Владимир Гриньков - Таящийся ужас 3

Я покачал головой:

— А что нам скажет после этого тетя Таня? Нет уж, мы будем ждать, пока она выпишется.

— Ваша сестра работает?

— Она учится в институте. Сейчас у нее начались зачеты, она сможет в некоторые дни оставаться дома. А если что — я ее заменю.

Утром следующего дня я позвонил в больницу.

— Как фамилия больной? — переспросила медсестра. — Сейчас я посмотрю. Нет, пока без изменений. В сознание не приходила.

Я вздохнул и положил трубку на рычаг.

— Все так же? — спросила Светка.

— Все так же, — кивнул я. — В общем, так: ты оставайся дома, я постараюсь днем заскочить сюда, проведать тебя. Наш вчерашний разговор помнишь? Окна держи закрытыми. Дверь никому не открывай. Скоро придет участковый врач, ее фамилия Папрыкина. Спросишь через дверь, только после этого впускай. И если что — звони мне. Поняла?

— Прямо как маленькой все рассказал, — сказала Светка. — Ты точно днем приедешь?

— Обязательно, — пообещал я.

— Я сварю тебе обед.

— Буду очень рад. Ну, я поехал. Пока.

Лучше бы я не уезжал в этот день никуда.

В конторе меня встретил Толик.

— Привет, — сказал я.

— Здравствуйте. А мы уж вас совсем потеряли.

— От Вострецова никаких известий?

— Нет.

— А у Хомы как дела с его бетономешалками?

— Говорил, что дело сделано.

— Где он сейчас?

— Поехал смотреть.

— Бетономешалки?

— Да. Они же не новые, и Хома решил осмотреть их лично.

Я подошел к окну. Машины с «волейболистом» не было.

— Слушай, — сказал я. — А тот желтый «Москвич» ты видишь в последние дни?

— Который все время стоял под нашими окнами? Нет, пропал куда-то. Ни вчера, ни сегодня я его не видел. А как вы думаете — чего это он здесь околачивался?

— Не знаю, — сказал я, отходя от окна. — Но если опять его увидишь — сообщи мне. И постарайся запомнить номер машины.

— Его надо отвадить, — убежденно сказал Толик. — Он же за нами следит — это ясно.

— Отвадим, — пообещал я. — Дай только срок.

— Как ваш дядя? — спросил Толик. — По-прежнему без сознания?

Я кивнул.

— Как не повезло человеку! — вздохнул Толик. — Ни за что ни про что.

— Давно хотел тебя спросить. Как ты думаешь, что происходит с человеком, когда у него останавливается сердце? Он просто отключается — и все?

— Не совсем так, — покачал головой Толик. — Я читал кое-что об этом. Понимаете, известны случаи, когда человек уже умирал, по нашим понятиям, но вмешательство врачей, например, возвращало его к жизни. И вот об этом периоде, когда они балансировали между жизнью и смертью, люди рассказывали удивительные вещи. Получалось, что даже при остановившемся сердце их чувства не умирали сразу. Они слышали все, что происходило в эти минуты рядом с ними, слышали голоса людей, ощущали их прикосновения. Некоторые даже рассказывали, что видели себя как бы со стороны…

— Что — душа от них отлетала, что ли? — не понял я.

— Вроде того, — кивнул Толик. — Они потом описывали очень подробно все, что происходило в эти минуты. И что самое интересное — возвращение к жизни они воспринимали без особой радости.

— Почему?

— То, что оказывалось там, за порогом жизни, было не так страшно, как это всегда рисуется людям. Там им было лучше, чем здесь, — вот ведь какая штука. Некоторые хотели уйти, а их возвратили — и это им не нравилось.

— Но куда они хотели уйти? Что там дальше?

— Они рассказывают, что стояли у огромной трубы, и впереди, где-то в той трубе, видели свет. И еще музыка…

— Музыка?

— Да, музыка. Тихая, чарующая, манящая музыка. Она зовет туда, и хочется идти по этой трубе. Но им не дают. И когда человек пробуждается, он с горечью осознает, что его насильно вернули в жизнь.

— Но куда они стремились? Что там, впереди?

— Этого никто не знает. Тех, кто все-таки пошел по этой трубе навстречу музыке и свету — тех уже не удалось вернуть. Они умерли, говоря по-нашему. И уже никогда никому не расскажут, что же они там увидели.

— Мистика какая-то, — сказал я. — В голове даже не укладывается.

— Кто знает, что это такое на самом деле, — развел руками Толик. — Но самое поразительное то, что рассказы людей, которых удалось вернуть к жизни, совпадают практически во всем, вплоть до мелочей. Независимо от их возраста, образования, веры они все рассказывают одно и то же. Кстати, у Босха есть картина на эту тему. Очень интересная картина. Очень интересная картина, а ведь Босх жил много столетий назад.

— Значит, и мой дядя это видел?

Толик пожал плечами:

— Возможно. Может быть, он все-таки пошел по той трубе, и только поэтому его никак не удается привести в чувство? Он просто не хочет оттуда возвращаться.

— Может быть, — протянул я. — Но узнать это можно будет только тогда, когда он придет в сознание.

Но ведь он отличается от меня, от Светки, от всех нас. Он недвижим и, главное, без сознания. Врачи говорят, что он может никогда не очнуться. И он — живой? Он, который не может ответить улыбкой на улыбку, который не способен даже думать, — живой? Выпавший из общества себе подобных, заглянувший в смерть — живой? Нет ответа. Нет и не будет.

Доктор из двадцатой больницы позвонил мне в полдень.

— Это Эдик? — По его голосу я понял, что что-то случилось.

— Да, я слушаю вас.

— Эдик, ваша родственница пропала из больницы.

— Как пропала? — не понял я.

— Исчезла. Медсестра зашла к ней в палату, а кровать пуста. Мы обыскали здесь все, но ее нет.

— Куда же она могла деться?

— Единственное разумное объяснение: она очнулась, встала и пошла.

— Куда?

— Не знаю. Я звонил вам по домашнему телефону, но там никто не берет трубку.

— Этого не может быть. Там моя сестра, она никуда не могла уйти из дома.

— Попробуйте сами позвонить, хорошо? И потом перезвоните мне.

Я позвонил домой раз, потом другой. К телефону никто не подходил. Тогда я набрал номер тети Глаши.

— Алло! Тетя Глаша? Это Эдик. Я звоню домой, а там никто не поднимает трубку. Зайдите к нам, выясните, что там случилось? Там должна быть Света.

— Хорошо, сейчас посмотрю.

Я услышал, как она положила трубку рядом с телефоном, потом щелкнула замком и позвонила в нашу квартиру. Потом скрипнула дверь — я не понял, где именно, — и пару секунд было тихо. И внезапно — крик. Какой-то животный вопль, вопль ужаса. Я швырнул трубку на рычаг и помчался к машине. Как назло, двигатель не заводился. Я со злости несколько раз ударил кулаком по рулевому колесу, потом выскочил из машины и попытался поймать такси. Вид у меня, наверное, был безумный, — и ни одна машина не остановилась. Через пять минут я понял, что все это бесполезно и побежал к автобусной остановке.

В дверях квартиры я наткнулся на милиционера.

— Сюда нельзя, — сказал он, загораживая проход.

Через его плечо я видел каких-то незнакомых людей, хозяйничающих в нашей квартире. Кто-то невидимый мне диктовал монотонным голосом:

— …причем голова отделена от туловища и расположена в ногах, в десяти сантиметрах от ступни правой ноги. Записал?

— Пустите!!! — завопил я и вцепился в сержанта.

Какой-то человек в милицейской форме выбежал на шум из комнаты и спросил:

— Что здесь происходит? Что вам нужно?

— Я здесь живу! Пустите! — зарычал я.

Выбежавший из комнаты милиционер изменился в лице и сказал сержанту:

— Вадик, пропусти его.

И как только сержант меня отпустил, я почувствовал, что ужасно боюсь переступать порог. Сержант молча смотрел на меня. Все присутствующие в квартире разом затихли и, сгрудившись, смотрели на меня одним общим, сочувственно-тяжелым взглядом.

— Проходите, — сказал тот, что выбежал из комнаты.

Я сделал шаг, другой. С каждым шагом я видел все больший объем зала, вот уже виден угол стола и какой-то человек за ним, я сделал еще шаг, и теперь увидел уже разложенные на столе листы бумаги. И еще что-то лежало там, на полу, но я боялся опустить глаза, потому что уже догадался, что это такое. Но потом я понял, что посмотреть все равно придется и не надо тянуть — надо вот так, сразу, и посмотрел. Это была голова тети Тани. Она лежала на полу в луже крови, а туловище было чуть в стороне. И там тоже была кровь.

— Где… сестра? — выдавил я из себя. — Она… тоже?..

Я не мог сказать это проклятое слово — «убита».

— Нет-нет, — быстро сказал за моей спиной милиционер. — Здесь больше никого не было, кроме того человека в спальне. Но он не пострадал.

— Он без сознания, — сказал я. — Уже несколько дней.

— Мы в курсе, соседка нам сказала. Вы узнаете эту женщину на полу?

— Да. — Я кивнул и сглотнул слюну. — Это жена моего дяди. Того, что лежит в спальне.