Франк Тилье - Страх
И кошмар начался вновь.
Ее сердце, которое она так старалась сделать крепким, мускулистым, воссоздать заново, билось слишком медленно, а порой так слабо, что его не удавалось расслышать.
Перекачав пятьдесят миллионов литров крови, это сокровище, о котором она так заботилась, так берегла, питала, как и оно питало ее с самого рождения, собиралось окончательно ее покинуть.
И то, чего Камиль больше всего боялась, наконец произошло: в первый раз она умерла 29 июля 2011 года, в 5 часов 10 минут утра.
7
Нервно сцепив руки, Камиль ждала, когда кардиолог сообщит ей результаты обследования. После падения на Кошачей горе четыре дня назад ее доставили на «скорой» в клинику Роже Саленгро в региональном больничном центре Лилля. Молодая женщина ничего не помнила, кроме сильной боли в груди.
Доктор Кальмет, лет шестидесяти, как раз просматривал на негатоскопе рентгеновские снимки ее коронарных сосудов. Проведенная процедура состояла в том, чтобы впрыснуть с помощью зонда, введенного в бедренную артерию, контрастное йодированное вещество, позволяющее окрасить коронарные артерии. Молодой женщине пришлось еще раз вытерпеть магнитно-резонансную томографию сердца, операционный блок, общую анестезию и пробуждение на незнакомой койке в двухместной палате, да к тому же с какой-то хрипящей старухой рядом. Три полных дня медицинских обследований в кардиологической клинике, которые показались ей бесконечными. Доктор заметил, что она с интересом смотрит на окрашенные пробы меж двух стеклянных пластинок в прозрачном пакетике на столе. Ее биопсия…
– Это для вас, – сказал Кальмет. – Видите, на этот раз я не забыл.
– Спасибо.
– Некоторые коллекционируют марки, другие оловянных солдатиков, а вы…
Камиль притянула образец к себе – бесконечно тонкий срез ее сердца меж двух стеклышек – и с интересом рассмотрела, прежде чем положить в сумочку.
– Похоже, что сердце по собственному почину решило поторопить нашу триместровую встречу, – отрезала она, чтобы избежать оправданий. – Сообщите мне добрую новость, доктор.
Кальмет наблюдал ее больше полутора лет. У Камиль было впечатление, что она доверяет ему больше, чем собственному отцу. Он видел ее на пороге смерти, совершенно неузнаваемой, когда у нее отказали почки, легкие стали наполняться водой, а больное сердце билось все медленнее и при этом парадоксально раздувалось, словно окорок. Еще молодая женщина во всех подробностях запомнила тот день, когда через несколько недель после первых симптомов Кальмет объявил ей, что у него есть для нее новое сердце.
Нежданная удача, учитывая редкость ее группы крови.
Врач смущенно поправил свои маленькие круглые очочки. В них он был похож на Ганди, только с посеребренными сединой волосами, остриженными «под горшок».
– Хорошая новость состоит в том, что вы почувствовали ангор. Это случается лишь у двоих-троих из сотни человек с пересаженным сердцем.
Камиль незаметно вздохнула. Еще до того, как выйти из материнской утробы, она уже угодила в область малых процентов и особых случаев: с ней вечно приключалось то, чего с остальными людьми не бывает.
Врач продолжил свои объяснения:
– Этим словом обозначают сильную боль в груди, которую реципиент, то есть человек, подвергшийся пересадке, обычно ощущать не может. Когда у донора изымают сердце, то, разумеется, перерезают все нервные окончания. И у реципиента они никогда не приживаются. Во время операции по пересадке присоединяют вены, артерии, но не нервы. Следовательно, пересаженный орган в большинстве случаев нечувствителен ко всякой боли. Вам можно воткнуть иглу в сердце, и вы ничего не почувствуете.
– Так почему же мне тогда больно? Почему я чувствую боль в сердце?
Кальмет сел напротив Камиль по другую сторону письменного стола. Со времени операции его пациентка никогда не говорила о пересаженном ей сердце как о своем собственном, никогда не называла его «мое сердце», но всегда просто «сердце» или «оно». Врачу так и не удалось убедить ее, что миокард, бившийся отныне в ее груди, принадлежит ей на все сто процентов.
– В очень редких случаях, которые пока еще не удается объяснить, нервные окончания пересаженного органа сами по себе срастаются с нервной системой реципиента, словно чужое сердце пытается завоевать новую территорию. Совершенно слиться со своим носителем, включая самые сложные ответвления…
Камиль почувствовала, как по ее телу пробежала волна дрожи. Она представила себе, как это сердце срастается с ее организмом, с ее нервами, словно паразит, который пытается поработить ее, поглотить. Она вдруг вспомнила о своих снах. О лице той женщины, которая звала ее на помощь и словно говорила с ней оттуда, из глубины ее самой.
Из сердца…
Она тряхнула головой. Нет, это глупо.
– А вы по-прежнему ищете прежнего владельца этого сердца? – спросил Кальмет.
– Вы же знаете… Если бы я могла получить ответы, которые способен дать «Кристалл», это облегчило бы мне задачу.
«Кристалл» – информационная система национального биомедицинского агентства, которое устанавливает связь между донором и реципиентом. Наверняка это самая защищенная база данных: лишь очень немногие имеют к ней доступ, а специалистов, знающих одновременно донора и реципиента, еще меньше.
Врач укоризненно посмотрел на молодую женщину, поскольку знал, что у некоторых реципиентов развиваются психиатрические осложнения, из-за того что они начинают сомневаться в цельности собственной личности, особенно в случаях пересадки сердца. Он открыл было рот, словно чтобы повторить в который раз то же самое, но в конце концов раздумал и застучал по клавиатуре компьютера.
Камиль приложила руку к груди:
– Кроме этой истории с ангором, там внутри все в порядке?
Врач кивнул на снимки:
– Ваши артерии и вены здоровы. Вопреки предположениям сердечного приступа у вас не было.
– Тогда что же это такое?
Кальмет поморщился. Стал раздраженно кликать мышкой. Он явно хотел сказать что-то важное, но не знал, как подступиться. Молодая женщина сразу же почувствовала, как внутри у нее вскипает тревога.
– Пожалуйста, доктор. Скажите мне, что не так.
Кальмет вздохнул и развернул экран к пациентке:
– Ну что же, ладно. У меня здесь результаты магнитно-резонансной томографии, которую вам делали вчера, а также позавчерашняя биопсия. Выскажусь яснее, Камиль: ваш трансплантат оказался дефектным.
«Дефектным»… Слово из того же ряда, что и «непригодное», «нефункциональное», «изношенное» и так далее. Она слышала их слишком часто, они убивали ее, гробили в течение всех этих лет.
– Дефектным? И что это значит?
– Стенки полостей вашего сердца перерождаются. Со времени вашей последней биопсии произошла очень заметная и крайне быстрая эволюция… – Кардиолог показал некоторые места на экране компьютера с изображениями сердца. – Проще говоря, нормальные клетки, те, что побуждают ваше сердце сокращаться, постепенно заменяются волокнистыми тканями. Вследствие этого замедляется ритм, теряется эластичность миокарда, уменьшается объем полостей. К несчастью, этот процесс необратим. Скоро ваше сердце перестанет биться, словно окаменеет.
Повисло молчание. Врач вывалил все разом. Камиль почувствовала, как к глазам подступают слезы. Она смотрела на снимки, на белые, холодные стены. Ей хотелось зацепиться взглядом за что-нибудь теплое. За красивое фото, чью-нибудь улыбку, а не видеть перед собой эту обстановку морга. Ее жизнь свелась к срезам сердечной мышцы между двумя стеклышками да снимкам грудной клетки на поверхностях с задней подсветкой. Нет, она не выдержит.
– Так вы говорите, что это новое сердце… которое провело в моей груди всего год… оно умирает, да?
– Его отторгает ваш организм. Это называется хроническим отторжением. Ваш трансплантат пытается срастись с вашим телом, но тело этого не хочет. Ваша иммунная система расценивает его как врага и делает все, чтобы уничтожить. Воюет с ним.
Камиль не понимала:
– Но я же принимаю иммунодепрессанты! Каждый день глотаю таблетки!
Врач говорил спокойным голосом. ужасно невыразительным. Как всегда.
– При хроническом отторжении иммунодепрессанты неэффективны. К несчастью, именно этот тип отторжения является главной причиной неудач в сердечной трансплантологии. Мы говорили об этом перед вашей операцией, вы были в курсе риска и…
– Сколько у меня времени?
– Как я вам сказал, эволюция необычайно быстрая, вообще этот случай меня крайне смущает. Я собираюсь просить…
Камиль его уже не слушала, ей хотелось кричать. Кричать о своем возмущении, бессилии. Хотелось искромсать бритвой это тело, убивающее само себя. Она проклинала его. Ну почему было не принять это чертово сердце? Зачем считать его своим врагом, если оно позволяет жить?
Все равно что змея, которая пытается удушить саму себя.
