Мартин Смит - Красная площадь
Дверь распахнулась. Хлынул свет, и порог переступила знакомая массивная фигура.
— Петер, так можно нарваться на пулю, — сказал Аркадий.
Петер Шиллер ногой отшвырнул сумку. Увидев Аркадия, он сердито засопел.
— Здесь что, стрельбище?
— Мы ждали других.
— Не сомневаюсь, — Петер посмотрел на Ирину. Она выдержала его взгляд. — Ренко, у нас здесь по всему Берлину бегают русские. В центре «Европа» два убитых мафиози. Их зарезал кто-то, похожий на вас. Что у вас со спиной?
— Поскользнулся, — Аркадий встал и закрыл дверь.
— Аркадий был со мной, — вмешалась в разговор Ирина.
— Как долго? — спросил Петер.
— Весь день.
— Лжете, — отрубил Петер. — Идет война между бандами, не так ли? Бенц связан с одной из них. Чем больше я узнаю о Советском Союзе, тем больше убеждаюсь в том, что идет бесконечная война между бандами.
— В некотором смысле так, — согласился Аркадий.
— Сегодня днем вы говорили, что даже не знаете эту женщину. А вечером она выступает вашей свидетельницей, — Петер принялся ходить в комнате. «Габариты и энергия у него, как у Бори, — подумал Аркадий, — но в нем больше вагнеровского: Лоэнгрин, который по ошибке оказался не в той опере».
— Где Бенц? — спросил Аркадий.
— Удрал, — ответил Петер. — Час назад сел в самолет на Москву.
«Неплохо подгадал, когда покинуть Берлин. Может, он сбрасывает с себя личину Бенца, — предположил Аркадий. — Возможно, теперь Бориса Бенца никогда больше не увидят. Убрать Махмуда, конечно, куда важнее, чем цепляться за имущество немецкой „Фантази турз“. И все равно он был удивлен: Боря не из тех, кто упускает свое.
— Бенц сел в самолет вместе с Максом Альбовым, — сказал Петер. — Оба улетели.
— Макс сюда заходил, — заметила Ирина.
Аркадий вспомнил, что, прежде чем подняться на шестой этаж, лифт остановился на его этаже. Должно быть, Макс приезжал уложить вещи.
— Зачем ему ехать в Москву?
— Они полетели чартерным рейсом, — сказал Петер.
— Как им удалось в последний момент попасть на ночной чартерный рейс?
— В последнюю минуту там оказалось много свободных мест, — сказал Петер.
— Почему?
Петер поглядел на Аркадия с Ириной.
— Разве вы не слыхали? Здесь что, нет ни радио, ни телевизора? Должно быть, вы единственные в мире, кто ничего не знает. В Москве переворот.
Ирина тихо засмеялась:
— Наконец-то.
— Кто захватил власть? — спросил Аркадий.
— Так называемый ГКЧП. Армия ввела технику. Это все, что известно.
Переворот был той самой предсказываемой катастрофой, которая стала давно ожидавшимся итогом русских страхов, и тем не менее новость потрясла Аркадия. Макс и Боря, должно быть, тоже были застигнуты врасплох.
— Зачем Максу понадобилось возвращаться в этой сумятице? — задал вопрос Аркадий.
— Какое это имеет значение? — ответила Ирина. — Важно, что они не явятся сюда.
— Так что эта штука вам больше не нужна, — Петер забрал у Аркадия пистолет-пулемет, подобрал с пола обоймы и сунул себе за ремень.
— Мы в безопасности, — сказала Ирина.
— Не совсем, — Петер взмахнул пистолетом, показывая, чтобы они перешли в угол. Аркадий тоже подумал, что они в безопасности, но Петер лишил их этой иллюзии.
В комнате было по-прежнему темно. На фоне окон Петер видел их лучше, чем они его, но Аркадий разглядел поданный им знак не шевелиться. В прихожей открылась дверь лифта. Ирина схватила Аркадия за руку. Петер знаком приказал им лечь на пол, потом резко повернулся и выстрелил сквозь дверь.
«Скорпион» стрелял не особенно громко, хотя 7,62-миллиметровые пули прошили сухую штукатурку, словно бумагу. Петер двинулся вдоль стены, поливая огнем на уровне пояса и перезаряжая на ходу. Пара очередей высекла искры из гвоздей. В холле в ответ раздались ругательства и возгласы замешательства. Петер расстрелял вторую обойму на уровне колен. Кто-то за стеной наконец понял, что происходит, и выстрелил в ответ. В комнату влетел и разлетелся вдребезги кусок штукатурки размером с блюдце. Петер воспользовался светящейся дырой как мишенью. Он повернулся спиной к стене, вынул пустую обойму и вставил последнюю. С внешней стороны стену дугой насквозь прошили пули. Петер подошел к верхней точке дуги, направил ствол вниз и открыл огонь, стоя на расстоянии согнутой руки от стены в окружении лучей света. В ответ на одиночный выстрел он шагнул в сторону, снова занял стойку, приложил ствол к дыре и расширил ее четырьмя выстрелами. Он поставил указатель на одиночные выстрелы и стал слушать стоны, затем выстрелил сквозь стену в пол. Перевел на автоматический огонь и выпустил веером всю обойму. В течение десяти секунд Петер послал сквозь стену восемьдесят пуль. Направляясь к двери, он бросил «скорпион» и, на всякий случай, достал из кобуры свой пистолет.
Пистолет не понадобился. В прихожей растянулись четыре чеченца. Залитые кровью и обсыпанные штукатуркой, они, казалось, попали в производственную аварию. Петер ощупал каждого из них, одной рукой из предосторожности держа пистолет у головы убитого, а другой щупая пульс на сонной артерии. У двух убитых тоже были «скорпионы». «Скорпион» же им и воздал. В одном из них, смотревшем сквозь пыль мертвыми глазами, Аркадий узнал приятеля Али, который был с ним в кафе у Стены. Бено среди них не было.
— Когда я приехал, они были в машинах на улице, — сказал Петер. — По два в машине.
— Спасибо, — сказал Аркадий.
— Bitte, — с огромным удовольствием произнес Петер.
Люди не понимают, что происходит, когда просыпаются под звуки автоматических очередей. В районе города, где ведется большое строительство, первой реакцией бывает негодование буржуа по поводу того, что кто-то посмел нарушить закон и забить гвоздь до наступления рассвета.
Выйдя на улицу, Аркадий увидел далеко в конце Фридрихштрассе синие огни полицейских машин, приближающихся с отключенными сиренами, поскольку была глухая ночь. Они с Ириной прошли следом за Петером к его машине, стоявшей за углом. Запустив мотор, Петер стал слушать полицейские радиопереговоры.
Отозвавшимся полицейским, прежде чем обнаружить трупы, предстояло отыскать нужный дом и обыскать четыре этажа. Аркадий понимал, что, возможно, кто-нибудь из окна на противоположной стороне улицы заметил, как они выходили из здания, но что они могли сказать кроме того, что видели в темноте под углом с расстояния в несколько сотен метров двух мужчин и женщину?
Петер сказал:
— Ничего нельзя поделать с отпечатками пальцев и следами ног, они там по всей квартире, но их не так легко идентифицировать. Ваша подружка говорит, что не нарушала законов Германии, а ваших отпечатков вообще нет.
— А как в отношении вас?
— Пистолет-пулемет и обоймы я протер, а своим пистолетом не пользовался.
— Я не то хотел сказать. Как быть с вами?
Петер некоторое время ехал молча.
— Каждый раз, когда применяется огнестрельное оружие, проводят официальное расследование. Мне не хочется объяснять, почему я застрелил четверых людей без официального опознания и предупреждения. Стрелял сквозь стену? Они могли быть случайными людьми, разыскивающими кого-то или собирающими средства для «Гринпис» или для матери Терезы.
Пальцы Петера были в пыли. Он вытер их о рубашку.
— Мне не очень-то хочется распространяться о том, как я помогал своему деду. Это война между русскими бандами. Я не хочу, чтобы она обернулась для него публичным скандалом.
— Если они выйдут на меня, Федоров знает ваше имя, — заметил Аркадий.
— Думаю, что из-за этого переворота у консульства в Мюнхене заботы посерьезнее, чем мы с вами.
На полицейской волне диспетчер направил машины «скорой помощи» на Фридрихштрассе. Взволнованный голос контрастировал со спокойствием Тиргартена, с тишиной еще спящего города.
Петер произнес:
— Вы дурачили меня с самого начала, но должен признаться, что почерпнул из ваших небылиц больше, чем из всех небылиц, которые слышал раньше. Интересно, почему это так? Я все еще рассчитываю услышать правду.
Аркадий ответил:
— Если мы поедем на Савиньи Платц, я, может быть, смогу вам ее показать.
Пока Аркадий сидел в увитой зеленью беседке, ему стянуло спину. Нужен был аспирин или никотин, но таблеток у него не было, и он не мог позволить себе сигарету из-за ее предательского огонька среди темной живой изгороди на фоне медленно сереющего неба. Со своей скамьи он не мог видеть Петера и Ирину, сидевших в машине в квартале от него. Зато был виден свет в галерее, который, вероятно, горел всю ночь.
В Москве под такими же нависшими облаками по улицам катились танки. Был это военный путч? Или же партия возвращала утраченную роль авангарда народа? Взялись за национальное спасение всерьез, двумя руками? Так же, как партия до того брала под защиту Прагу, Будапешт и Восточный Берлин? По крайней мере, должны быть слышны отдаленные раскаты грома.
