Пьер Леметр - Жертвоприношения

— Вы сказали, что ваша фамилия Фервен?

— Да. Именно так, — ответил Камиль. — Фервен.

И произнес эту фамилию по буквам.

Человечество так скроено: что-то происходит — и нет человека, который бы не свесился с балкона посмотреть, что случилось. Пока на крыше полицейской машины вращается мигалка, пока не высохла еще кровь на асфальте, найдется кто-нибудь, кто все видел. А на сей раз таких было много. Еще бы: вооруженное нападение и перестрелка в самом центре Парижа. Рядом с ярмаркой на площади Нации, смеетесь, что ли?

Теоретически улица перекрыта, но пешеходы передвигаются свободно; написано, что проход только для жителей домов, находящихся на данном участке, — можно было и не писать: все сразу проживают на этом участке, потому что всем хочется знать, из-за чего перекрыто движение. Теперь все спокойно, но, если послушать полуденные новости, бардак был еще тот. Полицейские машины, пикапы, технические службы, мотоциклы — все они скопились в конце Елисейских Полей, машины стояли на обеих полосах движения, и в два часа дня казалось, что от площади Согласия до площади Звезды и от бульвара Малэрб до Дворца Токио образовалась сплошная пробка. Есть от чего прийти в возбуждение, когда понимаешь, что это все твоих рук дело.

Когда в залитую кровью с головы до ног девицу стреляли не один раз, а потом, визжа тормозами, рванули с места на внедорожнике с драгоценностями на пятьдесят тысяч евро, вернуться на место, где все это происходило, — из разряда прустовских наслаждений. Впрочем, не неприятных. Когда дело на мази, на душе всегда легко. На улице Жорж-Фландрен есть кафе, как раз напротив выхода из пассажа Монье. Отличное местечко. Вхожу. Посетители еще не успокоились. Разговоры только об этом. Естественно, все всё видели, всё слышали и всё знают.

Устраиваюсь подальше от входа, у дальнего конца барной стойки, там, где народу больше всего, растворяюсь в толпе и слушаю.

Сборище настоящих идиотов.

Можно подумать, что небо специально писали для этого кладбища. Народу полно. Вот в чем преимущество работающих чиновников: на похороны они направляются целыми делегациями, так и получается толпа.

Камиль издалека видит близких Армана — его жену, детей, братьев, сестер. Все гладкие, с прямыми спинами, печальные и серьезные. Камиль не может понять, кого они больше всего ему напоминают, наверное семейство квакеров, ни дать ни взять.

Со смерти Армана, которая стала для Камиля настоящим горем, прошло четыре дня. Она оказалась для него и освобождением. Недели за неделями он приходил к нему, держал Армана за руку, говорил с ним, когда никто уже не мог сказать, слышал и понимал ли тот что-нибудь. Кивка жене достаточно. После столь длительной агонии и всех слов, сказанных им жене и детям Армана, Камиль уже ничего не может для них сделать, он мог даже не приходить сюда: все, что он мог дать Арману, он дал.

Их объединяло множество вещей. Они вместе начали работать в полиции, общая юность — эта связь была для обоих тем более ценна, что ни один ни другой никогда не были по-настоящему юны.

Кроме того, Арман был патологически скуп. Никто не мог даже предположить, до чего он может здесь дойти. Он развернул битву с расходами, а в конце концов с самими деньгами не на жизнь, а на смерть. Камиль мог расценить его смерть как победу капитализма. Естественно, их объединяла не скупость, но у того и у другого было что-то катастрофически малое и необходимость входить в переговоры с чем-то, что сильнее тебя. Если угодно, это было нечто вроде солидарности инвалидов.

И агония Армана подтвердила, что Камиль был его лучшим другом. А это чертовски крепкая связь.

Из четырех членов той исторической команды сейчас на кладбище Камиль был единственным живым, а такое трудно объяснить.

Его помощник Луи Мариани опаздывал. Он человек долга и непременно прибудет вовремя: он так воспитан, что не прийти на похороны для него все равно что рыгать за столом, и помыслить невозможно.

У Армана уважительная причина — рак пищевода, тут ничего не скажешь.

Остается Мальваль, которого Камиль не видел уже давным-давно. Он был блестящим новобранцем до того, как его уволили. Луи и он были хорошими приятелями, несмотря на то что принадлежали к разным классам; они были почти одного возраста и дополняли друг друга. До взаимного отрицания: некогда Мальваль предупредил убийцу Ирен, жены Камиля. Сделал он это не специально, но все же сделал. Камиль мог убить его собственными руками, еще чуть-чуть, и могла произойти настоящая трагедия — Атридов цикл в версии уголовной бригады. Но после смерти Ирен Камиль сломался, депрессия, а потом все уже не имело никакого значения.

Армана ему не хватало больше всего. Без него уже не будет бригады Верховена. После этих похорон открывается третья глава в истории, в которой Камиль пытается снова возродить свою жизнь. Сказать легко…

Луи появляется, когда семья Армана входит в крематорий. Костюм от «Hugo Boss», бежевый, очень дорогой. «Здравствуй, Луи…» Луи не говорит в ответ: «Здравствуйте, патрон». Камиль запретил, говорит, мы не в телевизионном сериале.

Камиль часто задается вопросом, что он делает в полиции, но еще более оправдан такой вопрос в отношении его заместителя — действительно, что? Родители до неприличия богаты, к тому же Луи умен — подобное сочетание открывало ему дорогу в лучшие школы, в которые только могут поступить дилетанты. И вдруг, по каким-то необъяснимым причинам, он идет работать в полицию на зарплату учителя младших классов. В глубине души Луи романтик.

— Все в порядке?

Камиль кивает, но на самом деле он здесь только присутствует. Бóльшая его часть осталась там. В палате, где Анна, одурманенная анальгетиками, ждет рентгена, компьютерной томографии.

Луи смотрит на шефа на секунду дольше, чем обычно, качает головой и хмыкает. Натура у него чрезвычайно тонкая, и это «хм» для него, точно так же как жесты — отбрасываю прядь левой рукой, отбрасываю прядь правой рукой, — целый язык. В данном случае «хм» означает, что думаете-то вы вовсе не о похоронах и что-то здесь не так.

А для того чтобы это «что-то» занимало сегодня Камиля больше, чем смерть Армана, должно было произойти нечто чрезвычайное…

— Вызывали утром на вооруженное ограбление в Восьмой округ…

Луи не понимает, считать ли слова Камиля ответом на свой вопрос:

— Драка?

Камиль неопределенно кивает:

— Да, женщина…

— Убита?

И да и нет, Камиль хмурится, его взгляд устремляется куда-то вперед, как будто и он хочет что-то рассмотреть в тумане.

— Нет, жива. Пока…

Не очень понятно, что происходит. На подобные дела обычно не вызывают их подразделение, вооруженные ограбления — не по части майора Верховена. Впрочем, почему бы и нет, кажется, говорит себе Луи, но он достаточно проработал с Камилем, чтобы не почувствовать: что-то неладно. Единственное, что он может себе позволить, — это удивленный взгляд на ноги Камиля (в начищенных до блеска ботинках «Crockett &Jones») и тихое покашливание — вот и вся сумма выражения эмоций.

Камиль кивает на кладбище: пора в зал прощания.

— Как только тут все закончится, мне бы хотелось, чтобы ты навел кое-какие справки. Только осторожно… Это, видишь ли, еще не наше дело… — Камиль наконец поднимает взгляд на своего заместителя. — Нужно выиграть время, понимаешь?

Он отыскивает в толпе Ле Гана, что не составляет никакого труда. Не увидеть такого мастодонта невозможно.

— Ладно, нужно идти.

Когда Ле Ган был еще окружным дивизионным комиссаром, Камилю нужно было только намекнуть, и он получал все, чего только пожелает, теперь стало сложнее.

Рядом с генеральным инспектором переваливается, как гусыня, другой дивизионный комиссар — мадам Мишар.

Хозяин кафе переживает минуты славы. Таких ограблений, как это, по всеобщему мнению, бывает два за век. Никто не спорит, даже те, кто ничего не видел. Очевидцы верны себе. Видели девушку или двух, женщину — вооруженную, невооруженную, с голыми руками, и она кричала. Это владелица ювелирного? Нет, ее дочь. Да что вы? Мы не знали, что у нее дочь… Вы уверены? Налетчики были на машине… Да? На какой? Мнения покрывают практически весь диапазон иностранных машин, продающихся во Франции.

Преспокойно цежу свой кофе — я впервые могу отдохнуть за этот достаточно длинный день.

Патрон, настоящий кретин, оценивает украденное в пять миллионов евро. Не меньше. Неизвестно, откуда я взял эту цифру, но уверен. Так и хочется наставить на него заряженный «Mossberg» и подтолкнуть к двери первого попавшегося ювелирного магазина в квартале. После того как он подержит персонал под прицелом и вернется к себе в бистро, он, конечно, сможет сосчитать выручку и, если наберет треть того, на что рассчитывал, пусть убирается на пенсию, потому что лучше он не найдет ничего.