Дмитрий Петров - Нелюдь
Глаза у Хельги были тревожные и печальные.
— Пойди вызови такси, — сказала она, указывая мне взглядом на выход.
— Не надо беспокоиться, — произнесла Людмила. — Мы и сами прекрасно доедем.
При этом ее лицо выражало презрение ко мне и даже почти ненависть.
Юля молчала и тихо сидела на банкетке. Кругом нас суетились одевающиеся люди, но теперь их было немного. Это зимой в гардеробе Филармонии всегда столпотворение. А сейчас все надевали только плащи, да наиболее щепетильные дамы переобувались.
Не зная, что предпринять, я посмотрел опять на Юлю. Она как будто почувствовала мой молчаливый вопрос и сказала:
— Проводи нас, Феликс, — при этом она протянула руку вперед и наугад стала шарить ею в воздухе. Я уловил это движение и взял ее руку в свою. Юля немедленно схватила мою ладонь и сжала ее. Значит, я правильно угадал ее движение — она протягивала руку именно мне.
— Сейчас я приведу такси, — произнес я и, осторожно освободившись, выскочил на улицу.
Хельга осталась стоять вместе с Людмилой и Юлей, и теперь я невольно пожалел и ее. Наверное, ей было тоже неприятно оставаться с этими двумя женщинами, которые относились к ней со столь явным недоброжелательством. Она ведь тоже человек и наверняка догадалась о том, что тут все не так просто и это не простая случайная встреча. У женщин вообще страшно развита интуиция. Так что я не сомневался, что и Хельга поняла, кто такая мне Юля и отчего она так разнервничалась…
Все же Хельга благородно предложила мне проводить Юлю с Людмилой. Такси стояли напротив, возле гостиницы «Европа». Их там был целый выводок. Клиентов не было видно, и шоферы сошлись рядом с машинами и болтали.
— Вы свободны? — на всякий случай спросил я у водителя передней машины, который стоял, облокотившись о капот, и разговаривал с товарищем.
Он окинул меня быстрым взглядом.
— Двадцать баксов, — ответил он и отвернулся равнодушно.
— Что двадцать баксов? — сразу не понял я. — Вы свободны?
— Двадцать баксов в любой конец, — сказал шофер, вновь неохотно поворачиваясь ко мне.
Все было ясно. В Питере есть несколько мест, откуда таксисты везут в любой конец только за двадцать долларов. Это международный аэропорт и пара престижных отелей. Там кучкуются иностранцы и вообще всякие приезжие.
Если таксист назовет нормальную цену, то его потом сживут со свету его же коллеги. У них существует негласный, а может быть, даже и гласный договор — с этих стоянок ехать только за двадцать долларов…
Я же подошел не от входа в отель, а с другой стороны. А значит, был плохим клиентом, по представлению водителя. Нормальный человек же не станет платить за провоз от Бродского до Фурштадгской двадцать долларов. На такие безумства способен только подгулявший финн или ничего не понимающий житель Кавказа… Я не был похож ни на финна, ни на кавказца, так что интереса у шофера не вызвал.
Пришлось отойти и останавливать частника. С ними теперь гораздо надежнее и дешевле. Они не связаны ложными корпоративными интересами, как таксисты. Частник никому ничего не должен — он свободный человек.
Когда я подъезжал к выходу из филармонии на сереньких «Жигулях», водитель которых радостно согласился отвезти куда нужно за пять тысяч, все три женщины уже стояли на улице. Как я и ожидал, они не разговаривали между собой. Хельга молча курила, глядя в сторону, а Юля крепко держалась за руку Людмилы.
Я вышел из машины и помог Юле забраться на заднее сиденье. Рядом с ней села Людмила, всем своим видом показывая мне, что не нуждается в моей помощи.
— Не надо нас провожать, — сказала она, меряя меня неприязненным взглядом. — Ты и так очень занят.
— Мама, — тихо произнесла Юля со своего места. — Если он хочет, то пусть проводит нас…
— Нет, — оборвала ее мать решительно. — Феликс должен проводить свою подругу. А мы с тобой прекрасно доедем сами.
С этими словами она захлопнула дверцу машины. Я еще раз отметил про себя, как изменилась Людмила, как она стала непохожа на себя прежнюю, какой я всегда ее знал.
Теперь это была твердая и решительная матрона, стоящая на своих позициях, отстаивающая интересы своей семьи… Что-то новое появилось в ней, чего раньше я никогда не замечал.
Наверное, какие-то черты характера просто лежат внутри человека и дремлют там, и никто со стороны, да и сам он не догадывается о том, что такие черты характера существуют. Они просто лежат и ждут своего череда. Сейчас, после всего, что Людмила пережила, эти черты характера были востребованы. Сначала ее бросил я, да не просто бросил, а ради женитьбы на ее дочери. Это был первый удар… А потом удар гораздо сильнее — то, что случилось с Юлей. Вот характер и переменился. В лице Людмилы теперь появилось что-то от Кустодиевской купчихи за столом. Сквозь черты былой игривости и жизнелюбия сейчас проступили властность и жестокость.
А как же иначе? Теперь изменилась ее жизнь, теперь она вдруг почувствовала, что все вокруг вдруг рухнуло и теперь от нее, может быть, только и зависит, сумеет ли она удержать разваливающуюся жизнь?
Сейчас она уже была не той игривой красоткой, которой когда-то соблазнила меня. Людмила стала серьезной и целеустремленной. Новое выражение появилось в ее быстро постаревшем лице.
Я глядел вслед удаляющейся машине, когда Хельга взяла меня за руку.
— Мы поедем к тебе или ко мне? — спросила она, заглядывая мне в глаза. Наши взгляды встретились, и я увидел, что ей тоже не по себе. Я вновь — обругал себя за легкомыслие. Взял и сразу трех близких людей поставил в неловкое положение.
— Куда хочешь, — ответил я, сжимая руку Хельги. Я был благодарен ей за то, что она не устроила мне надменную сцену и скандал, сопровождаемый криками и стенаниями типа: «Ты знал, что мы с ней встретимся… Ты специально это подстроил, чтобы помучить меня…»
Но Хельга была человеком другого типа, все это было ей не свойственно. Есть моменты, когда отчетливо понимаешь преимущества европейских женщин перед русскими и азиатскими… Европейская женщина не станет устраивать плаксивую базарную сцену, даже если внутри у нее все переворачивается от обиды.
Мы поехали ко мне, тем более что мама все еще была на даче. Кстати, надо бы познакомить Хельгу с мамой, подумал я. Все-таки у нас уже достаточно серьезные отношения, и пора уже это сделать.
Тем самым я как бы дал понять себе самому, что мои отношения с Хельгой важны и дороги для меня. Да и то, как она держалась этим вечером… Как сдержанно и благородно она вела себя с Юлей и Людмилой. Чего стоило одно ее предложение проводить их…
Едва мы вошли, как Хельга бросилась готовить кофе. Она быстро сварила его, найдя все самостоятельно на кухне, и принесла в комнату. Там она поставила поднос на низкий столик у кресла, на котором я сидел, а сама опустилась на ковер у моих ног.
Она подобрала свое длинное платье, и я увидел, как красивы ее согнутые колени в чулках светло-телесного цвета…
Хельга налила кофе и подала мне чашку. Потом она положила голову ко мне на колени и потерлась щекой о ткань моих брюк, совсем как кошечка. Потом она посмотрела на меня грустно и чуть виновато и сказала:
— Наверное, я не права, и ты сейчас рассердишься, милый… — Голос ее звучал робко и неуверенно. Странно было слышать такие интонации от такой уверенной в себе блестящей женщины. — Но я все же должна спросить у тебя, — продолжала Хельга, — и ты поймешь меня… Эта девушка, которую мы встретили, — она была твоя возлюбленная?
Я понял Хельгу. Женщина всегда остается женщиной. Она может вести себя как угодно, но пересилить некоторые свойства женской природы не может. Конечно, она должна была узнать у меня про Юлю.
Врать я никогда не любил. Тем более не считал нужным делать это сейчас. Зачем? В конце концов, сейчас я был с Хельгой, а Юля осталась в прошлом. Больше она уже не была моей возлюбленной.
— Так вы были близки? — спросила опять Хельга. — Расскажи мне, не бойся, я пойму тебя. Не думала же я, что ты был один все эти годы.
— Была, — ответил я спокойно. — Юля была моей невестой, а не только возлюбленной.
— Она ведь слепая, — сказала осторожно Хельга и замолчала.
— Не всегда же она была слепая, — ответил я, и мне пришлось рассказать о том, что случилось с Юлей. Я ничего не стал рассказывать о том, что сначала был близок с Людмилой. Мне показалось, что это было бы слишком, да и обстоятельства не вынуждали меня быть столь подробным и откровенным. Но про несчастье с Юлей я рассказал.
Хельга слушала меня, положив мне голову на колени и глядя на меня строго, серьезно, не мигая. Она была потрясена чудовищностью того, что я рассказал.
— Даже не верится, — наконец произнесла она, встряхнув волосами, когда я закончил. — Никогда бы не подумала, что такое зверство возможно. Именно этим и вызвано твое появление в нашей больнице?
