Айра Левин - Щепка
И вот она сидит в такое самое-самое утро и обозревает из окна желто-красный парк и лазурное озеро. Вернее, бросает время от времени взгляды через левое плечо, находясь в процессе редактирования рукописи, пускай, Даже очень интересной, то есть именно такой, когда работа в радость. Особенно для девушки из провинции...
Повернулась к окну, надела очки. Долго провожала взглядом косяк диких гусей, летящих в небесной лазури. Потом, выглянув, наблюдала – поднялись гуси с воды и устремились к тем, что плыли в вышине.
Сняв очки, стала читать.
Делала пометки.
Вздохнула, когда зашелестели бумажные листы, – окно осталось приоткрытым.
Высунулась – фрамуга сдвинута всего сантиметров на тридцать пять – сорок. На ней темно-красная водолазка, сверху – ирландский шерстяной пуловер, "адидасы". Фелис разлеглась посередине кровати – лежит и не сводит глаз с хозяйки.
Кэй шла по гаревой дорожке, огибавшей озеро, огороженное провислой цепью. Небо голубое-голубое, листья на деревьях и желто-золотые, и огненно-красные. Воздух необыкновенный, люди нарядные. А белочки – такие храбрые... Жаль, арахисовые орешки не захватила! Птицы порхают. Она пребывала в восторженном состоянии души. Ничего подобного не могла припомнить за последние два года. Два? Семь, пожалуй, или даже восемь...
Повернула налево – Сэм Эйл навстречу. Она его сразу увидела среди многих пешеходов. Не обращает никакого внимания – как и другие – на стрелки, указывающие направление терренкура. Похоже, и он в восторге – размахивает руками, седые волосы взъерошены, щурится на блестящую гладь воды справа. Она сбавила шаг – он почти рядом, – посмотрела на него искоса...
– Сэм! – окликнула она.
Остановился. Взгляд метнулся на нее. Какой-то бегун обежал его стороной. Она сошла с дорожки на обочину.
– Кэй, – подсказала она, – Норрис.
Он улыбнулся.
– Салют! – Стоял, улыбающийся – трое мужчин обошли его стороной – в легкой обуви, с обнаженными руками, оттопырив локти.
Шагнул в сторону. Подошел. Она – в джинсах, черных тапочках. Молния серой легкой ветровки застегнута. Выглядывает воротничок из красной фланели.
– Потрясающий денек! – сказал он, потирая руки.
– Великолепный, правда?
– Еще какой!
– Хочется все время идти, идти – не останавливаться. Пойдемте по стрелам. Это не опасно.
– Стрелам? – переспросил он, идя за ней по дорожке.
– Видите, стрелы нарисованы. Они указывают направление.
– Куда вы так летите? – подал он голос за ее спиной, чуть слева. – Я предпочитаю получать от прогулки удовольствие.
Она сбавила темп. Улыбнулась ему, когда он поравнялся с ней. Лицо со следами былых схваток выглядело вполне для его шестидесяти шести. В телепередаче "Золотой век телевидения" показывали его в те годы – восторженный вундеркинд с темными волнистыми волосами. А глаза уже и тогда были окружены тенями.
Глянув на нее, он улыбнулся:
– В книгоиздательской деятельности на сегодня объявлен выходной?
– Иногда беру домашний день и работаю дома, – ответила она.
– Понял.
– Не совсем удачный выбрала день. То есть, получилось как раз наоборот... А откуда вы знаете, что я работаю в издательстве?
Он замедлил шаг, пропуская коляску с малышом. Во рту у ребенка пустышка. Девушка в дубленой курточке, на голове наушники – двадцати точно нет – толкала коляску, слушая что-то там по транзистору.
Догнал Кэй.
– Проходил мимо грузовика в день, когда вы переезжали, – ответил он. – Картонные коробки в основном с фирменным знаком "Диадемы".
– Ах, вот оно что, – протянула она.
– Письменный стол-бюро на роликах и с крышкой – потрясающий. Сколько ему годков?
– Восемьдесят, может, восемьдесят пять.
– И что вы там, в "Диадеме", делаете?
– Я редактор, – ответила она. – Внимание! Видите стрелу? Нам туда.
– Бог мой! Эти стрелы невозможно увидеть. Намалевали, должно быть, при президенте Маккинли и ни разу не подновили. Думаю, никто не придерживается этих указателей. Пусть каждый идет, кому куда нравится.
– Я, вообще, имею в виду, совсем не то, что вы, – сказала она, когда мимо промчались бегуны. – Они все-таки для чего-то существуют. Никто ведь и не настаивает, чтобы придерживаться этих указателей.
– Само собой, – заметил он, отступая за ее спину, чтобы дать дорогу двум монахиням.
По дорожке для верховой езды, справа от нее, шла гнедая лошадь. Всадник – мужчина в клетчатом пиджаке, черных сапогах и бриджах. Сэм пошел слева.
– Ну и денек! – сказал он.
– Выходной для режиссеров?
– Будни пенсионеров. Взгляните-ка вперед...
Она посмотрела туда, где поблескивали – сплошь белое и стальное! – башни зданий мэрии и Эмпайр-стейтс на фоне бирюзы неба.
– Фантастика! – воскликнула она.
– Это вам не Канзас, дорогая.
Взглянула на него искоса:
– При чем здесь Канзас?
Он улыбнулся.
– Не при чем, – сказал он. – Просто у вас выговор особый.
– Этого не может быть. У меня нет акцента. Специально занималась.
– Прошу прощения, – сказал он. – Я – медиум, так сказать, обладаю способностью к сверхчувственному восприятию.
Впереди чего-то снимали телевизионщики. Пришлось сделать крюк.
– Вы упускаете из виду, – возобновил он разговор, когда опять пошли по дорожке, забирая влево, – что я режиссер. Ухо тренированное. – Он щелкнул пальцами по мочке. – Для непрофессионала – да, у вас нет акцента. Но в словах "хорошо" и "холодно" – ваше "х" с особым придыханием.
– Этого не может быть, – сказала она.
– Чуточка чуточная, самая малость, – сказал он, улыбнувшись. – Правда. Только очень одаренный профи в состоянии уловить. – Он отступил назад, давая дорогу рабочему парка в коричневой униформе. Тот толкал впереди себя тачку, доверху заполненную темной золой.
Поравнявшись с ней, он пошел рядом. Она сказала:
– Я нашла вас в книге "Золотой век телевидения", которую мы издали несколько лет назад.
– Потрясающее название, – сказал он. – Кто его придумал? Надеюсь, не вы?
– Очень хорошее название, – сказала она. – Сразу понятно, о чем идет речь, и на хорошем английском языке.
– Много там про меня направили?
– Не я над ней работала.
Они приближались к павильону на южной стороне озера. Опять обогнали бегуны. Повальная страсть к бегу трусцой, подумала она.
– Итак, книга вас потрясла?
– Чрезвычайно, – ответила. – И озадачила.
– Это вы насчет того, что моя карьера закончилась? Все просто. Стал алкоголиком, теперь вот вылечился.
– Простите, – сказала она, взглянув на него. – Рада, что сейчас все в порядке. Но я не это имела в виду, хотя... извините, кажется, я не должна об этом говорить. Уверена, что и вам не захочется.
– На букву "Т" и на букву "М"?
Она вздохнула, потом кивнула:
– Том Микс. Любимица публики, чего уж там!
Она улыбнулась.
– Вы, похоже, связываете нас вместе, – заметил Сэм.
– Да, – сказала она. – Она играла более, чем в двадцати пьесах, которые вы поставили.
– Особенно ее любили в "Стали" и "Крафте".
– У вас тоже есть заслуги. Две награды от Союза режиссеров и Эмми. И вдруг через год после ее смерти ваша карьера заканчивается.
– Какого сорта книги редактируете? – спросил он. – Жаркие поцелуи на фоне замков?
– Иногда, – ответила она.
– Так вот. Одно к другому не имеет никакого отношения, – сказал он. – Мы не виделись с ней до этого два или три года. Наши пути разошлись во многих отношениях. Я работал на побережье, снимал фильмы – по одному в неделю. Она – здесь, в мыльных операх.
Они пересекли террасу перед каменным павильоном. Миновали фонтаны. Там было особенно многолюдно. На скамейках, закинув ноги на спинки, развалясь отдыхали все кому не лень. Прошли мимо... Позади осталась группа подростков в красных спортивных формах. С ними тренер, тоже в красном.
– Если хотите правду, – сказал Сэм, – она была не очень хорошая актриса.
– Я это заметила.
– И как человек – тоже. Тщеславная и алчная. Зоологическая эгоистка. Злая, даже злобная. Невнимательная к окружающим. Мелкотравчатая, я бы сказал. Я сходил по ней с ума.
– Почему же тогда?..
– Я сказал "сходил с ума". Кто может это объяснить? – он посмотрел куда-то вдаль и вздохнул. – Было великолепное утро. Телестудия. Народу полно. И вот...
Мимо промчались те самые подростки в красных костюмах. Бежали по одному и парами.
– Вы нигде не работаете?
– Иногда. Даю уроки. Мастерство актера, режиссура...
– А в этом доме давно живете?
