Эрик Ластбадер - Ниндзя
— Как? Именно теперь?
— Если бы это не было важно, я бы тебя не просил, — терпеливо объяснил Грауман. — Верно?
— Но как же?..
— Я лично займусь твоими делами. А это, — Грауман кивнул в сторону бумаг, которые принес Винсент, — я передам Майкельсону.
— Майкельсон — осел, — едко заметил Винсент.
Грауман ответил ему хладнокровным взглядом.
— Он действует по инструкции, Винсент. На него можно положиться.
— Но он такой медлительный, — не сдавался Винсент.
— Скорость — это еще не все.
— Скажите это Маккейбу. Он напустит сюда целую свору помощников окружного прокурора.
— Это их работа.
— Что же я должен делать на побережье?
— Вчера поздно вечером позвонил Док Дирфорт. Помнишь его?
— Мы встречались с ним в прошлом году, когда я у вас гостил. Уэст-Бэй-Бридж?
— Да... — Грауман подался к столу. — Похоже, у Дирфорта проблема, с которой ему одному не справиться. — Грауман посмотрел на свои длинные заостренные ногти, потом снова перевел взгляд на Винсента. — Он просил, чтобы прислали именно тебя.
* * *Вдоль стены гостиной в доме Николаса стоял большой аквариум, по его прикидкам — литров на двести. В аквариуме обитали не обычные гуппи или гурами: хозяева оставили на попечение летнего жильца множество морских рыбок, которые переливались в воде яркими цветами, подобно стайке пестрых птиц в густых тропических джунглях.
Николас наблюдал за Жюстиной сквозь линзу аквариума, словно слуга, подсматривающий сквозь густую листву за своей госпожой.
Она надела красный купальник с открытыми бедрами, напоминающий балетное трико и подчеркивающий ее длинные стройные ноги; обмотала шею белым полотенцем, будто только что вышла из спортивного зала. Жюстина слизывала с пальцев яичный желток, а второй рукой подчищала тарелку остатком тоста. Отправив его в рот, она повернулась к Николасу.
— Это ведь не твои рыбки?
Он уже закончил их кормить, но по-прежнему вглядывался в аквариум, зачарованный причудливо искажаемыми движениями рыб и пузырьков воздуха.
— Нет, не мои. Они здесь настоящие хозяева. — Николас рассмеялся и выпрямился. — Во всяком случае, в большей степени, чем я.
Жюстина встала и отнесла тарелки в кухню.
— Боже мой, идет дождь. — Она оперлась локтями на раковину и выглянула в окно. — А я хотела сегодня поработать на воздухе.
Дождь негромко барабанил по окнам гостиной и плоской крыше.
— Работай здесь, — предложил Николас — Ты ведь все взяла с собой?
Жюстина вошла в гостиную и вытерла руки об полотенце.
— Не знаю, что и делать.
Она смущала его, но ничего не предпринять в эту минуту было равносильно неверному шагу. Николас презирал нерешительность.
— Ты принесла свои эскизы?
— Да, я... — она перевела взгляд на холщовую сумку возле дивана. — Да, конечно.
— Можно взглянуть?
Жюстина кивнула и протянула ему большой блокнот в синей обложке.
Пока Николас перелистывал страницы, она расхаживала по комнате. Шипение воздуха в аквариуме; приглушенный шум прибоя.
— Что это?
Жюстина стояла перед низким ореховым шкафчиком, сцепив руки за спиной, и смотрела на стену, где висели два слегка изогнутых меча в ножнах. Верхний был в длину дюймов тридцать, нижний — около двадцати.
Какое-то мгновенье Николас любовался изгибом ее спины, сравнивая его с линиями лежавшего перед ним эскиза.
— Это старинные мечи японского самурая, — объяснил он, — Длинный меч называется катана, короткий — бакидзаси.
— Для чего они?
— Они используются в бою и для ритуального самоубийства сеппуку. В средние века только самураям было дозволено носить дайсё — два меча.
— Откуда они у тебя? — Жюстина по-прежнему не сводила глаз со стены.
— Это мои мечи.
Она посмотрела на Николаса и улыбнулась.
— Ты хочешь сказать, что ты самурай?
— В каком-то смысле, — ответил он серьезно и поднялся с дивана.
— Можно посмотреть длинный меч? Николас бережно снял меч со стены.
— Я не должен был бы это делать. — Он держал ножны в одной руке, а другой обхватил длинную рукоять.
— Почему?
Николас медленно потянул за рукоять, открыв небольшую часть сверкающего лезвия.
— Меч можно обнажать только для поединка. Это священный клинок. Он дается при посвящении в мужчины, у него есть собственное имя; это душа и сердце самурая. Этот меч длиннее обычного, он называется дай-катана, большой меч. Не трогай, — сказал он резко, и Жюстина отдернула палец. — Ты могла порезаться.
Николас увидел ее отражение в зеркале клинка — широко открытые глаза, слегка удивленные губы. Он слышал рядом с собой ее дыхание.
— Можно я посмотрю еще немного? — Жюстина откинула прядь волос со лба. — Очень красивый меч. Какое у него имя?
— Да, смотри. — Николас подумал о Цзон и Итами. — Иёсё-гай — это значит “на всю жизнь”.
— Это имя дал ты?
— Нет, мой отец.
— Красивое имя; мне кажется, оно ему подходит.
— В японских клинках есть тайна, — сказал Николас, укладывая меч в ножны. — Этому мечу почти двести лет, но он выглядит как новый: время не оставило на нем никаких следов. — Он осторожно повесил меч на место. — Такого острого лезвия никогда больше не было и не будет.
Зазвенел телефон.
— Ник, это Винсент.
— Привет. Как дела?
— Прекрасно. Знаешь, а я собираюсь в твои края.
— На побережье?
— Да. В Уэст-Бэй-Бридж.
— Слушай, это здорово. Мы не виделись...
— С марта, не напрягай свою память, Я остановлюсь в городе, у Дока Дирфорта.
— И не думай. Ты остановишься у меня, рядом с морем. Здесь полно места, а в городе ты не поплаваешь.
— Извини, но это не отпуск. Пока не выясню в чем дело, мне лучше побыть у Дока.
— Как поживает Нейт?
— Как всегда. У всех нас слишком много работы, Николас посмотрел на Жюстину, которая листала блокнот с эскизами, загустив одну руку в сдои густые волосы... Она потянулась к сумке, достала карандаш и принялась заканчивать эскиз.
— Ты не один?
— Нет.
— Понятно. Ладно, я приезжаю сегодня вечером, — Винсент засмеялся, и в его голосе послышалась неуверенность. — Знаешь, там у вас действительно что-то произошло. Представляешь, Грауман дал мне свою машину вместе с Томми. Так что я подремлю на заднем сидении. — Он вздохнул. — Не везет мне. Пару лет назад, до сокращения бюджета, я бы ехал на “линкольне”. А теперь придется довольствоваться “плимутом” поносного цвета.
Николас расхохотался.
— Звякни, когда приедешь.
— Ладно. Пока.
Николас опустил трубку и сел рядом с Жюстиной. Его глаза следили за движениями ее карандаша, однако мысли были далеко.
* * *— Кажется, теперь я понимаю, почему вы меня вызвали, — сказал Винсент.
— Вы разобрались в чем дело? — спросил Док Дирфорт. Винсент потер большим и указательным пальцами уставшие от резкого света глаза, затем еще раз просмотрел листки отчета.
— Честно говоря, я не уверен.
— Человек, труп которого мы только что видели в подвале, не умер от утопления.
— В этом я не сомневаюсь, — согласно кивнул Винсент. — Отчего бы он ни умер, только не от удушья.
— Как видите, — продолжал Док Дирфорт, указывая на бумаги в руках Винсента, — ни он, ни его родственники никогда не страдали сердечными заболеваниями. Это был совершенно здоровый тридцатишестилетний мужчина; несколько лишних килограммов — и не более того...
— Он умер от обширного инфаркта миокарда, — добавил Винсент. — Сердечный приступ.
— Спровоцированный вот этим. — Дирфорт наклонился к столу и ткнул пальцем в документ.
— Вы обработали данные на компьютере? Док Дирфорт покачал головой.
— Не забывайте, для всех это “случайная смерть в результате утопления”. Пока, по крайней мере.
— А что скажут о задержке вашего отчета у главного патологоанатома? — Винсент передал бумаги Дирфорту.
— У меня ведь могли возникнуть кое-какие проблемы с семьей покойного.
Дирфорт взял папку под мышку и вывел Винсента из лаборатории, погасив за собой свет.
* * *Жюстина сидела на краю дивана, поджав ноги и обхватив руками колени. Ее открытый блокнот лежал перед ними на невысоком кофейном столике. Дождь стих и превратился в мелкий туман, но оконные стекла были по-прежнему мокрыми.
— Расскажи мне о Японии, — попросила она неожиданно, вплотную приблизив лицо к Николасу.
— Я не был там очень долго.
— Какая она?
— Другая. Совсем другая.
— Ты имеешь в виду язык?
— Да, и язык тоже, разумеется. Но не только. Ты можешь поехать во Францию или в Испанию, и там тебе придется говорить на другом языке. Но мыслят там, в общем-то, так же.
Япония — другое дело. Японцы ставят в тупик большинство иностранцев, даже пугают их, что, в сущности, странно.
— Не так уж странно, — возразила Жюстина. — Любой человек боится того, чего он не понимает.
