Андрей Измайлов - Трюкач
– Я тебе все время звонил, Витья… – виновато сказал Газик. – Я не знал, что делать.
– Брось. Знал ты, что делать! – невольно обозначил раздражение Ломакин.
– А что мне было делать?! – заорал пойманный Газанфар. И ударился в истерику. – Что, хочешь, скажу, это мой друг Гурген! А я его друг! Хочешь, да?! Пойду сейчас в аллею шехидов и там, где раньше Киров стоял, встану и закричу, это мой друг Гурген! А я его друг!
– Газик… тихо, Газик… Не надо. Газик!!! Я понимаю. Я тебе разве что-нибудь сказал? – Он, Ломакин, еще как понимал: аллея шехидов, то есть жертв ночного усмирения Баку после трехсуточного избиения армян. В высшей точке города, в бывшем парке Кирова (нет давно никакого Кирова, снесли статую). И парк постепенно превращается в то, чем был раньше, в кладбище – жертв психоза межнационального раздора. Господи, вразуми!… А Гурген просил Ломакина найти могилы Мерджанянов на Волчьих Воротах. Не найти… Зато теперь ты, Гурген, будешь лежать рядом. Не вместе, но рядом. Ты бы этого хотел, Гурген, ты бы этого хотел… Никто не знает часа своей смерти и не спешит оговорить условия погребения: чур нас, чур! А когда этот час приходит, поздно оговаривать…
Час пришел. Час крестов. Вот и для Гургена – час креста. Могильного. На Волчьих Воротах. Ты бы хотел этого, Гурген, – чтобы если не вместе со своими, то рядом. Уж прости – обычный будет крест, не крест-хачкар…
– Я пока ничего не напишу, – сказал Газик. – Или написать? Что написать? – он имел в виду ритуальную услугу-табличку на могиле. Не писать же, накликая: «ЛОМАКИН В. А.».
И Ломакин так и понял:
– Пока ничего не пиши. Просто даты. Мы ровесники, так? 1953-1994. Прилечу когда, вместе настоящий памятник поставим.
– Когда прилетишь?!
– Не знаю. Скоро. Не сейчас. Позже. Не знаю… Когда похороны? Кто будет?
– Завтра. Все будут. Все наши, кто помнит. Слушай, тебя, оказывается, министр знает! Мне звонили, сказали, министр тоже будет. Ты что, в Баку недавно был? Я сразу не поверил! Так не бывает, чтобы ты в Баку был, а к нам не зашел.
– Неважно… – поморщился Ломакин; – Давай о делах. Свидетельство о смерти уже получил?
– Получил. Сначала не дали. Сказали: родственник? Сказали: пусть родственник придет. Но потом… дали.
– Там кто? Там… я?
– Витья… У нас тут знаешь что делается?! Я же тебе уже говорил, Витья…
– Ладно, не надо… Там – я? Так?… Так?!!
– Витья… Да.
– Ты по факсу можешь передать? У тебя есть факс? У кого-нибудь? Только свои кагэбэшные байки сейчас – не надо. Реально: сможешь по факсу передать свидетельство? Чем скорее, тем лучше. Это важно. Мне – важно.
– Сегодня – нет… – принял к исполнению Газанфар. – Поздно. Все закрыто. Завтра с утра могу. У директора – факс в кабинете. Приду, скажу «надо». С утра.
Утро в понимании бакинцев – ближе к полудню. Впрочем, Газик – на заводе кондиционеров, там еще производство, там еще остатки дисциплины. Однако лучше уточнить!
– С утра – это когда? В десять? В одиннадцать?
– В семь. Я еще раньше приду. Очень надо?
– Очень. Запиши номер… – и он продиктовал факс-телефон Антонины, домашний. Второй раз продиктовал. – Записал?
– Кого спросить?
– Никого. Просто: примите факс. Там скорее всего на автомате будет. Передавай до тех пор, пока не пройдет.
– Хорошо… – Газик не переспрашивал, зачем Ломакину это нужно. Нужно – значит, нужно!
– Может быть, все-таки прилетишь? – после паузы спросил Газанфар просто так.
– Как там Баку? – после паузы спросил Ломакин просто так.
– Так…
– Я еще позвоню. Завтра.
– Звони. Если я не дома, то скоро буду дома.
– Про факс…
– Я знаю! Сделаю, сказал. Н-ну…
– Ну, давай…
– Давай…
Ломакин положил разгоряченную трубку и мысленно перекрестился: спроси Газик просто так про Октая-Гылынча-Рауфа, что бы он ответил?! «Я еще позвоню. Завтра».
Снова стало пусто внутри. Напиться и забыться. До утра.
Нет, это, пожалуй, роскошь – напиться и забыться. И ехать к кому-то – роскошь. Непозволительная. Например, на дом к Слою-Солоненко. Раскурочить Слою-Солоненко физиономию пугающим стволом «вальтера», заставить написать… все написать. Где он обитает-то, Слой-Солоненко?! Ломакин вдруг осознал, что понятия не имеет о домашнем адресе генерального директора «Ауры плюс» – только служебная громадина на Шпалерной. Даже телефон Слоя – только служебный. Близко не подпускал, скотина, хотя Ломакин воображал, что это он, Ломакин, сам не идет на излишнее сближение. Однако Слой а-атлично знает и домашний адрес Ломакина, и… адрес ломакинского друга, Гургена, и о нынешнем местонахождении «нашего супермена» осведомлен – в Баку, где же еще! То-то и оно, Слой, то-то и оно!… Удивит тебя Ломакин, удивит. Как говаривал легендарный партизанский деятель Ковпак, от большого удивления бывает дресня.
Если, конечно, появление Ломакина в «Ауре плюс» к тому времени будет и останется сюрпризом. Вот и поглядим: утром Антонина получит факс. Сообщит ли главный бухгалтер новость своему генеральному директору?…
Э-э, нет, Ломакин! Не переторопись с выводами. Газик сказал: взрыв в бакинском метро был позавчера. За почти двое суток исполнители могли сто раз доложиться об успехе… миссии. Что ж, тем эффектней будет явление Ломакина Слою. Не все же старушкам оживать или кроликам! Восстанем из склепа!
Ломакин волей-неволей ощутил себя в склепе – в салоне гургеновской (или теперь по наследству ломакинской? он ведь и есть Гурген отныне… эту мысль не мешает додумать холодным умом, попозже) «вольво», в запертом боксе.
На воздух! На волю! Проветрить мозги. И… кстати, газет не мешало бы подкупить. Что-то совсем он от жизни оторвался. А в газетках могут быть какие ни есть подробности: взрыв в бакинском метро, шесть жертв, десятки раненых…
… Подробностей в газетах не оказалось: «Взрыв в бакинском метро. Шесть жертв, десятки раненых. В городе введено особое положение». Все. Телеграфной строкой. Мелким шрифтом. С глаз долой, из сердца вон. Ближнее зарубежье.
В Белоруссии цены взлетели в десятки раз, вопреки обещаниям президента. Президент, вопреки ценникам, заявил, что вернет цены на прежний уровень.
Временный Совет оппозиционных сил Чечни распространил заявление об окончательном разгроме войск Джохара Дудаева. Джохар Дудаев распространил заявление об окончательном разгроме оппозиции, направляемой Россией.
В Тбилиси жгут мебель на улицах, чтобы согреться и приготовить на костре еду. В домах холодней, чем на улице. Ежедневную норму хлеба – 300 граммов – получить невозможно.
На улицах Бердянска (Запорожская область) появилась БРДМ. Экипаж броневика никаких военных действий не предпринял. Владелец броневика (БРДМ) – частное лицо, купившее его за две тысячи долларов на военном заводе, продающем такую технику всем желающим.
В Баку уже третий раз за этот год прозвучал взрыв в метро. Движение поездов было прекращено почти на сутки. Количество жертв, сумма ущерба, личность злоумышленника или злоумышленников уточняются.
К черту подробности о ближнем зарубежье, сами отделились – сами решайте свои проблемы. А у нас своих – выше крыши!
Ломакин купил «Невский простор» у круглосуточных пацанов на Московском вокзале. Он съездил проведать чемодан в ячейке камеры хранения – срок истекал, надо накормить ячейку жетонами на новый срок, надо еще деньгами запастись, надо кассеты взять… нет, не надо, пусть лежат, никто не знает, где они лежат, пусть еще полежат. Он купил «Невский простор», пробежал глазами первую страницу: про Баку было только то, что было. Машинально открыл на разворот – «Банк, который лопнул», «Корона Российской империи – следующий на примерку!», «Ври, но знай мэра», «Наши внуки будут жить при капитализме!». Привычный до оскомины набор. Он сложил газету, перевернул на четвертую полосу…
Крим-экспресс. Кабанов:
«… очередная разборка… зверское… участились… кавказской национальности… Раевского… обнаружены… хозяин квартиры… заканчивая съемки… не установлены…».
Он боковым зрением уловил чью-то тень сбоку. Сунул газету под мышку. Будто его могли сграбастать за чтение газеты! Рефлекс! Что читаешь? Вот это вот? Пройдемте!
– Долговечный! Сигаретой угостишь, долговечный? – сказала цыганка.
– Не курю! – сказал Ломакин.
– Я тоже не курю, долговечный. Просто на одно слово тебя хотела, долговечный. Хочешь, я тебе кое- что скажу?
– Хочешь, Я тебе кое-что скажу?! Н-н-нага-даю! – Ломакин послал цыганке взгляд.
Что-что, а во взглядах цыганки толк знают. Она упорхнула от «долговечного», будто унесенная ветром.
Ломакин вернулся к «вольво». Сел. Внимательно, не впопыхах, чуть не по слогам прочел «крим-экспресс». Посидел. Утихомирил газированные пузырьки эмоций. Набрал номер.
– Кабан? Спишь?
– Нет. Трахаюсь. Ломакин, ты?! Ты откуда?
