Дмитрий Вересов - Полет ворона
— Я хочу видеть мою жену, — глухо сказал Павел, глядя на собственные ладони.
— Вот ответите на несколько вопросов, тогда и увидите. Верно, Семен Витальевич?
— Вообще-то в эти палаты мы посторонних не допускаем, но в виде исключения…
— Вот и прекрасно, — сказал Чернов-следователь и стал расстегивать портфель.
Разговор этот проходил в кабинете заведующего специальным наркологическим отделением больницы имени Скворцова-Степанова, что возле станции Удельная. Именно туда привезли по «скорой» Таню, именно туда, предварительно договорившись по телефону, отправился наутро Павел и именно там он, к полному своему удивлению, встретил однофамильца из прокуратуры.
— А вы, Павел Дмитриевич, цените, — продолжал следователь. — Чем тягать вас в управление, мотать нервы всякими там повестками, пропусками, мы являемся прямо туда куда и вы поспешили явиться.
— Спасибо, — скривив рот, ответил Павел. — Спрашивайте уж поскорее.
— Что ж, к делу так к делу… Согласно протоколу, составленному двенадцатого двенадцатого сего года на месте происшествия, вы опознали в погибших гражданина Зейналова и гражданку Крестовоздвиженскую. Так?
— Простите, не понял, — сказал Павел. — Какого еще Зейналова?
— Да вот же! — Следователь протянул Павлу две фотографии. С одной ослепительно улыбался красавец Якуб, с другой незряче пялилась омерзительная маска, карикатурный двойник того же лица — раздутое, пятнистое, мертвое.
— Да, это Якуб, — сказал Павел. — Фамилии не знаю.
— Зейналов Якуб Зейналович, тысяча девятьсот пятидесятого года рождения, уроженец города Дербента, азербайджанец, образование высшее купленное, две судимости, — поведал Павлу следователь.
— Я знал только, что он Якуб и что азербайджанец, про остальное слышу впервые, — сказал Павел.
— Хорошо. Итак, вы подтверждаете, что это Зейналов. Гражданку Крестовоздвиженскую Анджелу Наримановну смотреть будем?
— Нет, — сказал Павел. — Подтверждаю.
— Вы хорошо знали покойных?
— Почти не знал. Это были друзья жены. У нас с ней разные компании. Особенно последние полтора-два года.
— Значит, совсем не знали?
— Якуба я вообще видел один раз в жизни… точнее, два. Анджелу почаще, но ничего толком о ней не знал. Думал, что она — актриса.
— А узнали, что она кто? — оживился следователь.
— Да я, собственно, ничего не узнал. Так, по повадкам, по намекам предположил… — «Не стану я говорить этому деятелю про то, как в прошлом году Таню разыскивал. Мало ли во что он ее впутает?»
— И что же вы предположили?
— Ну, что она… скорее смахивает на… на особу легкого поведения…
— Интересно. И как вы отнеслись к тому, что ваша жена водит компанию с такой особой?
— Понимаете, я начал… предполагать, только когда мы с женой уже… в общем, мы не жили вместе. Я уже не имел права что-то ей советовать.
— Вот как? Умыли руки?
— Слушайте, я же и подумать не мог…
— Чего не могли подумать?
— Что все так кончится… Это были ее друзья.
— Интересные друзья. Торговец наркотиками и валютная проститутка.
— Что? — Павел надеялся, что удивление в его голосе прозвучит достаточно искренне.
— Да, представьте себе. — Следователь буравил Павла глазами. — Самая подходящая компания для невестки товарища Чернова.
— Когда мы жили вместе, они у нас в доме не бывали, — твердо повторил Павел.
— А этот? — Следователь положил перед Павлом еще одну фотографию. Тощий взъерошенный тип с темными кругами под безумными глазами, одетый в больничную пижаму.
— В первый раз вижу, — Павел пододвинул фотографию обратно следователю.
— Надо же! А вот гражданин Ларин Иван Павловича утверждает, что знаком с вами с самого детства.
— Что?! — На этот раз заботиться об искренности удивления не приходилось. — Дайте-ка еще раз.
Павел вгляделся в фотографию. Теперь, когда ему сказали, что это Ванька Ларин, он узнавал знакомые черты. Но как он жутко изменился за полгода. А такой был толстомордый, гладкий, довольный.
— Узнали? — ехидно осведомился следователь.
— Теперь узнал. Он сильно изменился.
— Наш клиент, — вставил молчавший доселе заведующий отделением, взглянув на фотографию. — Этот наш стопроцентно. Как выражаются в их среде, на колесах завис. Ноксирончик, нембутальчик, еще какой-то секонал заморский. И где только берут?
— И что, за несколько месяцев вот так?.. — Павел показал на фотографию.
— Элементарно. А если еще эту дрянь водочкой запивать… Но этого мы вытянем, лишь бы снова не загудел…
— Семен Витальевич, позвольте я закончу сначала, — прервал врача следователь. — Итак, узнаете Ларина, Павел Дмитриевич?
— Да… Только при чем здесь он?..
— Только при том, что поступил он сюда почти прямиком с того же адреса, что и хозяйка квартиры и трупики ее, как вы выражаетесь, друзей. Пока ломался, много интересного рассказал.
— Ломался? Почему ломался?
— Ну, ломка, абстинентный синдром, — пояснил Семен Витальевич. — Жуткое дело, скажу я вам…
— Вы его на той квартире видели? — спросил следователь Павла.
— Видел. Один раз, летом, когда за журналами заезжал.
— И как вы оценили факт его пребывания в доме вашей жены?
— Никак. Повторяю, мы уже давно не живем вместе, и у меня не было оснований вмешиваться в личную жизнь жены, фактически бывшей…
— Не было, значит… А вот этого гражданина узнаете? Павел пригляделся. Хамоватое, плохо выбритое лицо, заплывшие поросячьи глазки.
— Да, — сказал он. — Это Воронов. Муж моей сестры… покойной. Но он-то здесь уж точно не при чем.
— Полагаете? А вот мы, когда вели то, предыдущее следствие, очень обстоятельно с гражданином Вороновым переговорили и выяснили нечто довольно любопытное.
— То есть?
— Помните, за несколько дней до гибели вашей сестры он пришел к ней и сказал, что встретил другую женщину и уходит к ней?
— Да, но он потом сам сказал, что женщину эту выдумал, чтобы попытаться вернуть себе любовь Елки… Елены.
— А вот у нас в кабинете он изменил свои показания.
Женщина все-таки была. Поиграла с Вороновым денек-другой, а когда он явился к ней с чемоданами, прогнала его самым оскорбительным образом.
— Ну и что это меняет?
— А то, что имя и фамилия этой женщины — Чернова Татьяна Всеволодовна, проживающая на площади Коммунаров, дом…
Павел вскочил.
— Довольно! Я не желаю этому верить!
— Это ваше право, — спокойно сказал следователь. У нас есть свидетельские показания. Конечно, мы не можем обвинить вашу жену в содействии самоубийству вашей сестры и социальной деградации ее мужа, но… Это, конечно, вопрос совести, а не закона…
— Слушать вас не хочу! — воскликнул Павел. — Женщина при смерти, а вы ее нелюдью какой-то выставляете!
— Нелюдь не нелюдь, но женщина весьма и весьма своеобразная. Уникальная, я сказал бы. От души надеюсь, что она придет в сознание, и с огромным нетерпением жду этого момента. Очень хотелось бы познакомиться лично, побеседовать.
Неожиданно для себя Павел усмехнулся.
— Что это вы? — удивился следователь.
— Извините, это я случайно, — сказал Павел. Он и вправду не мог понять, откуда в голове его возникла фраза, заставившая его усмехнуться. Как будто Танин голос произнес: «Ох, Порфирий ты наш Петрович, смотри, дождешься!»
Следователь молча посмотрел на него.
— Очень, очень хотелось бы, — повторил он. — Особенно в свете этого вот любопытного документа… Ознакомиться не желаете? Это копия — на всякий случай предупреждаю.
Документ был озаглавлен весьма неприятно: «Протокол обыска».
— Читайте, читайте, — сказал следователь. — Все абсолютно законно. Этот Зейналов давно уже попал в наше поле зрения, только прижучить его, гада, не могли. Скользкий, осторожный… Через него вышли на Крестовоздвиженскую и на, извините, вашу жену и ее квартиранта. Дела, судя по всему, там творились интересные. Санкцию на обыск я давно уже просил у прокурора. Он все медлил, говорил, надо брать с поличным, чтобы ни тени сомнений не было… Мне кажется, он побаивался отца вашего, да и тестя тоже.
— Николая Николаевича? — удивленно спросил Павел. — А его-то почему?
— Не скажите. Гражданин Переяславлев — фигура в своем роде влиятельная чрезвычайно. Если бы обыск у его падчерицы не дал желаемых результатов, прокурор, подписавший санкцию, будь то районный или даже городской, недолго бы продержался в своем кресле, не говоря уж о следователе, эту санкцию вытребовавшем. Но я готов был рискнуть, прокурор нет. Вот и доосторожничался. Послушай он меня, имели бы мы всю троицу в Крестах на Арсеналке, зато живых-здоровых. А так имеем два трупа и гражданку Чернову в глубокой коме. Впрочем, мне почему-то кажется, что она скоро оклемается, и уж тогда-то мы с ней наговоримся всласть.
