Константин Образцов - Молот ведьм
— Вы осознаете, что пытаетесь разрушить основы человеческой цивилизации?
Алина повернулась. Мужчина, который произнес эти слова, стоял у самого входа в кафе: чуть выше среднего роста, в черном пальто, с блестящей, наголо бритой головой и строгим, правильным лицом, на котором выделялись темные, глубоко посаженные глаза. Говорил мужчина без микрофона, но его звучный голос легко наполнял зал. Тренированный голос лектора, привыкшего выступать перед аудиторией.
Виктория хищно прищурилась.
— Очень интересное мнение. На мой взгляд, брак — это отживший свое общественный институт, патриотизм — социальный инстинкт, заставлявший предков человека размахивать палками на границе их охотничьей территории, а религия — инструмент социального манипулирования и управления. При чем тут какие-то основы цивилизации?
Мужчина сделал шаг вперед. Люди перед ним расступились, неловко теснясь и наступая друг другу на ноги.
— Как социологу, Вам должно быть известно, — начал незнакомец, — что вся человеческая культура основана на культе, абсолютно вся: литература, живопись, музыка развивались благодаря религии. И если Вы утверждаете, что, отрицая парадигму традиционных ценностей, в рамках которой формировалась мировая культура, не разрушаете основы человеческой цивилизации, то противоречите сама себе. Вот я и интересуюсь, сознательно или нет Вы это делаете, хотя, скорее всего, просто занимаетесь популизмом, гипнотизируя своих недалеких слушателей словами «свобода», «успех», «счастье» и не давая им возможности задуматься ни над контекстом, в котором они звучат, ни над смыслом этих понятий.
В сгустившейся предгрозовой тишине пронесся протяжный выдох. Держать аудиторию незнакомец умел не хуже, чем женщина на сцене, к которой сейчас разом повернулись лица слушателей, замерших в ожидании ответа.
— Ух ты, — сказала Виктория и усмехнулась. — Во-первых, хочу Вас поблагодарить за определение моих гостей как «недалеких». Уверена, всем было очень приятно это слышать. Во-вторых, если Вы углядели в моих словах популизм — что ж, пусть так. Но Ваша тирада тоже представляет собой популизм чистой воды, только ангажированный иной идеологической системой, глубоко чуждой как мне, так и собравшимся. Насколько я понимаю, говоря о важной роли религии в развитии человеческой культуры, Вы имеете ввиду, прежде всего, христианское вероисповедание?
— Именно так, — подтвердил мужчина.
— Ну разумеется, — кивнула Виктория. — Это очевидно по агрессивной риторике, я просто уточнила. Знаете, я могла бы оспорить каждое слово в Вашей…гм…речи. Но пусть Вы правы. Вот, я согласна: христианская религия во многом помогла формированию искусства и культуры. И что? Все течет, все меняется; мы можем признать, что религия благотворно повлияла на развитие человечества в какой-то определенный исторический период, но мир изменился. Мы же не ездим на машинах с паровым двигателем только потому, что они сыграли большую роль в зарождении автомобильного транспорта. Исторический процесс непрерывен, каждый его элемент хорош в свое время и на своем месте. Что такого важного для современного человека может дать учение, основанное на сомнительного происхождения записях полуграмотных ближневосточных рыбаков, крестьян, сборщиков налогов и примкнувшего к ним по случайности образованного римлянина? В чем ценность этого атавизма прошлых веков?
— В различении добра и зла, — ответил мужчина.
— Вот как?
Виктория встала и вышла из-за стола. В лучах прожекторов ее костюм и волосы сияли золотом. Мужчина в черном пальто шагнул ей навстречу, и теперь они смотрели друг на друга почти в упор, он снизу, она сверху.
— Для того, чтобы понять, где добро, а где зло, мне не нужно читать невнятные тексты тысячелетней давности, бормотать слова на мертвом языке при коптящих свечах и биться головой об пол, — заявила она. — Например, болезнь. Что это, по-вашему? Добро или зло?
— Болезнь может быть и во благо, — ответил мужчина. — Если через нее человек придет к познанию Бога — это добро.
— Вот! — торжествующе произнесла Виктория. — В этом вся суть религиозного понимания бинарных оппозиций. Исходя из этой логики, добром может быть так же нищета, страдания, голод и смерть, так?
— Несомненно.
Виктория обвела взглядом аудиторию.
— Дорогие друзья, я прошу поднять руку тех, кто хочет быть больным, бедным и голодным!
Раздался легкий смех. Ни одна рука не поднялась.
— Простите, я не точно выразилась, — Виктория саркастически усмехнулась. — Прошу поднять руку тех, кто хочет быть больным, бедным и голодным, чтобы прийти к Богу!
Смех усилился. На блестящем черепе мужчины выступил пот.
— Это ничего не доказывает, — громко сказал он. — Вы жонглируете понятиями в рамках примитивной утилитарной этики. Кажется, Вы говорили сегодня, что традиционные ценности сводят человека разумного до уровня животного или примитивного прачеловеческого предка? Только что Вы сами отказали человеку в других потребностях, кроме чисто животных, и провозгласили их удовлетворение единственным критерием добра. Может быть, мне тоже попросить поднять руку тех, кто согласен с утверждением, что он просто бессловесная скотина, все счастье которой состоит в том, чтобы есть, спариваться, умереть здоровым и исчезнуть без остатка в яме с могильными червями?
В зале неодобрительно загудели. Пустое пространство вокруг незнакомца стало еще шире.
— Мужчина, хватит уже! — раздался возмущенный женский голос.
— Да, мы сюда не Вас слушать пришли, а Викторию! — поддержал его другой.
— Дайте нормально провести презентацию!
— Кто вообще его сюда позвал?!
Алина увидела, как Диана вопросительно взглянула на Викторию и чуть заметно кивнула в сторону мужчины. Та тоже едва заметно отрицательно качнула головой: не надо, сама справлюсь.
— Каких комплиментов мы только не выслушали, да, друзья? — Виктория широко улыбнулась. — То были недалекими, а теперь вот оказались скотом. Чем изощряться в оскорблениях, ответьте лучше: а почему я должна верить в Бога? В жизнь после смерти, в адские сковородки с кипящим маслом или сидящих на облаках праведниках в белых одеждах с арфами в руках?
— Потому что если Бога нет, то все можно.
— Но если Бог есть, то тоже все можно, только именем Его, не правда ли? — негромко произнесла Виктория.
Мужчина промолчал.
— Вашему библейскому Богу нужно только, чтобы его почитали. В противном случае Он посылает чуму на народы, ангелов, истребляющих младенцев, сжигает города и натравливает медведей на детей, осмелившихся посмеяться над Его пророками. Он требует уважения к Себе, но Ему и дела нет до человека. Только сейчас другие времена. И никакими пытками, кострами, никакой инквизицией человека уже не загнать в рабство древних догматов. Люди хотят быть свободными и счастливыми. Сами выбирать, во что верить, чем заниматься и как жить. Власть переменилась. Партия сыграна. Так что, если увидите своего Бога, скажите Ему, что пора сдаваться.
— Так я и сделаю, — сказал мужчина. — А потом вернусь и передам Вам Его ответ.
Он резко развернулся и вышел из кафе. Виктория проводила его взглядом, улыбнулась и повернулась к залу:
— Кто-то еще желает поговорить о религии?
Глава 23
Валерия свернула с проспекта на узкую боковую дорожку из треснувших плиток и поежилась, плотнее стянув ворот пальто озябшей рукой. Ночь была влажной и теплой, но промозглая хмарь, оседающая с мертвого неба, холодила, как испарина страха. Разбуженная бесцеремонной весной сырая земля дышала тяжело и тревожно. Все вокруг неподвижно застыло в призрачной мгле, размывающей грань света и тени: маслянисто блестящая черная гладь Малой Невки, расплывающиеся рыжим светом огни, даже машины и редкие пешеходы не двигались, а будто возникали на миг, замирали картинкой из волшебного фонаря, и снова исчезали во мраке. Во тьме дремучего парка на другом берегу смутно белели размытые силуэты заброшенных особняков, привидения прошлых столетий, что явились в ночи и в тумане, чтоб наутро исчезнуть бесследно. Завтра посмотришь: там стройки, парковки или заборы, ограждающие заросшие пустыри, а сегодня тянутся к небу белесыми пальцами колоннад скелеты дворцов, укутанные в серый саван забвенья.
Пахло мокрым подвалом, талой водой, обреченностью и одиночеством.
Валерия шла, осторожно ступая по битым плиткам, сквозь щели в которых выплескивалась жидкая грязь. Слева безмолвной громадой возвышалась, источая угрозу и сумрак, заброшенная больница. Черные окна тускло блестели в оранжевых и голубых отсветах ночи. Три этажа, погруженные в холод и непроницаемый мрак. Исходящая от здания сила ощущалась физически, и Валерия знала, что никто, единожды ощутив мощь этого темного зова, не устоит перед искушением прийти сюда вновь.
