Андрей Ильин - Третья террористическая
Все, можно уходить.
Расталкивали трофейные боеприпасы по рюкзакам и подсумкам и срывались с места. Быстрее, пока к месту засады не подошла какая-нибудь колонна и не вызвала вертолеты.
Быстрее, быстрее!..
Все дальше и дальше!..
И лишь изредка можно было залечь на несколько дней в надежную берлогу, чтобы отъесться и отоспаться. Не дольше чем на несколько дней — нельзя, на дольше — опасно. Армейская разведка не дремлет, армейская разведка идет по пятам!
Такая жизнь у их маленького — чуть больше отделения — отряда, который даже не понятно, под кем ходит. Может быть, даже сам по себе…
Но сегодня случай особый…
Сегодня мелкие формирования, встретившись в условленном месте, слились в один, под единым руководством, отряд. Длинная, растянувшаяся на полкилометра, колонна идет по «зеленке». Идет ночами, чтобы раньше времени себя не раскрыть. В середине — навьюченные грузом лошади, которых ведут под уздцы. На лошадях тюки. Большая сила собралась.
Перемахнули дорогу.
Возле другой затаились, пропустив БТР и несколько воинских «Уралов». В другой раз разнесли бы их в куски, но не сейчас… Сейчас отпустили с миром. Мимо смерти прошли ребята, даже ее не заметив!
Спустились на равнину, значит, скоро бой. Днем они, рискуя попасть на глаза «летунам», не пойдут, тем более с ними лошади… Лошадь не человек, ее не спрячешь. Значит, до утра должны выйти в исходную точку. И, по идее, должны разделиться…
Точно! Разошлись на две колонны, чтобы охватить, взять населенку в кольцо. Туго придется тем, кто там…
Шаг, шаг… В полутора метрах маячит практически неразличимая в темноте фигура впереди идущего боевика. Главное, не отстать от него, не оторваться, не разорвать колонну…
Шаг. Шаг. Шаг…
Остановка. Впереди неясные огни. Похоже, пришли.
Собрались группками. Командиры ставят задачу, подразделения рассыпаются, пропадая в ночи.
Пошли!
Окраина поселка. Какой-то дом.
Легли, затаились.
И вдруг — ба-ах!..
Где-то там, сбоку, рванул темноту ночи взрыв — вспышка пламени, грохот, крики. Обстрел?.. Нет, не похоже. Мины! Минное поле!.. Напоролись.
— Аслан… Где Аслан?..
Аслан — это он. Его новое имя. Похоже, вспомнили о его контрактной специальности, о том, что там «в миру» он был сапер…
— Давай, ты первый.
Точно, вспомнили… И работа у него будет саперная — искать и обезвреживать мины. Но только не с помощью миноискателя — а собой. Топтать дорогу первому, ища ногой противопехотки. Где его разнесет в клочки — там и минное поле. Все-таки он не свой — своих они жалеют.
Шаг.
Постоять секунду.
Еще шаг…
Куда ступить, чтобы не налезть на мину, — вправо или влево? Знать бы, где она притаилась.
Попробуем влево.
Шаг!..
Уф!.. Теперь куда?..
Еще шаг…
Так они уже ходили не раз, и всегда впереди — он. Как наименее ценный. Подорвется он, следующим шаг в шаг за ним пройдет другой. А потом третий… Пока не перекинется через минное поле безопасная тропка, по которой пройдут оставшиеся в живых.
Еще шаг.
Еще…
Какой-то огород. Значит, нет здесь мин — на этот раз нет! Пронесло…
И тут же — атака!
Вернее, она уже давно идет с той стороны, где в темноте отчаянно стучат автоматные очереди и басит пулемет. Не получилось тихо. Из-за той, рванувшей под чьей-то ногой, мины. Но все равно гарнизон обречен, слишком их много.
Бегом вдоль улицы. Здесь пока тихо, но вряд ли надолго.
Поворот. Еще поворот.
Очередь из-за угла!..
И тут же туда летит граната. Взрыв!..
Кто-то падает. Его добивают выстрелом в упор.
Бегом, бегом!
А дальше — сплошной сумбур: вспышки выстрелов и взрывов в темноте, ответные выстрелы, искры, огненными снопами вылетающие из дула автомата, короткие перебежки, крики… Где свои, где чужие — не понять.
Да и кто ему свои?..
И вдруг посветлело, словно на небо взошла полная луна. Это федералы повесили над поселком три осветительные ракеты. Зря повесили, не подумав, себе же во вред! Так, в темноте, могли рассыпаться, просочиться, уйти поодиночке…
Нет, не захотели поодиночке, решили пробиваться с боем, потому что где-то там, на левом фланге, вдруг вспыхнула отчаянная перестрелка и ухнули несколько, один за одним, взрывов ручных гранат. Пошли в прорыв, прорубая брешь в цепях противника плотным, концентрированным огнем. Пробились? Ушли?..
Автоматная трескотня звучит все дальше и все реже. Если ушли, то не все и недалеко. А может, им и повезло… Всё?
Кажется, всё! Очередей почти не слышно, только тихие хлопки одиночных пистолетных выстрелов. Это добивают раненых. Из домов повылазили местные жители, громко переговариваются с боевиками, ищут своих. Которые здесь запросто могут быть.
На площади какое-то движение, шум… Похоже, пленные…
Точно! Полтора десятка срочников и контрактников стоят возле стены, безоружные, без ремней, в расстегнутых гимнастерках. Кто-то в крови — ранен. Против них возбужденные, смеющиеся, бородатые, обвешанные оружием боевики. Срочники в сравнении с ними совсем еще мальчишки, они растеряны, испуганы, вжимают головы в узкие плечи, как желторотые птенцы, вздрагивают от каждого громкого окрика. Контрактники другие. Они мрачно исподлобья поглядывают по сторонам. Они знают, чем все кончится, и просто ждут…
Лишь бы не оказалось среди них знакомых лиц, никого из его бывшей части. Вроде нет…
— Что, вояки!.. — издеваются над пленными чеченцы. Смеются, толкают их.
Кого-то повалили сильным ударом на землю. Стали пинать. Он пытается закрывать руками лицо. Его пинают по рукам. Это или офицер, или снайпер. Снайперов боевики сильно не любят.
Но долго все это продолжаться не будет. Долго им здесь оставаться нельзя. Нужно спешить уйти до света. И, значит, участь пленников предрешена.
Контрактников отгоняют прикладами в сторону, окружают полукольцом, держа под прицелом. За спинами боевиков маячат жители деревни — женщины и дети, с любопытством смотрят на пленных, ждут, что будет. Никакой жалости к ним у них нет — лица веселые, оживленные, словно они на праздник пришли.
Какой-то боевик, выступив вперед, что-то говорит не по-русски, часто оборачиваясь и указывая на пленных. Все внимательно слушают, одобрительно кивают.
Что с ними сделают? Расстреляют или?.. Лучше бы расстреляли.
Но нет!..
В руках митингующего боевика появляется выдернутый из ножен тесак. Он подходит к ближайшему контрактнику, пинает его по ногам и, когда тот падает на колени, хватает за волосы, запрокидывает, оттягивает ему назад голову, чтобы открыть горло, и медленно, неспешно проводит по нему тесаком. Кажется, что просто проводит, хотя на самом деле перерезает чуть не до половины шеи, потому что хорошо заточенная сталь очень легко входит в человеческую плоть. Как в масло… Контрактник не кричит, он не может кричать, потому что у него перерезана трахея. Он булькает кровью и падает.
Толпа одобрительно гудит.
Теперь все понятно, понятно, что будет. Всем понятно!
И один из пленников вдруг отчаянно — все равно терять нечего! — одним мощным прыжком, рванувшись в сторону, подскакивает к толпе, опрокидывает нескольких человек и что есть сил бежит по улице, кидаясь из стороны в сторону.
Неужели уйдет?..
Но — нет. Как бы быстро он ни бежал, пули летят быстрее. Короткая очередь сбивает его с ног. И вот он уже лежит, корчится от боли в пыли. Всего-то и успел пробежать четыре шага…
Его, мычащего от боли, еще живого, волоком подтащили к стене и, не дав умереть спокойно, полоснули по шее…
Срочники, обезумев от ужаса и ожидания, смотрели на расправу.
Дальше пошло быстрее. Контрактников, схватив их и нажав на них вдвоем сверху, роняли на колени, оттягивали головы и перерезали чуть не до хребта шеи, бросая дергающиеся, агонизирующие тела на землю.
Никто не ужасался, не рыдал, не закатывал глаза. Только стоящие чуть в стороне от мужчин женщины прикрывали лица платками. Для всех них все это нормально и обыденно. Как забой скота. Для всех них это был всего лишь обычай, который никого не пугает.
Боевик, исполнявший роль палача, поднял окровавленный тесак и, размахивая им в воздухе, что-то стал долго и горячо объяснять, к чему-то призывать. Сзади него в лужах крови валялись трупы. Но были еще и живые…
Из толпы, раздвинув плечом людей, вышел мальчишка лет тринадцати-четырнадцати. Хотя по их, местным, меркам это уже не мальчишка, уже мужчина, боец и при отсутствии более старших мужчин — глава семьи.
Он, твердо ступая, подошел к боевику, и тот протянул ему тесак. И что-то снова громко сказал, указывая на него пальцем. Что — не понятно, но понятна была интонация — одобрительная и поощряющая. И еще несколько раз в речи прозвучало имя — Мурад.
Мурад…
Мурад взял тесак, подошел к пленному и встал перед ним. Все-таки ему было страшно в первый раз… Удерживаемый с двух сторон за руки пленный контрактник с ненавистью и ужасом смотрел на мальчишку, от которого ему суждено было принять смерть. И все смотрели на него.
