Вильям Кобб - Клуб Мертвых
— Тогда, идем в окно!
— Да, ты прав, Кониглю! На каком мы этаже?
— На втором.
— Окно выходит в сад. Там дальше есть стена, но она нас не остановит. Итак, вперед!
— Вперед!
— За дело!… Предоставь мне действовать. Я знаю способ открывать окна без малейшего шума.
Способ действительно был хорош, так как спустя минуту окно тихо отворилось, и Мюфлие высунул голову наружу
— Пустяк! — заметил он. — Три, четыре метра, положим пять, чтобы не ошибиться. Марш вперед!
С этим словом он перелез через подоконник, повис на руках и спрыгнул на песок так легко, что «даже розовый листок не дрогнул бы!», как заметил он спрыгнувшему за ним Кониглю.
Несколько минут они стояли молча. В доме было темно и тихо.
— Я не знаю, что со мной происходит, — шепнул Кониглю. — Кажется, будто с нами должно случиться несчастье.
— Не бойся ничего, со мной не пропадешь!
Друзья подошли к стене сада.
Стена в три метра задержала их не более, чем замок шкафа.
— Уф! — сказал Мюфлие, спустившись со стены на улицу. — Кончено!
Друзья были наконец на свободе.
— Где мы? — спросил Кониглю.
— Подожди, мне надо сориентироваться. Это очень шикарный квартал, стало быть, я легко узнаю место. Я ведь видел свет…
Видя, что ориентирование Мюфлие плохо подвигается, Кониглю употребил более скорое средство, а именно: дошел до угла и прочитал название улицы.
— Улица Сент-Оноре! — сказал он, подходя снова к Мюфлие.
— Да, да! Я так и думал! Впрочем, мы были доставлены сюда при таких странных обстоятельствах, что, право, можно было ошибиться. Значит, наш хозяин живет на углу Сент-Оноре и улицы Мира! На противоположном доме висит номер 125, нам, стало быть, легко будет найти дорогу назад!
— Куда мы пойдем? — спросил Кониглю.
— Куда глаза глядят! Кто знает, может быть, богатство и любовь ждут нас в нескольких шагах отсюда? Доверимся Провидению!
И друзья направились к Королевской улице.
— Тут мало виноторговцев… — заметил Кониглю.
— Еще бы! Иначе у них не было бы клиентов! Ведь знать ложится спать рано. В начале улицы Роше есть, впрочем, кабак первого сорта…
— Не опасно ли это… Вдруг нас узнают?
— Ба! Ничего!… Может быть, мы узнаем там что-нибудь о Биско!… Смелым Бог владеет… Идем… Потом, знаешь ли. Кониглю, ведь там я встретил в первый раз мою Германе!…
Сладостная дрожь пробежала по щекам Кониглю. Он знал, что Германс и Памела были неразлучны.
Скоро Мюфлие и Кониглю исчезли в лабиринте узких кривых улиц квартала Сен-Лазар.
— Мы приближаемся! — сказал Мюфлие спустя несколько минут. — О! Как бьется мое сердце!
— У меня тоже дух захватывает.
— Как хорош пунш с киршвассером! А!… У меня просто слюнки текут!
— Ты уверен, что найдешь дорогу?
— Еще бы!
Наконец перед друзьями возникла улица Роше. Сквозь ставни жалких лачуг виднелся еще кое-где свет.
Мюфлие храбро двинулся вперед, сопровождаемый Кониглю, который с наслаждением вдыхал ночной воздух.
Полиция не заглядывала в эти закоулки. Земля была покрыта грудами мусора, среди которых струился зловонный ручей жидкой грязи.
Дойдя до конца улицы, Мюфлие остановился.
— Вот тебе и раз! — сказал он. — Где же кабак?
— Он был здесь?
— Да, вот и дом, и дверь… Но я не слышу и не вижу ничего! Точно все здесь вымерло!
— Не постучать ли?
— Попробуем?
Мюфлие осторожно стукнул в ставню.
Тишина. Вторая попытка имела тот же результат.
Вдруг над головами друзей открылось круглое окно и показалась чья-то голова.
— Это печально! — сказал Мюфлие вполголоса. — Печально, друг мой Кониглю!
— Да, Мюфлие!
— Мюфлие! Кониглю! — раздался сверху голос.
— А! Тут есть люди! — вскричал радостно Мюфлие. — Отворите! Мы свои!
Послышалось что-то вроде сдержанного смеха.
— Э! — заметил Кониглю. — Кажется, над нами смеются?
— Нет… Идут.
Действительно, за дверью послышались чьи-то шаги, потом ключ повернулся в замке.
— Наконец! — сказали в один голос два друга.
Они не произнесли больше ни слова, так как в ту же минуту дверь быстро распахнулась и два удара, мастерски направленные, обрушились на головы двух друзей, которые с глухим стоном повалились на землю.
Удары были нанесены железной полосой и с такой силой, что Мюфлие и Кониглю, не успев даже вскрикнуть, лишились чувств.
— Теперь возьмите их, — сказал чей-то голос. — Мы разберемся с ними после…
Несколько человек вышли из дверей и, подняв несчастных друзей, внесли их в дом.
Двери закрылись и все стихло.
Бедный Мюфлие! Бедный Кониглю!
24
КОШКА И МЫШЬ
Мы оставили Дьюлуфе в ту минуту, когда, пораженный пулей полицейского, он попал в руки своих преследователей.
Малуан, Бибе и Трюар успели спастись. Успех поисков был, значит, далеко не полным. Но известно было, что Дьюлуфе уже давно был неразлучным спутником Бискара. Через него надеялись овладеть всей шайкой и особенно ее страшным, неуловимым главарем.
Дьюлуфе был немедленно перевезен в тюрьму и там положен в лазарет.
Первая пуля только оцарапала ему плечо, но вторая попала в спину и он спасся от смерти только чудом, однако не был поврежден ни один из важных органов, и хирург объявил, что он отвечает за жизнь больного, если только не будет какого-нибудь особенного осложнения.
Пули были вынуты. Не прошло и нескольких дней, как сильная натура каторжника так ускорила излечение, что можно было уже подвергнуть его допросу.
Но в то время как жизнь одерживала верх над смертью в этом сильном организме, воля и разум, казалось, были навсегда парализованы.
Дьюлуфе молчал. На предлагаемые ему вопросы он отвечал едва заметными знаками и целыми часами лежал неподвижно, полуприкрыв глаза.
Однажды утром несколько человек, в том числе и хирург, окружили его постель.
— Он может выдержать допрос? — спросил один из них.
Внимательный наблюдатель мог бы заметить, как при этих словах лицо Дьюлуфе нервно подернулось.
Хирург взял его за руку, пощупал пульс, потом, приложив ухо к груди, прислушался к биению сердца.
— Может, — сказал он наконец.
Затем, обращаясь к одному из присутствующих, он добавил:
— Хорошенько осматривайте перевязки на его ранах. Очень важно, чтобы они не сдвинулись. Вы меня слышите? — продолжал он, обращаясь к Дьюлуфе. — Избегайте резких движений. Неосторожность может стоить вам жизни…
Дьюлуфе наклонил голову в знак того, что он понял.
— И вы не будете сопротивляться? — спросил хирург.
Дьюлуфе вместо ответа протянул свои тощие руки и взглянул на них с печальной улыбкой.
Он, видимо, не доверял больше своей силе… Сопротивляться!… Да разве это было возможно?… Он об этом и не думал.
— Когда он должен ехать? — спросил хирург.
— Через несколько минут… Холодная корзина уже готова, — отвечал один из присутствующих.
При словах «Холодная корзина» Дьюлуфе невольно вздрогнул. Он понял, что для него снова начинается борьба, борьба преступника против общества, где виновный всегда бывает побежден.
Он не был более больным, жизнь которого защищает наука, он становился опять разбойником, которого общество имело право убить.
Он вспомнил в эту минуту ужасную сцену смерти своего отца, когда старый рыбак пожертвовал собой для спасения своего ребенка…
Теперь он был один. Никто не мог и не хотел спасти его. Да и к чему?… Кончено! Все кончено!…
Спустя минуту Дьюлуфе вышел из лазарета, поддерживаемый полицейскими. Его посадили в ожидающий его фургон, дверца захлопнулась с металлическим лязгом, и экипаж тронулся.
Дьюлуфе впервые осознал свое положение. До сих пор он еще не думал о том, что ему придется предстать перед следователем, что его будут допрашивать и что ему придется отвечать.
В чем могут его обвинять? Может быть, все было известно?… Все!… Он вздрогнул всем телом. Он крал… Он убивал… Да, убивал… Внезапно он почувствовал ужас… Уже теперь он знал, что у него не хватит мужества отпираться.
Он пытался бороться с этим состоянием, пытался обрести прежнюю волю… Он говорил себе, что он давно уже знал, что этот час настанет, что он не ребенок…
К чему же бояться? Ведь хватало же ему присутствия духа для совершения преступлений?
— Выходите! — раздался вдруг грубый голос, и дверцы фургона отворились.
Дьюлуфе повиновался, и спустя минуту жандарм ввел его в большую и светлую комнату — кабинет следователя.
За бюро сидел человек, не поднявший даже головы при входе арестанта. Это был господин Варнэ, следователь. Неподалеку за маленьким столом сидел его секретарь, с любопытством взглянувший на вошедшего.
