Эрик Ластбадер - Французский поцелуй
Смех Мабюса сразу же прервался, когда Крис подставил кинжал под пучок света, идущего из окошка.
— Видал? Это настоящий. Именно его тебе надо, верно? — Он повернул кинжал так, что голубоватый свет упал на нефритовое лезвие, заставив его потемнеть. — Он твой, если отпустишь Сутан.
— Крис, не надо! — крикнула Сутан. — Ты сам не знаешь, что делаешь!
— Еще как знаю! — ответил он и, обратившись к человеку за ее спиной, повторил свое предложение. — Так как? Кинжал за женщину? Согласен?
М. Мабюс оскалился. Его глаза с жадностью впивали в себя блеск клинка. Наконец-таки, думал он. Он слегка подтолкнул Сутан вперед, ближе к Крису.
Крис отступил, сохраняя дистанцию.
— А чего мне соглашаться? — проворчал М. Мабюс. — Я могу иметь и ее, и кинжал. — Он усилил давление на ее горло так, что ока начала задыхаться. — Давай его сюда, — потребовал он невозмутимо. — Она долго не продержится.
Крис перевернул кинжал и взялся за концы его хрупкого лезвия обеими руками.
— Если ты ее немедленно не отпустишь, — пригрозил он, — я его сломаю пополам.
— Так я тебе и поверил!
Крис ожидал такой реакции. Он приложил усилие, согнув лезвие до пределов его гибкости.
Глаза мосье Мабюса чуть не вылезли из орбит.
— Не надо! — закричал он. — Не делай этого!
— Отпусти ее.
М. Мабюс опустил руку, обхватывающую шею Сутан, и она без сил почти повалилась на него. Белее снега, хватала воздух открытым ртом.
— Отпусти ее, — повторил Крис. — Совсем отпусти.
— А Преддверие Ночи? — М. Мабюс был в бешенстве.
— Ты его получишь.
— Крис, нельзя отдавать его этому выродку ни в коем случае, — крикнула Сутан хриплым, срывающимся голосом.
— Успокойся, — откликнулся он, потом перевел взгляд на Мабюса. — Это называется гомеостазисом.
— Что это за хреновина?
— Равновесие сил. У меня есть то, что ты хочешь получить, а у тебя — что я хочу. Ни ты, ни я не доверяем друг другу настолько, чтобы сделать первый шаг. Кроме того, я не знаю, что ты предпримешь, завладев кинжалом.
М. Мабюс осклабился.
— Ему нельзя доверять, Крис, — стояла на своем Сутан.
— У меня нет выбора, — возразил Крис. — Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
— Я сломаю кинжал, — пригрозила она, — прежде чем он перейдет в руки зверя, подобного ему.
— Вот и Терри Хэй тоже так думал, — сказал М. Мабюс. — У него и в мыслях не было отдавать Мильо Преддверие Ночи.
С этими словами он выпихнул Сутан ближе к свету. Крис сделал еще один шаг назад. Скоро его припрут к стене и некуда уже будет отступать.
— Но теперь Мясник мертв, — голос Мабюса звучал мрачно в темной пустоте конюшни. — Это так мы его называли во Вьетнаме.
— Кто такие «мы»?
М. Мабюс проигнорировал вопрос.
— Что бы он там ни думал и что бы он ни хотел, сейчас не имеет никакого значения. Так или иначе я получу священный кинжал, даже если для этого надо будет прикончить вас обоих. Вы что, думаете, мне это трудно сделать? — Он покачал головой. — На моей совести столько незаживающих шрамов, что я даже не почувствую, как к ним прибавится еще два.
— Ты знал Терри во Вьетнаме? — спросил Крис. — Кто ты?
— Меня зовут мосье Мабюс. Или Транг. И так, и эдак. Мое собственное имя или то, что мне дали они, — какая важность? Важно только вот это! — Он указал рукой на кинжал с нефритовым клинком.
— По-видимому, он для тебя так же важен, как для меня важна Сутан.
— Крис, ты не...
— Я уже говорил тебе, Сутан, что мне наплевать на этот ваш трехлезвиевый меч. Теперь ты убедилась в этом. Мне нужна ты: мне нужно знать, что произошло с Терри. Вот и все, что мне нужно.
— Но ты же знаешь, как важен был этот кинжал для Терри. Иначе он не стал бы так тщательно его прятать. Очевидно, он не хотел, чтобы Преддверие Ночи попал в руки этих людей.
М. Мабюс вслушивался в этот диалог со все возрастающим беспокойством. Он чувствовал, что Кристофер Хэй вот-вот отдаст ему кинжал. Только бы эта кхмерка поскорее заткнулась!
Потеряв терпение, он резко дернул ее плечо. Она вскрикнула.
— Ну смотри! Я тебя предупреждал! — крикнул Крис, приготовившись сломать лезвие пополам.
Но М. Мабюс отшвырнул от себя Сутан. Почувствовав себя свободной, она подбежала к Крису, протягивая руку к кинжалу.
— Убери его. Он наш.
Но Крис отвел в сторону руку, зажавшую Преддверие Ночи. Он смотрел Мабюсу прямо в глаза.
— Ты что. Сутан? Он не отстанет. Я уже успел убедиться в его способностях. Кроме того, у нас с ним договор.
— Договор с таким чудовищем? — воскликнула она. — Да ты с ума сошел! Он же вьетнамец. Их слову никто не верит.
— А я верю. — Крис пересек освещенный прямоугольник на полу и приблизился к тому месту, где стоял М. Мабюс, спокойно и внимательно наблюдая за ними. — Я получил Сутан, — сказал он, по-прежнему глядя ему прямо в глаза. — А теперь ты получаешь Преддверие Ночи. — И с этими словами он протянул ему священный кинжал, упомянутый в «Муи Пуан».
— Крис, не будь дураком! Он убьет нас, как только завладеет кинжалом!
Но в данный момент она для него как бы не существовала. Сейчас были только двое: он и Мабюс. И в этот потрясающий момент ему открылось что-то в личности этого человека, что тот тщательно скрывал от всего света. Тем более, от него с Сутан. Вот бы проникнуть в его тайную жизнь!
Крис понимал, что, в противоположность нормальным людям, которым для жизни требовалось есть и пить, М. Мабюс существовал на одной ненависти. В глубине этих черных глаз пылало холодное пламя. В других оно могло бы вызвать чувство неприязни и даже отвращения. Но Крис почувствовал только печаль, да еще какое-то странное чувство родства с ним, которого он сам не мог объяснить.
Как будто он стоял лицом к лицу с ребенком-убийцей. Кого винить в смерти людей, убитых им? Но его невинность не делала его менее опасным. Совсем наоборот, от него исходила смертельная опасность. Но в этих чертах не отражалась способность различать добро и зло, как в чертах других человеческих существ. Что можно сказать, глядя на голый череп, лишенный плоти и хрящевых тканей? Как можно судить о наклонностях и намерениях человека, глядя на такое окостенелое лицо, с которого стерты даже намеки на человеческие эмоции? Ведь это все равно, что усматривать понимание значения искупления грехов у зародышевой ткани.
Наконец Крис, пятясь, отошел от него.
— Мы оба победили, — сказал он. — И оба побеждены.
Лето 1969
Бан Me Туот, Вьетнам — Прифронтовая зона — Ангкор, Камбоджа
Когда Сив прибыл в дымную преисподнюю под названием Вьетнам, больше всего его поразило ее зловоние. Выросший на улицах Дьявольской Кухни, он был знаком с запахом нищеты: грязь, копоть, месяцами не убирающиеся контейнеры с отбросами, неделями не мытые тела, паленая резина, разложившиеся дохлые крысы. Но даже это не подготовило его к миазмам Вьетнама.
Вонь была везде: в насыщенном гарью воздухе, в его гимнастерке с неотстирывающимися пятнами крови, в неудобоваримой пище, которую он ел, в водянистом пиве и напитках, которые он пил. Это запах смерти, и от него невозможно избавиться.
Только музыка немного ослабляет запах смерти, только сочные ритмы рок-н-ролла достаточно притупляют чувства, чтобы забыть о зловонии, постоянно атакующем его обоняние.
Он слышит начальные аккорды песни «Ищу убежище», исполняемой ансамблем «Роллинг Стоунз», вырывающиеся из музыкального ящика, и невольно начинает подпевать Джаггеру своим удивительно приятным баритоном.
Он танцует с девушкой, имени которой не знает, и, наверное, не узнает никогда. Она для него просто таинственная частичка войны, ее теплое тело представляется ему реликтом культуры, ныне исчезнувшей среди хаоса и разрушения.
В эту забегаловку со стенами из гофрированного железа и пустых банок кока-колы, в эту чудом сохранившуюся частицу исчезнувшей цивилизации часто наведывается Сив, чтобы хоть на время позабыть зловоние и самому забыться. Именно здесь он познакомился с Волшебником.
Этот человек произвел на него неизгладимое впечатление, а на Сива произвести впечатление не так просто: он человек подозрительный по природе.
За семь месяцев пребывания в этой преисподней, Сив начал замечать, что он представляет собой своего рода аномалию. Характер его ковался в горниле войны, где диапазон жизненных впечатлений необычайно узок. Мужчин посылают убивать друг друга, а женщины — ну, а они существуют, чтобы было с кем переспать между боями.
Нет ничего удивительного, что в такой адовой атмосфере человеческая жизнь перестает быть абсолютной ценностью, превращаясь в товар, которым можно обладать, а можно и потерять, который можно продать или купить. Сердца в такой атмосфере быстро черствеют до такой степени, что скудость существования перестает замечаться.
Тем не менее, Сив сумел уберечь сердце от ужасов, порождаемых войной. Неистовый в бою и буйный во хмелю, он был неизменно нежен с женщинами. Для него это стало своего рода оселком, на котором он проверял свои человеческие качества. Единственным способом удостовериться, что джунгли не выпотрошили его полностью, было взять в постель местную девушку, когда он на короткое время возвращался к тому, что они во Вьетнаме, смеясь, называли цивилизацией. Вот в такие моменты он, к своему облегчению, обнаруживал, что сколько бы вьетконговцев он ни убил, сколько бы крови, своей и чужой, он не пролил, он, в основе своей, все тот же Сив Гуарда.
