Деон Мейер - Смерть на рассвете
— Хорошо, — одобрил ван Герден.
Она отвернулась, потом снова посмотрела на него:
— Мне нужно кое-что вам сказать.
— Знаю.
— Но это может подождать.
Ван Герден ничего не ответил.
— Кемп передает вам привет. Говорит, насчет вас можно не беспокоиться. Мол, сорняки живучие.
— Кемп! — Ван Герден покачал головой. — Такой чуткий, такой заботливый.
Хоуп криво улыбнулась.
— Вам надо отдыхать, — сказала она.
— Все только и твердят мне это.
Утром, когда он выписывался из больницы, пока одевался и складывал вещи, ему принесли посылку — старую коробку из-под вина. Коробка была завернута в коричневую бумагу и перевязана лентой. Ван Герден был один, когда вскрывал посылку. Внутри была записка в белом конверте, написанная на тонком листе бумаги до ужаса аккуратным почерком: «Я получил по ранду за доллар, потому что банкноты очень старые. Алмазы пошли лучше. Вот твоя половина».
И внизу — буква «О», обозначающая «Орландо».
Коробка была доверху набита пачками туго перетянутых двухсотрандовых купюр.
Ван Герден закрыл коробку.
Кровавые деньги.
В его доме было чисто, все сияло и блестело. Прежние занавески заменены на другие, легкие, белые с желтым и светло-зеленым; через них проникали лучи солнца. На столе стояли цветы.
Мама!
Мыться пришлось в раковине, чтобы под душем не намокли повязки. Ван Герден оделся, медленно побрел к гаражу, сжимая в руке ключи от пикапа. У двери пришлось немного отдохнуть. Голова кружилась. Он сел за руль.
В госпитале его попросили подождать. Мед брат пошел предупредить Бестера Бритса.
— Полковник сказал, что вы можете войти, но вам нельзя долго оставаться. Он пока еще очень слаб. И говорить не может. Ему предстоит операция на голосовых связках. Он общается с помощью блокнота и ручки, но быстро устает. Поэтому, пожалуйста, не задерживайтесь.
Ван Герден кивнул. Медбрат придержал ему дверь.
Бестер Бритс был бледным как смерть. Исхудал, осунулся, голова в бинтах, в сгибе локтя капельница.
— Бритс! — позвал ван Герден.
Глаза Бритса следили за ним.
— Я прочел показания Верготтини. По-моему, я все понимаю. Насколько можно такое понять.
Бритс заморгал.
— Не знаю, как ты выбрался из Ботсваны живым, но догадаться могу. Кто-то приехал вовремя, кто-то…
Разведчик достал блокнот и начал писать. Ван Герден ждал. Бритс перевернул блокнот, чтобы было видно.
«ЦРУ. В вертолете. Через двадцать минут».
— ЦРУ прислало подкрепление?
Бестер моргнул.
— А когда ты поправился, твоя карьера была кончена, деньги и алмазы пропали, в ЦРУ шипели, как змеи, а буры остались в дураках.
Бритс снова моргнул.
— И ты начал охотиться на них?
«После работы», — написал Бритс.
— Власти предпочли забыть о случившемся?
Бритс моргнул.
— Надо же! — изумленно воскликнул ван Герден. Двадцать три года тоски и ненависти. — Я читал последние выпуски газет. СМИ по-прежнему не в курсе того, что происходит. Знают только какие-то куски.
Бритс написал: «Все так и останется. США оказывают давление».
Ван Герден покачал головой:
— Невероятно! А как же Меченый — Вентер? Ему ведь предстоит суд.
Бритс поморщился.
«Суда не будет».
— Его не выпустят!
«Вот увидишь».
Они переглянулись. Ван Герден вдруг понял, что ему нечего сказать.
— Я просто хотел сказать тебе, что, по-моему, я все понимаю.
«Спасибо».
Ван Гердену захотелось уйти.
А теперь в город. Руланд-стрит. К компьютерщикам. Найти Расселла Маршалла, человека, который обрабатывал фото Схлебюса.
— Слышь, друг, а ты ведь герой! — воскликнул Маршалл, когда увидел, кто к нему пришел.
— Ты веришь СМИ. Это не круто, — возразил ван Герден.
— Что, принес еще фотки?
— Нет. Хочу купить компьютер. Но не знаю, с чего начать.
— Аврил, — обратился Маршалл к девушке-администратору, — принимай звонки. Мы едем за покупками.
Он распаковал компьютер и принтер, подключил по инструкции, оставленной Маршаллом, подождал, пока компьютер загрузится, и щелкнул по иконке с надписью «Ворд». На экране возник виртуальный лист бумаги. Чистый. Ван Герден посмотрел на клавиатуру. Та же раскладка, что и на пишущей машинке, на которой он печатал в университете. Он встал, взял компакт-диск. Моцарт. Легкая музыка, поднимает настроение.
Он напечатал абзац. Удалил. Попробовал снова. Удалил. И еще раз.
Выругался. Удалил написанное. Встал.
Может быть, поможет Бетховен. Четвертый концерт для фортепиано. Ван Герден сварил кофе, отключил телефон, сел.
С чего начать?
С начала.
«Моя мать была художницей. Мой отец был шахтером».
60
Биллем Нагел умер в больнице, а я вернулся к себе домой — как был, в окровавленной одежде. Ее там не оказалось. Я поехал к ней домой, она открыла, увидела кровь, выражение моего лица и сразу все поняла. Я протянул к ней руки. Она оттолкнула меня.
— Нет, Зет, нет, Зет, нет! — В ее голосе слышалось то же отчаяние, что было у меня в душе. Она испытывала ту же муку.
Она вбежала в дом. Она не просто плакала; я услышал душераздирающие рыдания. Я пошел за ней. Она захлопнула передо мной дверь и заперлась изнутри на ключ.
— Нонни, — позвал я.
— Нет!
Я стоял на пороге — не знаю, сколько времени. В конце концов рыдания стихли, но не сразу, а намного позже.
— Нонни!
Нет!
— Я повернулся и ушел. Так я и не рассказал ей, что тогда произошло.
В тот вечер я поехал к ней не для того, чтобы вступить в обладание ею. Я поехал, чтобы покаяться, признаться, что не выдержал испытания; меня взвесили и измерили как мужчину, как человека, и я нашел самого себя презренным. После стольких лет охоты на зло я открыл бесконечность зла в самом себе. И я заслужил наказание, потому что считал себя выше и лучше других.
Но не могу отрицать, что я жаждал ее прощения. Я пошел к ней не для того, чтобы сказать, что я ее не стою. Я пал гораздо ниже. Мне нужно было отпущение грехов. После того я испытывал смесь жалости к себе и отстранения от личного открытия — что гниль запрятана в каждом из нас.
Несмотря на все старания матери. Она приехала в Кейптаун, купила участок, перестроила и отремонтировала дом, и я поселился с ней, стал кем-то вроде жильца-арендатора, а она пыталась оттащить меня от края пропасти с помощью любви, жалости и сострадания.
Вот кто я такой.
61
Он стоял перед столом Кары-Ан в редакции «Насперс» с рукописью в руках. Из окна открывался соблазнительный вид на Столовую гору и бухту. На губах Кары-Ан играла загадочная улыбка, как если бы она заранее знала, что он к ней придет.
— Мы условились, что я напишу историю моей жизни, — сказал ван Герден.
— Мне не терпится ее прочесть!
— Ты не поняла, — возразил он. — Я ведь не обещал, что отдам ее именно тебе.
Улыбку сменила кислая гримаса.
— Что ты имеешь в виду?
— А ты подумай, — посоветовал ван Герден.
Он спускался в лифте со стайкой манекенщиц. Они щебетали, как птички, и в кабине царил мягкий, сладкий аромат их духов, похожий на восточное благовоние. Он вышел, перешел Херенграхт к тому месту, где на Аддерли-стрит был припаркован его пикап.
Около уличного фонаря он увидел анонс «Бюргера»: «Наемник покончил с собой в тюремной камере».
Ван Герден немного потоптался у дверцы пикапа, сжимая ключи в одной руке, а рукопись — в другой, а потом все же пошел дальше. Контора Хоуп Бенеке была не так далеко.
К блинам он готовил коктейль из морепродуктов — креветки, мидии и кальмары с чесноком. К потолку поднимался ароматный дымок, из динамиков доносились звуки «Волшебной флейты». Она открыла дверь и вошла без стука. Он обернулся. На ней была черная юбка, белая блузка и туфли на высоком каблуке. Вполне деловой костюм, но… В чулках ее ноги смотрелись потрясающе. Она положила рукопись на журнальный стол.
— Я не хочу ничего обсуждать, — сказал он.
— Наверное, ты прав, — кивнула она. — Наверное, в каждом из нас есть частичка зла, которая спит до момента истины. Но там, на складе, ты готов был умереть ради спасения моей жизни. Тебе это о чем-нибудь говорит?
Ван Герден помешал морепродукты на сковороде.
— Есть хочешь? — спросил он.
Примечания
1
Сэм Спейд — сыщик, персонаж детективных романов Дэшила Хэммета. (Здесь и далее примеч. пер.)
2
ПАГАД — мусульманская организация в ЮАР, чье название расшифровывается как People Against Gangsterism and Drugs («Люди против бандитизма и наркотиков»). Возникла в 1996 г. для борьбы с терроризирующими мусульманскую общину преступниками и наркомафией. Члены ПАГАД борются с распространением наркотиков методами террора.