Лесли Форбс - Рыба, кровь, кости

Как люди, подумала я; как страны.

Примеры этому он искал и находил в течение последних нескольких месяцев, проведенных в Англии, так же как делал это в Индии. „Ни один человек, который любит разнообразие дикого леса, не посадит платан, — говорил он. — Так как если английская липа прогнивает у самых корней и падает, оставляя пенек, который пустит ростки и займет то же самое место, то платан, потакая своим захватническим привычкам, далеко разбрасывает семена, производя на свет сотни побегов, которые умножатся при первой же возможности, вытесняя менее цепкие местные деревья".

— Но дубы умирают стоя, — продолжал он, — медленно. Дуб может пять сотен лет простоять в одиночестве, словно часовой, но за те двадцать пять, что его корни сгнивают и дерево рушится под своей тяжестью внутрь, в него давно уже проникают более крепкие соседи.

— Ты хочешь сказать, оно гниет изнутри, — ответила я, — подобно плохо управляемой стране, которая становится беззащитна перед вторжением.

Сеянцы дубов встретишь редко, объяснил он мне, даже в дубовых рощах, потому что они не выносят тени, равно как и гусениц, кишащих в родительских деревьях; под пологом другого дуба побеги вскоре умирают. „Чтобы снова вырасти, дубу нужно пространство — вдали даже от собственного вида", — объяснил он. Я нахожу странной эту нужду дуба в свободе, учитывая, что в Англии эти деревья обычно отмечают собственность, старинные границы — между одним приходом и другим, между этим миром и следующим».

Как-то раз Бен подошел к Клер и протянул ей свой экземпляр «Книги мертвых», объясняя, что там она найдет указания, как пройти Бардо, что по-тибетски означало «между двух существований».

— Это период перед реинкарнацией, сопровождающийся галлюцинациями, — сказал он; его голос дрожал от волнения, а на лбу выступил пот, словно он участвовал в трудном забеге.

— Мне понадобится компас? — Мысленно она задала себе вопрос: кто из них двоих более безумен.

Джек обернулся посмотреть, что вызвало задержку, и Клер осторожно объяснила, что Бен подозревает ее в том, что она уже полумертвая.

— Зато просветленная, — подтвердил Бен, — потому что только просветленные могут воскрешать в памяти воспоминания о прошлых существованиях, которые иначе кажутся лишь мимолетными призраками, тревожно знакомыми.

Джек как-то странно посмотрел на них обоих.

— Шоколадное голодание, — грубо пошутил он, теряя терпение от убежденной метафизики Бена. — Ты, наверно, уже все свои батончики прикончил.

Клер не помнила, когда же стало ясно, что Кристиан потерял веру в мак.

— Какие у нас есть подлинные доказательства? — услышала она его разговор с Ником во время одного из длинных переходов, когда они уже давно оставили джипы позади; переходов, очерченных горизонтами, столь далекими, что они казались искусственными, подобно тому образцу растения, зажатого между страницами гербария, в который они все верили: его цвет слишком поблек, чтобы служить доказательством. — Мне всегда казалось странным, что ни один другой ботаник не отметил его существования.

Бен отозвался с редким для него порывом страсти:

— У научных идей всегда есть свое место и время, ты же знаешь, Крис! Если ты прочтешь дневник Бейли за тот день, когда он нашел голубой мак, то увидишь лишь заметки о том, что среди альпийских цветов были голубые маки, которых он никогда раньше не видел, или что-то в этом роде. А ведь это цветок, который, как он позже признавал, послужил ему пропуском в вечность, стал единственным, что обессмертило его имя, в то время как все его военные подвиги и исследования канули в Лету! И все же тогда он и понятия не имел об этом! И потом, подумай о тысячах лекарственных растений, которые проглядели только потому, что западная наука не подтвердила их применение, и о восьми миллионах листов высушенных растений в Кью и Музее естественной истории — просто высохшая река новых сведений: растения, которые исчезли, экземпляры, известные народам, не имеющим собственных памятников письменности, народам, чье исчезновение с лица земли забирает вместе с ними все их знания.

Бен оглянулся на безмолвный круг лиц, таких же осунувшихся и обветренных, как и его собственное.

— Ладно, я горожу чушь. Но думаю, нам надо идти дальше.

— С этим я согласен, — отозвался Ник.

Кристиан снова утомленно взвалил на плечи свой рюкзак.

— Знаете, какое одно-единственное свойство Шеклтон ценил превыше других в членах своих экспедиций?

— Непроходимую тупость? — предположил Джек.

— Надежду, — сказал Кристиан.

11

Они стояли на границе с ничем, так казалось Клер, в две тысячи футов над рекой Конгбо-Цангпо, посередине отвесных скал, блестящих и гладких, как обожженная кожа. Склоны этого ущелья какой-то исполинский топор избороздил кровоточащими геологическими ранами; расселины изрезали камень там, где земля прогнулась и раскололась.

Это было совсем не подходящее место для человека, страдающего от страха высоты. На севере голубая По-Цангпо прорезала себе путь в ущелье, где ее гут же поглощала бурлящая серая грязь Конгбо-Цангпо, вливавшейся с юга, и примерно каждую милю зазубренные шпоры камня вонзались в сдвоенную реку поперек ущелья, заставляя ее яростно выгибаться и корчиться, словно угорь, которого тыкают ножом. Острые и плоские, эти шпоры были рассечены ощетинившимися джунглями, которые начинались умеренным влажным тропическим лесом, росшим по верху ущелья на высоте восемь тысяч футов, с чудовищными дубами и магнолиями; этот лес стремительно опускался через несколько климатических зон, пока не превращался в субтропические джунгли, где Кристиан измерил сорокафутовый бамбук: на высоте два фута от земли его обхват составлял сорок три дюйма, листья были длиной десять футов и шириной три фута; он высился посреди невероятных зарослей таких же великанов.

— Трава динозавров, — сказал потрясенный Бен. — Из одного этого растения можно изготовить всю садовую мебель в Нантакете.

Сейчас стояло единственное время года, когда можно было предпринять такой поход сквозь глубокое ущелье Цангпо (или ущелье Брахмапутры, как реку называли теперь): вода находилась на самом низком уровне. Исследуя нижнюю часть бассейна, группа отметила критическую точку на высоте примерно пять тысяч футов; понижение в уровне составляло четыре тысячи футов.

— Одно из глубочайших ущелий мира, — сказал Кристиан, — и, возможно, одно из самых разнообразных биологически.

По совету местных проводников-охотников, заново набранных в этом краю Опиумной Пятеркой Джека, команда карабкалась на отвесные зеленые гребни, клинья, вбитые в голые обрывистые склоны, продвигаясь по ландшафту, настолько неохватному для человеческого разума, что Клер теряла всякое чувство перспективы. Она уже привыкла пробираться по густому, древнему лесу, а потом проходить, словно сквозь зеленый занавес, на тоскливое Тибетское нагорье. На вершине одного из утесов, где на карте был обозначен монастырь, они нашли беспорядочно разбросанные камни внутри огромного амфитеатра скал и льда.

— Проклятые китайцы! — сказал Ник.

Клер знала, что ее страх высоты задерживает экспедицию, особенно в эти последние десять дней, когда они следовали по звериным тропам вдоль бурных речных порогов внизу ущелья. Пересечь все многочисленные шпоры скал, что вставали у них на пути, можно было только хватаясь за зацепки, выбитые в граните. Каждый раз Клер бросала всего один взгляд в пропасть, в которой несколькими тысячами футов ниже бурлила река, и знала, что не может это сделать; и каждый раз носильщикам приходилось подбадривать ее, а потом спускать в веревочной люльке, беспомощную, как дитя.

— Как Фрэнк Кингдон-Вард, — твердила она, стараясь не чувствовать себя униженной.

И в лучшее время это был чрезвычайно трудный поход, а настойчивые требования Кристиана собирать образцы лишь прибавляли группе невзгод. Но именно в ущелье команда услышала первые сообщения о зеленых маках.

Мак, наконец-то! Или хотя бы намеки на него. С помощью тибетца из монастыря в Калимпонге, одного из носильщиков, который был с нами с самого начала, Нику удалось перевести рассказы тех нескольких людей, что мы повстречали (в основном лхопа и пара монба).

Две недели назад мы купили трех овец, чтобы везти экземпляры растений и образцы почв (первое наше стадо осталось в Сиккиме), и вчера одно из животных оступилось на узкой охотничьей тропе, по которой мы шли, и упало с обрыва, сломав спину и вдребезги разбив ящики, которые несло. Зрелище прояснило мое сознание, а также вернуло все мои страхи.

После этого несчастного случая мы оставили овец на вершине, когда спускались. Они, кажется, весьма этому обрадовались. Сомневаюсь, что это горные овцы; в любом случае они точно не ущельные.