Линда Фэйрстайн - Мертвецкая
35
— Да бросьте, мисс Купер. Неужели вы верите, что у всех, кто ишачит на науку, чисто интеллектуальные мотивы? У каждого ученого, с которым вы встречались, есть своя эгоистичная цель, будь то проект «Блэкуэллс» или собственные интересы. Греньер мечтает сколотить состояние на исследованиях для фармацевтических компаний. Успех Лэвери уладит скандал. Локхарт метит на солидную должность… — Назвав это имя, Шрив осекся. — Вы не представляете, до чего противно мне было слышать, как Скип превозносит своего деда и этот его рейд на коррумпированную тюрьму! Мой дед умер во время этого рейда. Эти события уничтожили мою семью.
— Профессор Локхарт знает, что Фриленд Дженнингс — ваш дед?
— Он ослеплен алчностью. А я не собирался ему говорить. Это лишь подлило бы масла в огонь.
— Не уверена, что понимаю связь, — заметила я. На самом деле я уже ни в чем не видела логики. Голова уже не кружилась, но я была измучена и закоченела.
— Моя бабушка — Ариана, красивая молодая жена Фриленда Дженнингса. Ай-тальянка, как говорил Орлин Локхарт. После того, как деда признали виновным в убийстве, отца взяла к себе его сестра. Ему было всего семь лет. Но когда во время рейда деда убили, сестра и остальные члены семьи Дженнингсов отправили отца в приют. — Шрив помолчал. — Они не были уверены, что он сын Фриленда. Зачем делить наследство Дженнингса с каким-то ублюдком? Так что когда ребенка решили выслать в Западные Штаты, никто не возражал. С глаз долой из сердца вон. И вон из завещания.
— Именно так поступили с вашим отцом?
— Так они хотели. Но в конце концов его забрал любовник Арианы. Отправкой мальчика на запад занимался церковный приют — тогда это было принято. Судя по всему, у Брэндона Шрива имелись основания полагать, что отец ребенка — он. Либо он так сильно любил Ариану, что решился забрать ее сына. — Шрив поколебался, затем произнес то, о чем мы оба подумали: — Сегодня на все эти вопросы ответила бы ваша технология ДНК. Но тогда это было невозможно. Итак, Брэндон Шрив заплатил церкви вдвое больше, чем предложила семья Дженнингсов, чтобы все сведения о ребенке были уничтожены, и все остались довольны. Шрив усыновил моего отца и, разумеется, дал ему свое имя.
— Но мальчик все помнил, да?
— И очень хорошо. Он все время рассказывал мне об этом. Шрив был хорошим отцом, но первые семь лет в качестве Дженнингса успели привить моему отцу интерес к правам по рождению. Те бриллианты должны были принадлежать ему, мисс Купер. Теперь они должны стать моими. Теперь я ненадолго вас оставлю. Если снег прекратится, вы сможете насладиться прекрасным видом, которым любовался из окна тюремной камеры мой дед — его дом в Ривер-хаус. Я передам от вас привет детективам.
Шрив вышел, освещая путь фонариком, и мои промерзшие апартаменты снова погрузились во мрак. Снаружи прямо под окном стоял прожектор, освещая великолепное здание. Если мне бы удалось направить его на тридцать футов ниже, кто-то очень далеко смог бы увидеть призрачный силуэт отчаявшейся женщины и прийти мне на помощь.
Мечты о спасении не помогли. Я принялась дергать связанными руками и извиваться, стараясь ослабить узлы на лодыжках. Стоп, сказала я себе, надо по очереди. Я была слишком взволнована и слаба, чтобы делать два дела сразу.
Мои попытки освободиться оказались тщетными. Я облокотилась на спинку стула и закрыла глаза. Думай, приказала я себе. Делай, что угодно, только не поддавайся парализующему холоду. Думай. Но думать я могла лишь о том, почему мы должны были заподозрить Уинстона Шрива.
Из досье Шрива мы с Майком сразу должны были понять, что проект «Блэкуэллс» не отвечает его профессиональным интересам. Этот человек посвятил свою жизнь изучению классических исторических мест и древних цивилизаций, таких, как Петра и Лютеция. А этот маленький клочок суши — слишком современный и слишком незначительный с точки зрения культуры, чтобы заинтересовать его.
И разве не сама Лола Дакота рассказала ему о бриллиантах? Она знала, что он — потомок Фриленда Дженнингса. Должна была знать. Той ночью много лет назад, когда она привезла его на остров, занималась с ним любовью и смотрела фейерверки, они тоже глядели на легендарный многоквартирный дом. Что сказал нам Шрив, описывая эту романтическую сцену? «До моего рождения там жил мой отец» — очень похоже на вид из окна камеры его деда.
Злость на саму себя еще больше меня утомила. Я гадала, вспомнит ли Майк о великодушном предложении Шрива, когда мы сказали, что собираемся покататься по острову. Как он настаивал, что сам свозит нас сюда. Разве может убийца мечтать о большей власти? Я представила, как бы он вел себя и что чувствовал. Он провел бы нас через ворота, провез на расстоянии плевка от больницы и лаборатории, предупредил о падающем граните и битом стекле. Ради нашей же безопасности. И все это время знал бы, что труп Шарлотты Войт у нас под носом.
Скорее всего, это Уинстон Шрив звонил жене Паоло Рекантати под видом профессора Греньера. Шрив умен и отлично понимал, что скандал в колледже подорвет положение Рекантати. Его можно легко заставить убрать конверт из кабинета Дакоты — особенно если такой безвредный поступок решит все проблемы. А миссис Рекантати никогда не встречалась ни с одним из них. Значит, она не отличит голос Греньера от голоса Шрива.
Поначалу, придя в сознание, я хотела верить Уинстону Шриву. Хотела верить, что я в безопасности и могу ему доверять. Он не убивал Шарлотту Войт. Но разве мог он придумать более жестокую судьбу, чем оставить ее труп в этом заброшенном месте?
А что насчет Лолы Дакоты? Почему ее убили? В отличие от Шарлотты, ее смерть не была несчастным случаем.
Потом я вспомнила, что сказал Клод Лэвери. Он старался убедить нас, что не видел Лолу почти месяц. Со слов Барта выходило иначе. Клод точно помнил, что сказала Лола во время их последнего разговора: она знает, где Шарлотта Войт, и собирается встретиться с девушкой.
Из-за этого мы с Майком надеялись, что Шарлотта жива. Я сбросила дурман успокоительного и принялась выстраивать логическую цепочку событий.
Если прав Барт, тогда Лэвери и Лола встретились у подъезда. Лэвери уже грозила тюрьма, и ему не хотелось становиться еще и козлом отпущения в расследовании убийства — он ведь был последним, кто видел Лолу Дакоту живой.
Но вдруг она доверяла ему настолько, что рассказала о своих догадках? Что ей известно, где Войт, и она собирается увидеть ее, найти. Как и я, Лэвери предположил, будто эти слова означают, что Шарлотта жива. Но Лола знала правду. Сказала ли она об этом Шриву, пока меньше часа находилась у себя в квартире? Может, она угрожала съездить на остров за доказательствами? И кто помешал ей это сделать? Шрив?
Я снова начала извиваться, тратя последние капли сил на свои путы. Не знаю, действительно ли они ослабли или мне просто хотелось в это верить.
Я остановилась отдохнуть. В огромную дыру, когда-то бывшую окном, врывался яростный ветер. Он находил лазейки в моей одежде, задувал в капюшон парки, колол уши, со свистом пробирался в рукава, проверяя на прочность термобелье.
Бездомные выживают в такие зимние ночи, говорила я себе. В этот момент на всех городских улицах и тротуарах, в картонных коробках и дверях магазинов ютятся старики. Немощные, больные. Ты сможешь, нашептывали тихие голоса. Люди знают, что ты пропала, тебя уже ищут. Сколько пустых столов осталось рядом с Шарлоттой? Что мне придется сделать, чтобы не оказаться на одном из них в ожидании весенней оттепели?
Заскрипел снег, и я услышала шаги. Потом показалась узкая полоска света. Уинстон Шрив вернулся и принес шестифутовый кусок толстой веревки.
36
Шрив говорил со мной, а я не могла оторвать взгляд от веревки. Он присел на корточки и развязал мои путы. По сравнению с тем, что он бросил на потрепанный грязный матрас, они казались кукольной одежкой.
— Это на тот случай, если все пойдет ужасно плохо. Пусть она вас не пугает.
Понимаю. До сих пор события разворачивались четко по расписанию. Все шло хорошо. Какую беду я накликала, выскочив из квартиры Джейка в воскресенье вечером? Я зажмурилась и представила, как лежу на диване в его гостиной. Как хорошо, думала я, вновь почувствовать, что он ласкает меня, занимается со мной любовью. Что могло быть ужаснее, чем события последних суток?
Я подвигала ногами и руками, чтобы размять их. Ноги начало покалывать — из-за того, что я долго сидела неподвижно, они затекли.
Шрив принес полиэтиленовый пакет из какого-то супермаркета, который, наверное, попался ему на обратном пути к канатной дороге на Второй авеню. Он вытащил половинки сэндвичей из алюминиевой фольги и снял крышки с двух больших стаканов кофе.
— Вот, совершенно безвредно. — Он отпил кофе, показывая, что туда ничего не подмешано. Я глотнула теплой жидкости, и несколько скованных холодом дюймов моего горла отогрелись. Наверное, мне было все равно, есть ли там наркотики. Возможно, сон — это лучше того, что ожидает меня в этом городском иглу. За три минуты я выпила все кофе. Что-то — либо кофеин, либо возвращение Шрива — встряхнуло меня, и я вся обратилась во внимание.
