Андрей Бондаренко - Купчино (Трилогия)
— Александр Барченко — фигура известная, — задумчиво глотнув из пивного бокала, подтвердил Хрусталёв. — Оккультист, астролог, писатель, гипнотизёр. В молодости — от хронической нищеты — занимался гаданием и хиромантией на ярмарках. Писал научно-популярные статьи и очерки для дореволюционных газет и журналов. Даже издал два полноценных романа и один сборник рассказов. После революции знаменитый профессор Бехтерев, удивив многих, пригласил Барченко работать в Институт мозга и высшей нервной деятельности…. А, вот, всё дальнейшее не так прозрачно. Официально считалось, что в 1922-ом году Барченко отправился на Кольский полуостров именно по заданию В. М. Бехтерева — изучать эффект «мереченья». То есть, явление, схожее с массовым гипнозом и распространённое тогда у саамов. Так ли это? Затрудняюсь ответить…. Да, после первой экспедиции на Кольский полуостров Барченко начал тесно сотрудничать с ОГПУ. Но тогда многие жители СССР сотрудничали с этим мрачным ведомством. Если, конечно, не мечтали попасть на сибирский лесоповал…. Теперь по экспедициям 1934-36-го годов. Сомневаюсь я, что Барченко и Бокию удалось отыскать какие-либо серьёзные «гиперборейские» артефакты. По крайней мере, никаких документальных подтверждений на этот счёт не существует…
— Как это — не существует? — возмутилась Александра. — Я же сегодня лично рассматривала старинные фотографии из архива покойной бабушки Толстого бастарда. На них зафиксировано много чего интересного.
— Старинные фотографии, оставшиеся от бабушки? — недоверчиво переспросил Пашка. — А как же обыск, произведённый в далёком 1938-ом году? Когда — по твоим же словам — всё перевернули вверх дном, а потом провели конфискацию имущества? Почему эти «интересные» фотки тогда не изъяли?
— Маринка сказала, что они хранились отдельно. То ли на чердаке, то ли на какой-то даче…. Ну, рассказать вам, недоверчивые индивидуумы, про фотографические изображения? Или же обойдётесь?
— Конечно, Санечка, расскажи, — вкрадчиво-медовым голосом попросила Сова. — Не обижайся, пожалуйста, на этих грубых, приземлённых и неотёсанных мужланов…. Ну, что там было?
— На первой фотографии два мужика в засаленных ватниках стояли на гладко-обтёсанных прямоугольных плитах, которые — в свою очередь — лежали на покатом склоне сопки. Плиты были сложены «змейкой». Я сразу подумала, что это фрагмент какой-то ужасно-древней дороги…. На второй красовалась лохматая лошадка, стоявшая рядом с высоченной «свечой». То есть, рядом с пятиметровым каменным цилиндром. На третьей — потрёпанная полуторка на фоне гигантского каменного куба. Визуально — базальтового. Дело, заметьте, происходило в тридцатые годы прошлого века. А на четвёртой фотке пожилой бородатый дяденька, натужно улыбаясь, крепко сжимал в ладонях небольшую чашу светлого металла…
— Ты сказала, мол, натужно улыбаясь? Почему — «натужно»? — не удержался от очередного вопроса внимательный к мелочам Сомов. — Как это понимать?
— Ну, мне так показалось…. Может чаша, хоть и маленькая, была очень тяжёлой, и бородач её удерживал с трудом?
— Маленькая — это как?
— На толстой и короткой ножке. Высотой — с этот пивной бокал, — ткнула пальцем Сашенция. — Только плоская и гораздо шире. Что ещё? Изготовлена, как я уже говорила, из светлого металла. Имеются диаметральные и тонкие иссиня-чёрные полосы. Между полосами размещены — тоже чёрные — странные уродливые значки, немного похожие на древнескандинавские руны…
— Не может быть! — воскликнул Хрусталёв.
— Не надо так шуметь, уважаемый господин писатель, — попросил Антонов. — Говори, пожалуйста, потише. Нам повышенное внимание со стороны любопытных посетителей нынче ни к чему…. Итак, чего, собственно, не может быть?
— Именно так — во многих авторитетных литературных источниках — её и описывают. Мол, очень тяжёлая, неизвестного светлого металла, с чёрными руническими значками.
— Кого — её?
— Чашу Святого Грааля. Будь она не ладна.
— Почему — не ладна?
— Проклятая вещица, — неодобрительно шмыгнул носом Хрусталёв. — Там, где её начинают искать, тут же происходят всяческие гадости и преступления. Убийства, похищения, поджоги. Прочая неаппетитная ерунда. Про такие случаи написана целая куча романов…. Говорите, мол, фантастических романов? Ну, и что из того? В каждой хорошей шутке, как известно, присутствует только доля шутки. Точно также обстоят дела и с хорошей фантастической литературой…
Глава девятая Совещание на трибуне
Ещё через пару минут Пашка, картинно закатив глаза, предложил прогуляться, мол: — «В общественных заведениях такие серьёзные вещи обсуждать не стоит. «Капитаны», конечно, место почётное, и «прослушек» здесь отродясь не устанавливали, но всё же…. Новые посетители регулярно подтягиваются. Уже больше половины столиков занято. Да и у здешних официантов имеются чуткие уши…».
Спорить с ним никто не стал. По-быстрому допили пиво и коньяк, дожевали орешки и шоколад, сполна рассчитались за выпитое и съеденное, посетили туалетные комнаты, после чего, облачившись в зимние одежды, вывалили — дружной компанией — на улицу.
Приближался вечер. Зажглись уличные тускло-жёлтые фонари. По низкому питерскому небу — медленно и печально — ползли кучевые серые облака.
— Заметно потеплело. Сейчас, наверное, в районе трёх-четырёх минусовых градусов. Да и ветер практически отсутствует, — сообщила Сова и, чуть помедлив, предложила: — Давайте — прямо сейчас — посетим этот подозрительный пруд? Во-первых, погода хорошая. Совсем не холодно. Подышим свежим воздухом. Во-вторых, там сегодня — после вчерашнего знаменитого митинга — должно быть безлюдно. Осмотримся на местности, поболтаем, обсудим Санькину трофейную информацию…
Так они и сделали. Дождались на остановке трамвай «двадцать пятого» маршрута, доехали до пересечения Димитрова и Бухарестской, вылезли и двинулись к овальному водоёму, скованному зимним льдом.
Там, где раньше возвышался тёмно-синий строительный забор, была старательно натянута — параллельно берегу пруда — полосатая красно-белая лента.
— Может, перелезем? — предложила свободолюбивая Сашенция. — Впрочем, можно и поднырнуть…
— Стойте, граждане! Проход запрещён! — раздалось сзади. — Нельзя заходить за ограничительную ленту!
К ним быстрым шагом, напустив на себя грозный вид, приближалась парочка постовых.
— И где же, господа полицейские, вас черти носят? — состроив зверскую физиономию, недобрым голосом поинтересовался Сомов. — Вам, разгильдяям, что с утра было велено?
Сержанты дисциплинированно вытянулись в струнку.
— Неустанно бдить! — гаркнул один из них. — И за полосатую ленту, до отдельного приказа, никого не пускать!
— Молодец. Только орать не надо. Чай, не на смотровом плацу…. А вы, морды? Откуда следуете?
— Дык…
— Дык — из Органов в миг! Ну, где были, орлы бесхвостые?
— В «Ленту» заходили, господин майор. За сигаретами. Больше такого не повторится.
— Понятное дело, — язвительно усмехнулся Пашка. — Какая служба без регулярных перекуров и пошлых анекдотов? Так, маета одна бестолковая…. «Фээсбэшники» появлялись?
— Так точно. Только они к пруду, вовсе, не приближались. Минут сорок-пятьдесят покопались на месте взрыва вчерашней гранаты, отобрали пробы и укатили восвояси.
— Какие ещё пробы?
— Ну, снега там, грунта. Кучу окурков зачем-то распихали по полиэтиленовым пакетикам. Клоуны, одно слово.
— Значит, наши братья по оружию из параллельного ведомства к пруду не подходили?
— Никак нет! — подтвердил сержант.
— А кто же тогда подходил? — подпустил в голос елея Сомов. — Ну? Не слышу ответа…. В глаза мне смотреть, так его и растак! Я, что же, по-вашему, свежих следов на снегу не отличу от вчерашних?
— Дык…
— Уволю на хрен! Прямо сегодня! Без выходного пособия! С волчьими билетами!
— Депутат Митрофаненко с охраной приезжал, — испуганно промямлил второй сержантик. — На двух БМВ с московскими номерами.
— И вы, остолопы, их пропустили?
— Так, вот, получилось…. Он же — депутат Государственной Думы. Опять же, постоянно в телеке мелькает. А его охранники, они оставались возле машин. То есть, за ограждающую ленту не переходили…
— Трусливые морды, мерзкие подхалимы и льстивые лизоблюды, — неодобрительно вздохнув, констатировал Пашка. — И что сей приметный депутат делал на берегу?
— Ничего особенного. Сперва медленно обошёл вокруг строительного вагончика. Зачем-то подёргал за дверную ручку. Потом поднялся на трибуну, оставшуюся после митинга, и долго наблюдал-изучал.
— Что — изучал?
— Ну, прилегающие окрестности. В основном, поверхность пруда, скованную льдом…. Потом достал из наплечной кожаной сумки блокнот и шариковую ручку. Стал чего-то чиркать в блокноте…
