Пятьдесят на пятьдесят - Кавана Стив
Саграда отвела от меня взгляд и адресовала свои объяснения присяжным:
– Почерк может меняться со временем и в зависимости от обстоятельств. В общем и целом он похож. В некоторых фрагментах текста больше, чем в других. Известный фактор здесь заключается в том, что в то время, когда писался этот дневник, жертва находилась под воздействием психотропного препарата.
– Кто-то, кто хорошо знал почерк убитого, – кто-то, кто знал его манеру изъясняться, – мог бы довольно точно их воспроизвести, не так ли?
– В зависимости от уровня его или ее мастерства. Да, я полагаю, это возможно.
– Первая запись в дневнике датирована тридцать первым августа прошлого года. Я просто зачитаю часть первой страницы: «Ненавижу писать всю эту херню. Никогда раньше этого не делал. Я не из тех, кто хочет видеть свои мемуары опубликованными. У меня в шкафу столько скелетов, что их хватит на целое кладбище – дважды. Это по предписанию врача. И только для меня. А еще для дока Гудмана. Хрен его знает, чего он хочет, чтобы я тут писал. У меня опять были провалы в памяти. Сейчас половина девятого утра. Я не сплю с четырех. Захотелось отлить, и не смог снова заснуть. Все как обычно. Если не простата, так хотя бы мозг. Хэл Коэн наконец-то уговорил меня обратиться к врачу по поводу обоих. От простаты я принимаю таблетки, а для мозга нужно писать всю эту чепуху. Док задал мне несколько вопросов, на которые я ответил, и он сказал, что со мной всё в порядке. Но, мол, чтобы просто доставить ему удовольствие, просит меня записывать свои мысли и любые симптомы, которые я замечу. Он навестит меня через пару месяцев». Я думаю, будет справедливо добавить, что этот дневник писался по совету невролога жертвы, доктора Гудмана, который хотел получить общее представление о симптомах?
– На мой взгляд, верное предположение. Врач, вероятно, хотел выяснить, не связано ли все это со стрессом или с чем-то еще, прежде чем проводить сканирование головного мозга. Полагаю, доктор Гудман был обеспокоен тем, что это может оказаться ранней стадией деменции.
– Я тоже так думаю. И вам предоставили также и медицинскую карту убитого, верно?
– Да, я хотела знать, лечился ли мистер Авеллино от каких-либо заболеваний, которые могли повлиять на его мелкую моторику, а следовательно, и на почерк.
Я наклонился над столом защиты, взял страницу из лежащей передо мной стопки и подошел к свидетельнице.
– Это выписка из медицинской карты Фрэнка Авеллино – та ее часть, что касается посещения доктора Гудмана, невролога жертвы. Здесь приведены данные о кровяном давлении и других жизненно важных показателях, а также результаты медицинского осмотра. Последняя запись, сделанная от руки, гласит: «ПО 3/12 ДН» – видите это внизу страницы?
– Да, вижу.
– Я не был уверен в сокращениях и их значении. Насколько я понимаю, «ПО 3/12» означает повторный осмотр через три месяца?
– Да, вы правы. Это соответствует тому, что жертва написала в своем дневнике.
– А вот это «ДН» в какой-то момент меня озадачило. Но вы допускаете, что это может быть сокращением от слова «дневник»?
– Я не просто допускаю – я с этим согласна. Доктор Гудман, вероятно, записал, что через три месяца хотел бы ознакомиться и с записями в дневнике мистера Авеллино. И, конечно, способ формирования букв и строение предложений в приведенной вами дневниковой записи соответствует таковым у жертвы.
– Спасибо. Следующая запись в дневнике относится к пятому сентября прошлого года. И вновь я просто зачитаю отрывок: «Я не схожу с ума. После завтрака я вышел из ресторана Джимми, а она была на другой стороне улицы. Я вижу ее уже второй раз за последние несколько дней. Она пару раз газанула и уехала как раз в тот момент, когда из дверей ресторана вышел Хэл. Он сказал, что не заметил ее. Может, это как раз у Хэла шарики за ролики заехали. Я сразу же позвонил Майку Модину и велел ему нанять того частного детектива, которого рекомендовал Хэл». Соответствует ли этот раздел способу формирования букв и построению фраз жертвы?
Саграда кивнула.
– Да.
– Следующая запись датирована пятнадцатым сентября, и я снова зачитаю небольшой отрывок: «Суп, который София приготовила вчера, все еще в холодильнике. Рядом с ним лежит рагу, которое Александра прислала из кулинарии. Я сделал себе сэндвич с арахисовым маслом и джемом, налил стакан молока и посмотрел новости. Сегодня вечером чувствую себя получше. Впервые за несколько дней у меня прояснилось в голове. Позвонили из детективного агентства. Я сказал им, что Бедфорд не связывался со мной ни по телефону, ни по смс. Нет, я не знаю, где он сейчас, – он сказал мне, что я его не увижу, ради всего святого! Утром назначат нового оперативника. Бедфорд пропал. В новостях появилось обращение полиции с просьбой предоставить информацию». Это согласуется с тем, как жертва формировала буквы и строила фразы?
– Согласуется, – ответила Саграда.
Я сделал небольшую паузу. Во все эти вопросы я заложил некоторое количество взрывчатки. И прежде чем привести в действие взрыватель, хотел посмотреть, кто может попасть в зону поражения взрыва.
Правая рука Александры сомкнулась на левом кулаке, после чего она уперлась локтями в стол и положила подбородок на побелевшие костяшки пальцев. Я видел, как ее зубы крепко прикусили нижнюю губу. Брови сошлись вместе, выражая сосредоточенность или тревогу. А может, и то, и другое одновременно. Говорят, что в глазах жертвы убийства еще долго сохраняется образ убийцы, и наоборот. Древнее суеверие, конечно же. И все же, глянув в глаза Александры, я заметил в их уголках красный оттенок, как будто ее взгляд оставался запятнанным кровью.
А вот выражение лица Софии было мягким. Она положила руки на стол перед собой, растопырив пальцы и как будто пытаясь до чего-то дотянуться – возможно, до правды. Или до милосердия. Я не видел в Софии убийцу – только жертву. Ту, что пострадала от чужих рук. Я предположил, что в прошлом она настолько настрадалась, что эта боль была для нее почти что ностальгической. Стала чем-то вроде утешения или напоминания о том, что она все еще жива. И все еще испытывает эту боль. Все еще истекает кровью. Есть жертвы, которые тонут в своей потере. Которая лишает их абсолютно всего – вкусов, запахов, любви, уверенности, здравомыслия. Горе – величайший из воров. Оно украдет все без остатка, если его не остановить. София выглядела так, как будто терять ей уже было нечего. Она знала, что этот дневник – ее билет к пожизненному заключению. Я просто должен был порвать его в клочки.
Я вновь обратился к Саграде:
– Как вы совершенно честно заявили, ваше заключение в значительной степени основано на личном мнении, и мнения об авторстве могут быть разными. Если бы появилась какая-либо новая информация, способная поставить под сомнение подлинность этого дневника, вы не желали бы изменить свое личное мнение?
Криминалистическая экспертиза документов – это не совсем уж гадание на кофейной гуще, но и не истина в последней инстанции. Саграда тщательно обдумала свой ответ, а затем сказала:
– Это будет зависеть от характера новой информации.
– Что, если эта новая информация покажет, что этот дневник был написан исключительно для целей данного судебного разбирательства?
– Я не уверена, что поспеваю за ходом ваших мыслей, – сказала она.
– Позвольте мне сформулировать по-другому – этот дневник является подделкой.
Иногда в суде произносится фраза, которая ощущается как резкий порыв холодного ветра. Все выпрямляются, поднимают брови и обмениваются удивленными взглядами, как будто собираются открыть попкорн и насладиться дальнейшим зрелищем. Это словно зажигательные финальные аккорды увертюры, когда занавес вот-вот взлетит вверх.
– Я уже высказала свое мнение касательно почерка, – сказала Саграда.
– Я говорю не про почерк, а про содержание самого дневника. Первая запись в нем датирована тридцать первым августа, и в ней говорится о недавнем визите жертвы к врачу и необходимости вести этот дневник в медицинских целях. Запись в медицинской карте об этом приеме датирована первым сентября. А запись выше гласит: «Тридцать первое августа – Н/Я». «Н/Я» означает «не явился». Мистер Авеллино пропустил прием, который был перенесен на следующий день – на первое сентября. В дневнике фигурирует неверная дата этого приема – тридцать первое августа. Возможно, кто-то, кто знал, что у него в тот день назначен прием, сделал эту запись, но был не в курсе, что Фрэнк пропустил этот прием и появился у врача только на следующий день?
