Александр Бородыня - Крепы
— Пыль цветная? Да, к сожалению, не только пыль! — Я взял чистой сухой рукой из его руки пулю, повертел и зачем-то в карман сунул, к таблеткам. — Нужно что-то думать. Выбираться нужно.
Проверить подземный ход я решил сам. Намаялся мальчишка с картой, хватит с него приключений. В тот момент я думал, что вылазка не отнимет много времени. Мне казалось, что ход всего метров на пять прорыт, а может, это и Свирид Михайлович мне внушил, что некуда там под землей двигаться.
Проглотил еще кружку молока и полез в погреб. Майка смотрит на меня, повернула головку свою фарфоровую и молчит, только искорка по тоненькой шейке бродит. Молчит. Но если я выхода не найду, то кто? Вот только не забыть, что осталось два контакта незаизолированных у нее в левой груди, замкнет ведь. Сразу бы надо. Напрасно я в нее жевательной резинки насовал. Доберемся до нормальных инструментов, тогда и сделаю. Будем надеяться, обойдется пока.
Люк над головой захлопнулся, и я оказался в погребе. Чтобы прорваться в подземный коридор, мне пришлось отвалить большую бочку, от которой исходил острый кислый запах огурцов. Оскальзываясь на раскатившемся твердом картофеле, я сделал несколько шагов и остановился. Во-первых, темно — непонятно, что там дальше, а во-вторых, сделалось так узко — и боком не пролезешь. Только земля, ледяная и влажная под рукой, осыпается при движении.
Что делать? Проглотил таблетку, замигала чернота перед глазами, повел рукой по воздуху, пошире стало, но все равно не могу протиснуться. Перед тем как последнюю таблетку проглотить, какое-то время посомневался, но подумал, что другого пути все равно нет. Вторая таблетка помогла: под ногами оказались доски, ход стал просторным, так что голова до потолка не достает. Свет забрезжил, без напряжения стрелочки на стенах разглядеть можно. Правда, прочитать, что под стрелочками написано, я не сумел. Не знаю я немецкого.
По всему похоже, вырыли все это во время последней войны — не могли же французы в тысяча восемьсот двенадцатом году электрический кабель по стене протянуть. Хотя, может быть, немцы только кабель тянули, а вырыли как раз французы. Все равно — абсурд, зачем под деревней ход? Для какой нужды?
«Где же здесь можно наверх выбраться? — размышлял я, тогда как по наклону дощатого пола было видно, что с каждым шагом я ухожу все глубже и глубже под землю. — А может, это в восемнадцатом партизаны-большевики расстарались? А может, и нет здесь выхода наверх? Просто соединительная коммуникация для военных нужд. Может, в конце там вовсе не выход на поверхность, а дверь в глубоко зарытый бункер?»
Сделав еще шагов сто вперед, я все-таки решил возвращаться. Остановился, прислушался. Акустика ломовая. Током воздуха каждый звук приносит. Далеко над головой опять возня, доски трещат. Новая атака началась. Обратно идти? Зазвенело над головой. Крик, и тут же хлопнул выстрел. Я развернулся на месте. В глубине за поворотом — быстрый топот сапог, яркий свет фонариков. Погоню за мной устроили. Ну, сквозь мертвецов прорвусь как-нибудь, что для меня мертвые французы, фашисты, коммунисты? Нечисть, цветная пыль! Назад.
Вынырнув из-за поворота, белый луч фонаря плоским кругом хлестнул по глазам. Секунду я ничего не мог разглядеть, кроме темных движущихся пятен за световым барьером. Кричали, кажется, по-немецки, потом я отчетливо разглядел каски. Они были уже метрах в двадцати от меня. Что-то мелькнуло в воздухе под земляным сводом, чиркнуло по ближайшей каске, фонарик выпал и погас. В рассеянном свете мелькнули острые короткие крылья.
— Кромвель!
Он метался, как бешеный, шипел среди яростной ругани военных мертвецов. Дикие стоны и топот, новые удары короткого клюва. Наконец, решившись, я побежал по коридору назад, все-таки рассчитывая прорваться в дом. В этот миг и взорвалась граната. Граната, наверное, была настоящей, но все равно: и от бутафорской гранаты бутафорский свод обязан обрушиться.
Взрывной волною меня толкнуло в грудь. Потом сверху опустился большой теплый пласт, и я задохнулся в нем, как в густой темной воде, потерял сознание.
II
Очнувшись, я почти сразу, через полминуты, услышал голоса:
— Ты как считаешь, он нас видит? — спросил кто-то, склоняясь надо мной так низко, что на щеках чувствовалось его дыхание.
— Если бы он нас не видел, вообще бы сюда не пришел. Настоящий-то проход еще в сорок пятом завалило. Он бы здесь не уместился.
— Чудно. Живой вроде, а мертвое видит.
Рядом чиркнула спичка.
— Скажем ему?
— Зачем, пусть сам разбирается! Смотри, Петрович, он очнулся, кажись?
Я присел и обнаружил себя там же, под землей. Рядом возле темной стены колыхалось пламя свечи. На досках сидели два человека. Оба небритые, оба в ватниках. Один был без шапки, у другого на голове рыжий треух. У того, что без шапки, прямо поверх ватника пристегнута широкая портупея. Из кобуры торчит округлая рукоятка револьвера.
— Привет! — сказал я как мог весело. — Как дела?
— Были бы дела… — пробурчал недовольно треух. — Задохся бы ты, если б мы вовремя не поспели. Скажи спасибо, лопатка с собой нашлась. А то и поспели бы, да не откопали.
Упомянутая лопатка — острый саперный инструмент — была у него в руках. Взрыв немецкой гранаты перекрыл путь назад. Вслушавшись, я не уловил ни единого звука, никакого шума, никакого боя. Тишина. Я взял у него лопатку и уже собирался копнуть завал, но мужичок в треухе попросил:
— Брось. Не сейчас. Тут часа на три работы. Тебе идти надо.
— Ты иди, — добавил мужичок, затянутый в портупею. — Ты иди, а мы пока раскопаем. У нас времени навалом, а у тебя его совсем нету.
Я отряхнулся, пришлось даже расстегнуть штаны, чтобы высыпать из одежды всю землю. Я решил не задавать глупых вопросов. Мужичок в треухе сразу начал копать, посыпалась на доски жирными комьями земля, а тот, что в портупее, сказал:
— Пойдем, провожу тебя малек. А то ведь опять засыпешься.
— Куда пойдем-то? — уже двигаясь за ним по туннелю, спросил я.
— В штаб!
Пламя свечи, конечно, отпугивало сырую темноту, но недалеко. Никакого просвета в конце туннеля, как ни присматривался, я не видел. Спрашивать ни о чем не хотелось. Напротив, хотелось вернуться, проделать хоть какой-то лаз и посмотреть, что там в доме после атаки. Я решил, что выйду на поверхность при первой возможности и уже тогда бегом назад.
— Я с тобой дальше не пойду! — Пламя свечи остановилось и осветило небритое квадратное лицо. — Слушай, значит, так: поворотов здесь всего два. Увидишь слева свет, не ходи туда, двигайся вперед. Минут через двадцать сам увидишь, куда дальше. А я, пожалуй, вернусь, а то Петрович там без меня заскучал небось.
— Чей штаб-то? С кем воюете? — спросил я, когда он уже повернулся, чтобы идти назад по туннелю.
Небритое лицо неожиданно надвинулось на меня. Свеча, отражаясь в больших голубых глазах, подчеркивала их неожиданный холод.
— Мертвый после смерти — это не живой, — сказал мой провожатый. — В мертвом сущность важна. Был человек немножко дурачок при жизни — после смерти совсем дурак. Был немножко злодей — одна черная сила и прет… А вообще, мы что, мы разве люди?.. Мы так! — Голубой глаз подмигнул и сразу повеселел. — Гармоничное движение электронов. Колыхание тока, как в проводе! Нажмешь выключатель, и нас не станет! Так что можешь не сомневаться: коли уж мы не поленились, пошли и откопали тебя, то уж точно не подведем. Ты же живой? — Я непроизвольно кивнул. — Ну вот, так что, выходит, мы на стороне живых, хоть сами и не совсем уже того, не совсем живые!
Улыбаясь, я зашагал в указанном направлении. Нужно было, конечно, расспросить получше, зря не стал. Главное, не одни мы здесь. Так что существует еще шанс на благополучный исход. Вот только бы в доме никто не пострадал. Не разломали бы мою Майку эти злые покойники!
Спертый воздух подземелья заметно посвежел. Без всякой свечи я мог уже легко видеть собственную руку, поднесенную к лицу. Я понял, что где-то совсем рядом дыра, и вскоре обнаружил источник света. Слева за поворотом туннель завершался белым несимметричным отверстием. Это был выход наружу.
«Возвращаюсь в дом», — решил я.
Мне очень хотелось поверить, что все обошлось, что все в порядке, хотелось доказать себе это, и я, наплевав на просьбу откопавшего меня мужичка в портупее, полез в дыру.
В самом узком месте я чудом протиснулся, в какой-то миг показалось, застряну, но все же выкарабкался наружу. От солнечного света я на некоторое время ослеп. Только неприятный рокот боя пощекотал нервы и заставил усомниться в правильности выбора.
III
Завалившиеся столбики, обрывки колючей проволоки и какие-то желтые лужицы повсюду. Метрах в ста впереди стоял большой серый сарай. В первую секунду я даже не понял, что это всего лишь заброшенная казарма. Ни одного стекла, плоские позеленевшие, почерневшие стены, под ногами опять бетон. Поворачиваясь на месте, я догадался, что стою на взлетной полосе. Вокруг было много ржавого металла. Бетон прогнил и проваливался под ногами. Слева от здания выступала башня — точнее остатки навигационной башни. Только приблизившись, я различил кривую свастику, намалеванную краской на стене; наверное, ее нарисовали деревенские школьники — такая она была неряшливая и ненастоящая. Обогнув здание, увидел и самолеты — то, что осталось от самолетов. Много лет назад их бомбили, не давая взлететь. Неровное от давних взрывов, нашпигованное металлом и ржавыми боеприпасами пространство будило лишь одну ассоциацию — Люфтваффе.
