Эрик Ластбадер - Сирены
— Меня зовут Мейер, — представился он. — Карл Мейер. Вы слышали обо мне, — последние слова звучали скорее утвердительно, чем вопросительно.
Она кивнула в ответ.
— Рубенс говорил мне о вас. Я думала, что вы в Сан-Диего.
Некоторое время Мейер с любопытством оглядывал ее. При этом он сидел, не шевелясь, и лишь большие зрачки его странных глаз торопливо перемещались из стороны в сторону. Полная тишина нарушалась лишь едва приметным шипением кондиционера. В зеркальных стеклах, непроницаемых для взгляда, отражался интерьер салона. Казалось, внешний мир перестал существовать.
— Вы опасаетесь меня, — произнес он наконец. — Очень хорошо. Это доказывает, что вы правы в своих оценках. — Вдруг он улыбнулся, и во рту у него сверкнули золотые коронки.
— Итак, стало быть, это и есть Дайна Уитней. Фраза прозвучала настолько неожиданно, что Дайна невольно рассмеялась.
— Простите, — произнес он. — Разве я сказал что-то забавное?
— В общем да, — отозвалась Дайна. — Такое ощущение, что каждый знает меня в лицо.
— А, — протянул Мейер с пониманием. — Разумеется. — Он наклонился вперед и, внезапно перейдя на «ты», поинтересовался. — А скольким удалось прикоснуться к тебе? — Он постучал кончиком пальца по тыльной стороне ее ладони. — Ты уже превратилась в икону... или, в крайнем случае, скоро станешь ею. Скажи мне, какие ощущения это вызывает у тебя?
Дайна ничего не ответила, точно не расслышав вопроса. Ее взгляд приковали к себе расплывшиеся, но все равно безошибочно узнаваемые синие цифры на внутренней стороне предплечья Мейера. Увидев, что отвлекло его собеседницу, он тихо сказал:
— Они считали, что мы не заслуживаем того, чтобы иметь имена. Имя — это привилегия людей. Нам же они давали только номера.
— Простите, — прошептала Дайна.
— Ничего страшного. — Рука Мейера вернулась на прежнее место. — Это был иной мир, отличный от того, в котором обитаешь ты. Однако и в твоем мире хватает ужасов. — Его глаза слегка округлились, и Дайне почудилось, будто она уловила в них отблески того прежнего мира, о котором говорил Мейер. Он поднял руки вверх. — В юности я очень любил рисовать и мечтал о том, чтобы стать новым Сезанном или Матиссом. У меня был талант. — Его голос опустился до шепота. — Я делал успехи. В моей душе горел светоч. — Его глаза сверкали. — Однако я задержался в Европе дольше, чем следовало. Слишком задержался. Я просто не мог поверить в то, что там творилось. Когда нацисты схватили меня и узнали, чем я занимаюсь, они сделали вот это. — Он поднял ладони вверх, растопырив, насколько это было возможно, искривленные пальцы. — Просто так, ради забавы. Они переломали мне один за другим все пальцы.
Наступила пауза, во время которой Мейер, не отрываясь, пристально глядел на Дайну. Потом, пожав плечами, добавил:
— Ну что ж. По крайней мере, я остался в живых, верно? — Он добродушно похлопал ее по коленке. — Ты не ответила на мой вопрос.
Дайне пришлось напрячься, чтобы вспомнить, что он имеет в виду.
— Мне нравится мое дело. Я занимаюсь творчеством и уже обрела признание. Что мне еще желать? Мейер проницательно смотрел на нее.
— В самом деле, чего? — Он улыбнулся. — Жизнь — приятная штука для тебя, Дайна, не так ли?
— Но отнюдь не безопасная.
— О да! — он рассмеялся, с размаху хлопнув себя по коленке. — Во что бы превратилась жизнь, если б из нее исчезли все опасности. Мой бог, какой невероятно скучной и серой она стала бы тогда! Нет, я бы скорее согласился отрезать себе кисть. — Он мрачно усмехнулся и принялся неловко развязывать кожаные шнурки на своих гуарачах.
— Позвольте, я помогу. — Дайна наклонилась вперед и, бережно отведя в сторону его изуродованные пальцы, развязала узлы.
Мейер опустил босые ноги в ванночку и нажал хромированную кнопку, включая массажный аппарат. Поверхность воды заколыхалась, и на лице собеседника Дайны появилась слабая улыбка.
— Вот так-то лучше. — Дотянувшись до бара, он открыл его и осведомился. — Что будешь пить?
— Виски.
— Сию минуту. — Он настолько ловко обращался с бутылками, стаканами и льдом, что Дайна начала сомневаться, не так ли уж неизлечимо были некогда повреждены его на вид совсем искалеченные пальцы. Впрочем, она тут же подумала о том, что он не позволил бы ей заметить это противоречие, если б не питал к ней полного доверия.
Когда коктейли были готовы, и они пригубили каждый из своего стакана, Мейер продолжил прерванную беседу.
— Возраст, моя милая Дайна, очень серьезная вещь. Конечно, в идеальном мире никто не должен обращать на него внимания, но, полагаю, ты не станешь возражать, если я скажу, что наша планета отнюдь не является таковым. В молодости я был очень терпеливым человеком. Я научился терпению, рисуя картины маслом. Подлинные творения не создаются в суете. — Он вздохнул и опустил стакан.
— Однако мне кажется, что с возрастом терпение истощается. Один из моих сыновей погиб в Корее. Второй — во Вьетнаме. Подлинных творений больше нет и быть не может. Время на исходе. — Он опять посмотрел на нее. — Когда человек стареет, он все больше и больше обращается к собственной фантазии. — Та же самая лукавая улыбка появилась у него на лице.
— Теперь я стремлюсь лишь к тому, чтобы создать собственный мир. Ты видела Марго: она — одна из многих. Однако никто из них, кроме нее, не разъезжает повсюду вместе со мной. Она понимает дорогу, машину, меня. Мы все составляем вместе единое целое.
— Таким образом, я обретаю возможность всецело предаваться мечтам, в соответствии с которыми обустраиваю свою реальность. Я чувствую то же, что наверное должен чувствовать господь бог. Если, конечно, он существует или существовал вообще, в чем я лично очень сомневаюсь. — Он заморгал глазами, как сова. — Бог не забрал бы у меня обоих сыновей. Он никогда бы не позволил совершиться столь бессмысленной жестокости, а непостижимость путей божьих, о которой бубнит церковь, пустой вздор и больше ничего. Нет. Наш мир — отвратительное, гиблое место, и поэтому необходимо гарантировать безопасность тем, кого любишь... ты не согласна? — он задал вопрос небрежно, словно невзначай.
— Не знаю, что может выполнить роль подобной гарантии. — Она вспомнила Бэба и Мэгги. Мейер поднял указательный палец.
— Кое-что. Кое-что. — Он осторожно поднес стакан ко рту. — Расскажи мне, — прервал он наконец молчание, — о Рубенсе. Я хочу знать, какие чувства ты испытываешь к нему.
— Я люблю его.
— Не знаю, — задумчиво пробормотал он, — достаточно ли одного этого в наши дни. Однако в прежние времена одной любви всегда оказывалось мало. Я любил своих сыновей, но не сумел спасти их жизни.
— Не понимаю.
Мейер всмотрелся в ее глаза.
— Ты должна спасти Рубенса.
— От кого? — серьезность тона Мейера встревожив ее не на шутку.
— От него самого. — Он похлопал Дайну по коленке. — Не торопись и выслушай меня. После того, как моего младшего сына в ящике с приколотой в углу медалью, посмертно врученной ему, привезли из-за океана, я просто сошел с ума от горя. В конце концов, бремя стало слишком тяжким для меня. Это было так, точно некие электрические цепи внутри меня вдруг оказались разомкнутыми, и мои чувства умерли.
— Тогда я, очертя голову, бросился в бизнес. Деньги представляли собой плохой заменитель сыновьям, но найти лучший мне оказалось не под силу. Встретив Рубенса, я все больше сближался с ним, учил тому, что знал сам, пока наконец не почувствовал, что по этим цепям вновь побежал ток. Однако так продолжалось лишь некоторое время, ибо существуют вещи, которые невозможно забыть.
— Теперь мне становится все более ясно, что он оказался чересчур способным учеником, и потому сделался, пожалуй, слишком похожим на меня. Однако никому не следует жить так, как живу я.
— Стало быть, вы несчастливы? Откинувшись назад, он глубоко вздохнул и, вынув ноги из ванночки, вытер их полотенцем.
— Нет, я отнюдь не несчастлив. В этом вся суть. Я просто не могу быть таковым.
— Я не верю вам. Но если бы я даже поверила, разве то, о чем вы говорите, не высшее счастье?
— Ну да! — воскликнул он. — А заодно и все остальное, к чему мне теперь закрыт доступ. — Он изучающе заглянул ей в глаза. — Ты хотела бы видеть его таким? Смогла бы ты любить его такого?
— Я бы любила его несмотря ни на что.
— Надеюсь, — осторожно заметил Мейер, — что у тебя всегда будет достаточно силы, чтобы оставаться такой.
— Я предлагаю тебе заключить сделку, — обратился он к Дайне, когда «Линкольн» остановился у входа в отель. — Ты позаботишься о Рубенсе, а я помогу тебе найти убийцу твоей подруги.
Она глубоко вздохнула, с трудом приходя в себя.
— В подобной сделке нет никакой необходимости.
— Я хочу спасти его. Дайна, — серьезно сказал он. — И я не вижу никого, кроме тебя, кому бы он доверял в достаточной степени, и у кого хватило бы мужества взяться за подобную задачу.
