. Чиун же стал перелистывать подсказчик-программу.
– Я думаю, лучше всего выбрать «Сумеречную зону», – шепнул ему Римо. – Род Серлинг[9] – большой мастер заглядывать в будущее.
– Ш-ш-ш! – зашипел на него учитель. – В этом подсказчике я надеюсь найти предвещания о судьбе бунджи-ламы.
– А если найдешь?.. – спросил Лобсанг Дром.
– Узнаю наиболее благоприятное время, чтобы спросить оракула о судьбе бунджи-ламы, которая откроется нам на темном стекле.
Лобсанг кивнул. Конечно, это странное волшебство, хотя и не более странное, чем предсказания тибетского оракула. И оно внушает надежду.
Римо заметил, что Чиун просматривает вечерние передачи.
– Если вы обнаружите там следы бунджи-ламы, – шепнул он, – я готов съесть то, что лежит в сундуке.
С напряженным выражением лица мастер Синанджу водил длинным ногтем по строкам программы.
– Подсказчик оракула, – торжественно провозгласил он, – возвещает, что бунджи-лама предстанет перед нами ровно в полночь.
Римо закрыл глаза: до наступления полуночи оставался всего какой-нибудь час. Какое-то шестое чувство подсказывало ему точное время.
– Чуть ли не всю свою жизнь я провел в ожидании этого момента, – дрожащим голосом объявил Лобсанг Дром.
– Это великий момент! – подхватил Кула.
– Великая лажа, – пробормотал Римо.
– Лажа? – переспросил Лобсанг Дром.
– Лажа – разговорное американское слово, – поспешил объяснить Чиун. – Оно означает «грандиозное событие».
– Итак, мы на пороге великой лажи, – заявил Кула.
Все четверо стали медленно попивать чай в ожидании, когда наступит полночь.
– Может, откроем пока сундук? – предложил Римо.
Чиун покачал своей старой головой.
– Еще не время.
– Чем же нам заняться – травить истории, которые обычно рассказывают вокруг костра?
– Сейчас я разведу огонь, – воскликнул Кула, порываясь встать.
– Для тех, кто сидит в присутствии Безымянных Почитателей, Прозревающих Свет Во Тьме, в этом нет никакой необходимости, – великодушно возвестил Чиун.
Поняв, что старый кореец говорит о Лобсанге Дроме, Римо спросил:
– Вы его имеете в виду? Но ведь пока еще не темно, он назвал свое имя и к тому же, едва завидев меня, высунул язык.
– Это делает тебе честь, – отозвался Чиун.
– Почему?
– В Тибете язык высовывают в знак приветствия.
– А ты чилинг, – добавил Кула. Заметив немой вопрос в глазах Римо, он пояснил: – Чужестранец.
– Чужестранец? Но это же моя страна – не его.
– Пока, – со значением сказал Кула.
– Что значит – «пока»?
– Хан Ханов собирается последовать по стопам великого Чингисхана, да славится он вечно! В настоящий момент Хан Ханов намеревается захватить власть над оседлыми горожанами, живущими в Улан-Баторе. Затем он покорит Китай, Россию и другие страны. Корею, разумеется, пощадят.
– Мне все равно, что произойдет в Южной Корее, лишь бы до моей деревни не доносились никакие неприятные звуки, – равнодушно произнес Чиун.
– Очень разумная позиция, – кивнул Римо.
– Северную Корею пощадят, – продолжил монгол Кула. – Со временем будет завоевана Европа, а затем, возможно, и эта страна, если здесь найдется достаточно богатая добыча, а женщины будут попокладистее.
– Американки так же покладисты, как мулицы, – буркнул Римо.
Кула широко ухмыльнулся.
– Я был бы рад приручить этих американских мулиц.
– Среди них много больных. Смотри не подцепи проказу, а то и чего-нибудь почище.
– Я не боюсь заразиться, ибо американские женщины пользуются резиновыми колпачками. Эти колпачки защитят монголов от всех болезней.
– Попробуй-ка добиться, чтобы американка надела колпачок, – пробурчал Римо.
Кула наклонился к нему и доверительным шепотом произнес:
– Говорят, в постели ваши женщины пищат, как мыши.
– Никогда не слышал, чтобы женщины пищали в постели.
– Я имел в виду звук, который производят презервативы.
– Переменим тему. – Римо сверкнул глазами. – Ты – монгол, почему тебя так волнует судьба Тибета?
– Китайцы считают Тибет своим, китайским. А тибетцы есть тибетцы. В данный момент они сражаются, и это хорошо! Тибетцы не умеют сражаться, как подобает мужчинам, и их часто завоевывают. По крайней мере каждое второе столетие.
– Но сейчас-то мы сражаемся! – встрепенулся Лобсанг Дром.
Кула кивнул.
– Сейчас вы сражаетесь. И это хорошо.
– Я слышал, их там колошматят почем зря, – сказал Римо.
– Если они потерпят поражение и Китай навсегда поработит Тибет, – продолжил Кула, – китайцы, полагающие, будто правят внутренней Монголией, обратят свои взоры на внешнюю Монголию. Хорошо бы до этого времени Болдбатор Хан успел объединить всю Монголию, в противном случае нам не устоять. Значит, Монголия никогда не завоюет весь мир. Кроме, конечно, Северной Кореи, – добавил он, чтобы ублажить Чиуна.
– Мне наплевать на Северную Корею, – откликнулся тот. – Меня беспокоит только судьба моей деревни Синанджу.
Кула просветлел.
– Ты не будешь против, если мы подвергнем Пхеньян разграблению?!
– Что ж, грабьте. При том, однако, условии, что плач побежденных по ночам не будет мешать сну невинных младенцев в Синанджу.
