Театр кошмаров - Таня Свон
Если бы не театр и шоу сокровищ Мадам, Ви бы никогда не похитили. Он бы не знал жизни в заточении, наказаний и пыток. Он бы не видел чужих страданий и не страдал бы сам.
Он помнил сказочную жизнь вместе с матерью, которая была у них до визита Кэтлин. Ви мечтал о том, чтобы вернуться в то беззаботное, уютное детство, в котором нет места страхам и боли. И пусть ему прожить счастливо не суждено, он бы хотел подарить этот шанс другим.
Иногда, чтобы мир стал лучше, кто-то должен умереть.
Ви обернулся на Мадам и улыбнулся, широко и лучезарно.
– Чудовище! – прорычала она сквозь слезы, пытаясь содрать с себя металлические оковы. Жесткие обручи сковали шею и руки, оплетали грудь и вдавливались в тело, доставляя, должно быть, невыносимую боль.
«Ты тоже стала узницей этого места», – успел подумать Ви, а затем его сознание помутилось.
Он попытался удержать равновесие и интуитивно уцепился за что-то. Раскаленный огнем металл опалил руки и подарил короткую вспышку понимания: Ви сделал все еще хуже. Он опрокинул одну из чаш, на которых разгоралось пламя.
Ви плашмя упал на пол с высоты сцены и застонал от боли. Крики людей стали почти оглушительными. Над головой вились пламя и Фантомы Изнанки, которых теперь видел не только Ви.
Огонь пополз по кулисам, перекинулся на зал и на людей. Его жар сжигал кислород. Горький дым въелся под кожу и душил дыхание.
«Они недостойны погибнуть в огне, – сквозь боль подумал Ви. – Умрите, умрите в пастях собственных демонов!»
– Вильгельм! – голос Амелии звучал отовсюду, будто его источало само пространство. Глупость. Наверное, все дело в сознании, готовом вот-вот отключиться. Изношенное, убитое огнем и дымом тело отвергнет выкраденную с Изнанки душу. И что будет тогда?
– Вильгельм! Пожалуйста, открой глаза, Вильгельм!
Кто-то хлестнул его по щекам. Отрезвляющая боль заставила распахнуть веки.
Ее руки и шею оплетали алые цветы. Точно такие, какие он однажды достал для нее из разлома. Тогда Вильгельм едва успел их принести, радостно вопя:
– Мама! Мама, посмотри! – а потом истинное видение рассеялось.
За тринадцать лет она постарела. Черные волосы посеребрила седина, золотые глаза потускнели от горя. Сейчас в них дрожали слезы.
– Вильгельм! – снова закричала она и в отчаянии до боли стиснула плечи сына.
Он смотрел на нее, не веря глазам, а потому не мог ни двинуться, ни сказать хоть что-нибудь. Ви надеялся однажды найти мать, но сомневался, что сможет. Теперь же он проклинал свои осуществившиеся желания. Никакой радости встречи. Только горькое осознание – это конец. Для них обоих.
– Что же ты наделал, – сидя на коленях рядом с сыном, Амелия уткнулась лбом в его плечо и задрожала. Она беззвучно плакала, а тонкие, почти белые пальцы все сильнее впивались в руку Ви.
Он смотрел на рыдающую мать и без слов понимал всю горечь, которую она сейчас испытывала. Амелия чувствовала, что тело Ви умирает.
«Вильгельм не сможет жить среди людей, равно как и не сможет умереть. Сосуд плоти отвергнет душу, возвращенную насильно, но та не сможет перейти обратно в Изнанку».
Права ли была Кэтлин? Или ее предсказание не сбудется?
– Я не хочу быть призраком, – глядя в потолок, ярко освещенный языками разгулявшегося пламени, всхлипнул Ви.
Он не помнил, когда плакал в последний раз. Ви научился жить среди уродцев, танцевать под дудку Мадам, терпеть побои, быть экспонатом… Но он не мог смириться с осознанием, что Кэтлин была права. Каждый раз он заталкивал пугающие мысли в самые темные уголки сознания, но сейчас от них было не сбежать.
– Я просто хочу умереть, – простонал Ви, представляя, какой омерзительной станет вечность, если ему придется провести ее здесь.
Театр стал его клеткой при жизни, но смерть прикует к этому месту куда более прочной цепью. Сбежать шанса уже не будет.
– Я бы хотела помочь тебе, тут полно разломов, – помеченная своим собственным, прошептала Амелия, а потом ее голос сорвался. Речь оборвалась на полуслове, но Ви и так знал жестокую правду.
Разлом наделяет людей способностью видеть Изнанку, но не дарит талантов Зрячих или Странников. Люди становятся лишь наблюдателями. Амелия не сможет забросить Якорь в разлом. Ви придется остаться в этом мире даже после смерти.
– Я не хочу умирать здесь. Выведи меня, умоляю.
Щеки Амелии блестели от слез. Пламя прыгало вокруг, перекидываясь на кресла и вопящих людей, и в его свете морщины на лице матери казались глубокими бороздами. Бледная кожа плотно обтягивала череп и кости. Амелия походила на живой скелет. Совсем тощая, ей стоило огромных усилий поднять сына, который был выше на две головы. Когда она сумела это сделать, то закинула руку Ви себе на плечи, и вместе они медленно двинулись через разверзнувшийся ад.
– Что же ты наделал, Вильгельм? Зачем? – вопрошала Амелия, пока волочила его от сцены к стене. Там идти стало чуть проще – с одной стороны Ви опирался на стену, а с другой ему помогала мать.
Он не отвечал. Знал, что правда ее расстроит, потому что помнил, как открыто мать защищала его перед Кэтлин. Она искренне верила, что дар Ви не принесет бед и зла, а в итоге он собственноручно вынес приговор паре сотен людей.
Изнанка бесновалась. Сквозь зависший в воздухе разлом стекала бледно-желтая жидкость, которая отливала глянцем в прыгающих языках огня. Сквозь мелкие щели между пространствами наружу вылезли отвратительные жуки. Гигантские, почти с кулак, они черной волной хлынули наружу.
Амелия взвизгнула, когда один из таких жуков впился в ее руку. Женщина стряхнула насекомое, и то упало на блестящий щиток, что покрывал спинку. Даже в полумраке Ви увидел, что на брюшке жука был вытянутый рот, полный острых иголок.
От жара огня по лицу ручьями бежал пот. Было нечем дышать. В ушах звенело. В глазах плыло. Ви перестал различать истину от Изнанки, а Изнанку от собственных галлюцинаций.
– Стой!
Ви услышал этот голос сквозь треск огня и какофонию криков обезумевших людей, обреченных на смерть. Он обернулся и увидел Мадам, что тащилась за ним. Она волочила за собой гору металла, который разрастался и тяжелел. Обручи с шеи и рук переползли на голову, ноги уже были замотаны в железные ленты. Мадам едва могла двигаться. Последними, не скрытыми под живыми доспехами частями тела, оставались глаза, рот и пояс.
– Ты поплатишься за то, что сделал, – произнесла она тихо, но Ви все равно услышал.
Он с трудом стоял, опираясь одновременно на стену и на мать, но не чувствовал в Мадам угрозы. Она ему больше не
