Лорел Гамильтон - Смертельный танец
Я сидела на краю кровати, прижимая к груди простыню, полностью открытая сзади и с пистолетом в руке, когда вошел Ричард.
На нем были джинсы, белая футболка, джинсовая куртка и белые теннисные туфли. Волосы спадали вокруг лица потоком золотых и каштановых волн. Удар когтя пришелся ему по лицу, оставив на всей левой щеке грубый красный рубец. Казалось, что рубцу уже неделя. А он мог появиться уже только после моего ухода.
В одной руке у него было мое кожаное пальто, в другой – мой браунинг. Он стоял в дверях и ничего не говорил.
Я сидела на кровати и тоже молчала. Для слов мне не хватало развитости и утонченности. Что можно сказать кавалеру А, когда он застает тебя голой в кровати кавалера Б? Особенно если кавалер А накануне превратился в чудовище и кого-то съел. Уверена, что в учебниках хорошего тона такая ситуация не рассмотрена.
Ты с ним спала?
Тихий, почти ласковый голос, будто он изо всех сил старался не заорать.
У меня подвело живот. Я не была готова к этому скандалу. Я была вооружена, но гола, и выменяла бы пистолет на одежду не задумываясь.
Я могла бы сказать, что это все не так, как выглядит, но оно так и есть.
Попытка к юмору не удалась.
Он шагнул в комнату, как врывается буря в окно, и гнев его летел перед ним потрескивающей волной. Меня окатило силой, и я чуть не вскрикнула.
Перестань на меня течь!
Это его остановило – буквально – на полпути.
О чем ты говоришь?
Твоя сила, аура или как там ее, она на меня льется. Прекрати.
Почему? Разве это неприятно? Пока ты не впала вчера в панику, это ведь было хорошо?
Я сунула «файрстар» под подушку и встала, держа перед собой простыню.
Да, было хорошо, пока ты не перекинулся прямо на мне. Меня залило прозрачной жижей, липкой.
От воспоминания об этом по коже прошла дрожь, и я отвернулась.
А потому ты пошла трахаться с Жан-Клодом. Очень логично.
Глядя на него, я почувствовала, как во мне поднимается ответная злость. Если он хочет ссориться, он пришел куда надо. Я подняла руку, покрытую чудесным радужным кровоподтеком.
Это ты сделал, когда отбросил меня прочь.
Убийств было достаточно. Больше никто не должен был умереть.
И ты серьезно думаешь, что Райна даст тебе взять верх? Ни за что. Сначала она увидит твою смерть.
Он упрямо покачал головой:
Я теперь Ульфрик, власть у меня. Райна будет делать то, что я скажу.
Райной никто не может командовать – достаточно долго. Она тебе уже предлагала трах?
Да, – ответил он, и от его тона у меня пресеклось дыхание.
И ты это сделал, когда я ушла?
Тебе бы это было очень сейчас на руку.
Здесь я не смогла выдержать его взгляда.
Если ты сделаешь ее лупой, она не будет дальше интриговать. Ей главное – не терять основы своей власти.
Я заставила себя посмотреть ему в глаза.
Я не хочу Райну, – сказал он, и такой мучительной болью исказилось его лицо, что у меня слезы выступили на глазах. – Я хочу тебя.
Ты не можешь меня хотеть после этой ночи.
Для того ты и спала с Жан-Клодом? Ты думала, что это обезопасит тебя от меня?
Я не думала об этом настолько отчетливо.
Он положил на кровать пальто и пистолет и схватился руками за спинку. Дерево застонало от силы его пальцев, и он отдернул руки, будто не собирался его ломать.
Ты спала с ним в этой постели. Прямо здесь.
Он прикрыл глаза рукой, будто пытаясь стереть этот образ.
И вскрикнул нечленораздельно.
Я шагнула к нему, вытянув руку, – и остановилась. Чем я могла его утешить? Что сказать? Да ни черта.
Он дернул на себя нижнюю простыню, выдернул, схватил матрац и сорвал его с кровати, схватился за кровать и поднял ее.
Ричард! – крикнула я.
Кровать была из сплошного старого дуба, а он отшвырнул ее, как игрушку, дернул нижнюю простыню, и шелк порвался с треском лопнувшей кожи. Ричард стоял на коленях, держа в руках рваный шелк, протягивая ко мне руки, и обрывки стекали с них, как кровь.
Он поднялся на ноги, не совсем уверенно, пошатнулся, схватился за кровать и шагнул ко мне. «Файрстар» и браунинг лежали где-то на полу среди красных обрывков шелка и расшвырянных матрацев.
Я попятилась, пока не уперлась в угол, и отступать стало некуда. Я все еще прижимала к себе простыни, будто они могли меня защитить, протянула руку в сторону Ричарда, будто это могло помочь.
Что ты хочешь от меня, Ричард? Что ты хочешь, чтобы я сказала? Мне очень жаль. Жаль, что я сделала тебе больно. Жаль, что не смогла пережить то, что видела ночью. Мне жаль, жаль, жаль.
Он шел ко мне, ничего не говоря, сжав руки в кулаки. Я поняла, что боюсь Ричарда, что я не знаю, что он сделает, когда дойдет до меня, и что я не вооружена. Наполовину я чувствовала, что заработала по морде хоть один раз, и это я ему должна. Но, видя, что он сделал с кроватью, я не знала, выживу ли я.
Ричард схватился за простыню, смял ее рукой, дернул меня за нее к себе, поднял на цыпочки и поцеловал. Я просто замерла. Удар, крик – этого я ожидала. Но не поцелуя.
Он надавил губами, заставляя меня открыть рот. Ощутив его язык, я отдернула голову.
Ричард положил мне ладонь на затылок, будто силой хотел заставить целоваться с ним. Ярость на его лице ужасала.
Я стал недостаточно хорош для поцелуев?
Я видела, как ты ел Маркуса.
Он отпустил меня так резко, что я упала на пол, запутавшись в простыне. Попыталась подняться на колени, но ноги застряли, простыня соскользнула с одной груди. Я попыталась ее натянуть. Наконец-то смутилась.
Позавчера я мог касаться их и целовать. Сегодня мне даже нельзя их видеть.
Не надо, Ричард.
Он встал передо мной на четвереньки, и мы оказались глаза в глаза.
Чего не надо? Не надо психовать, что ты дала вампиру? – Он пополз вперед, придвинулся почти вплотную. – Ты дала трупу, Анита. Как, хорошо это было?
Я смотрела на него, уже не смущаясь, а злясь.
Да, это было хорошо.
Он дернулся, будто я его ударила. Лицо его сморщилось, глаза лихорадочно забегали по комнате.
Я люблю тебя, Анита! – Вдруг на меня поднялись полные страдания глаза. – Я люблю тебя.
Я старалась раскрыть глаза пошире, чтобы слезы не потекли по щекам.
Я знаю, и мне жаль.
Он отвернулся, не встав с колен. Ударил по полу ладонью, заколотил двумя кулаками, пока белый ковер не окрасился кровью.
Я вскочила, наклонилась над ним, боясь дотронуться.
Ричард, не надо, пожалуйста, не надо!
Слезы текли, и я не могла их остановить. Я встала на колени рядом с ним:
Ричард, ты же себе руки разбиваешь, перестань!
Я схватила его за окровавленные запястья, сжала. Он глядел на меня, и взгляд его был полон человеческой муки.
Я дотронулась до его лица, до шрама от когтя. Он прильнул ко мне, и по его щекам покатились слезы. От его взгляда я замерла неподвижно. Он коснулся губами моих губ, и я не отдернулась, но и не стала целовать в ответ.
Он отодвинулся – настолько, чтобы ясно видеть мое лицо.
До свидания, Анита. – Он поднялся на ноги.
Я столько хотела сказать, но все это не имело бы смысла. Уже ничего нельзя было исправить. Ничем не стереть того, что видела я этой ночью и что при этом почувствовала.
Ричард, я... Ричард... мне очень жаль...
Мне тоже. – Он пошел к двери, остановился, взявшись за ручку. – Я всегда буду тебя любить.
Я открыла рот – но не издала ни звука. Ничего я не могла сказать, кроме как «Я люблю тебя, Ричард, и нет слов, чтобы передать, как я сожалею».
Он открыл дверь и вышел, не оглянувшись. Когда дверь закрылась, я села на пол, закутавшись в шелк простыни. Она пахла одеколоном Жан-Клода, но был в ней теперь и запах Ричарда. Лосьон его лип к ткани, к моим губам.
Как я могла его отпустить? А как я могла его удержать?
Я сидела на полу и ничего не делала, потому что не знала, что мне делать.
41
Позвонив на автоответчик Эдуарда, я оставила сообщение. Я не могла оставаться там, где была. Не могла смотреть на разгромленную спальню и видеть страдающие глаза Ричарда. Я должна была уйти. Должна была позвонить Доминику и сказать, что я не приду. Триада силы не будет действовать, если хотя бы двоих из нас не будет на месте. Жан-Клод у себя в гробу, а Ричард исчез со сцены. Непонятно, что дальше будет с нашим маленьким триумвиратом. Я не могла себе представить, что Ричард будет стоять и смотреть, как я лапаю Жан-Клода, если я не буду лапать и его. Я могла его понять.
Странно, но от мысли, что он будет спать с Райной, я по-прежнему зеленела от ненависти. У меня не было права его ревновать, а я ревновала. Только подумать.
Я оделась в черные джинсы, безрукавку и черный блейзер. Сегодня ночью мне работать, а Берт устроит истерику за появление на работе в черном. Он считал, что это создает неверный имидж. И пошел он куда подальше. Черное мне сегодня под настроение.
Браунинг в наплечной кобуре, «файрстар» в боковой, по ножу на каждой руке и нож вдоль спины. К работе готова.
Дам Эдуарду еще десять минут и пойду отсюда. Если где-то там еще прячется убийца, я ему буду почти рада.