Оливер Пётч - Дочь палача
Лехнер оглядел столы, накрытые для майского праздника. Повсюду сидели горожане в праздничных нарядах и поглощали выставленное бургомистром Земером майское пиво. Все вокруг пели и смеялись, но собственное настроение секретарь праздничным не назвал бы.
Проклятая знахарка до сих пор лежала без сознания, а княжеского управляющего ждали уже к вечеру. Лехнера в дрожь бросало, когда он думал, что их всех ожидало. Подозрения, слежки, допросы, пытки… Признайся Штехлин, и все было бы в порядке. Ведьме предъявили бы обвинение и сожгли. Господи, да она же все равно одной ногой на том свете! Смерть на костре стала бы облегчением и для нее, и для города…
Лехнер листал старинные записи о преследованиях ведьм за два последних поколения. Он снова достал их из архива возле зала советов. Восемьдесят подозреваемых, бесчисленные допросы… шестьдесят три сожженные женщины! Гонения захлестнули город, лишь когда за дело взялся земельный судья с согласия самого герцога. Тогда уж все завертелось без удержу. Лехнер знал, что колдовство, словно тлеющий огонь, постепенно охватит пожаром все общество, если его вовремя не затушить. Сейчас, видимо, стало слишком поздно.
Скрип двери заставил его обернуться. В зале советов стоял Якоб Шреефогль. Лицо у него было пунцовое, а голос дрожал.
— Лехнер, нам нужно поговорить. Моя дочь нашлась!
Секретарь насторожился.
— Она жива?
Шреефогль кивнул.
— Я рад за вас. Где ее нашли?
— Под строительной площадкой, — прохрипел Шреефогль. — Но это еще не все…
И он рассказал секретарю, все что поведал ему Симон. После первых же слов Лехнер невольно опустился на стул. В историю, которую он услышал от Шреефогля, просто невозможно было поверить.
Когда молодой советник закончил, Лехнер покачал головой.
— Даже если это правда, нам никто не поверит, — сказал он. — Уж тем более не княжеский управляющий.
— Нет, если за нами будет малый совет, — настаивал Шреефогль. — Если мы единогласно потребуем освободить Штехлин, тогда и графу придется согласиться. Он не может просто так пренебречь нашими требованиями. Мы свободные горожане, это прописано в законе. И граф сам этот закон подписывал!
— Но совет никогда за нас не проголосует, — задумчиво ответил Лехнер. — Земер, Августин, Хольцхофер — все они убеждены, что Штехлин виновна.
— Проголосует, если мы укажем на того, кто заказал эти убийства.
Секретарь рассмеялся.
— Забудьте об этом! Если он и вправду из высших кругов города, то у него достанет могущества скрыть свои деяния.
Шреефогль накрыл лицо ладонями и устало потер виски.
— Тогда для Штехлин нет никакого спасения…
— Или пожертвуете детьми, — походя бросил секретарь. — Расскажите графу об истинном происхождении ведьмовских отметин, и тогда он, возможно, отпустит Штехлин на свободу. Но вот дети… Они связались с колдовством. Не думаю, что граф так легко от них отступится.
На какое-то время повисла тишина.
— Знахарка или ваша дочь. Выбирайте, — сказал Иоганн Лехнер.
Затем он снова отошел к окну. С севера вдруг затрубил рог. Секретарь высунулся в окно, чтобы точнее определить, откуда шел звук. Он прищурился и затем высмотрел, что искал.
— Его сиятельство ландграф, — проговорил Лехнер в сторону Шреефогля, который до сих пор, словно окаменев, сидел за столом. — Вам, судя по всему, придется поторопиться с решением.
Мальчишки, игравшие у ворот, первыми увидели графа. Княжеский управляющий ехал по дороге со стороны Альтенштадта. Четверка лошадей тянула роскошную карету. С каждой стороны ее сопровождали по шесть солдат в кирасах и открытых шлемах, с саблями и пистолетами. Первый держал в руках горн и трубил в него, оповещая всех о прибытии графа. Позади кареты ехала повозка с прислугой и сундуками со всем необходимым Его сиятельству.
Ворота в это время уже заперли, но теперь их снова спешно открывали. Копыта лошадей застучали по мостовой. Вот жители собрались на площади праздновать, а теперь, исполнившись любопытства и недоверия, хлынули к воротам посмотреть на прибытие высокого гостя. Такие господа крайне редко заезжали в маленький город Шонгау. Раньше герцог частенько сюда заглядывал, но это было давно. Сейчас любой дворянин, посетивший город, превращался в радостное представление, которое скрашивало серые будни. При этом горожане понимали, что граф и его солдаты пожрут все их скудные запасы. В годы Большой войны армии не раз, словно саранча, проносились по городу.
Но, быть может, благородный гость пробудет не слишком долго…
Вскоре жители встали по обе стороны улицы, и экипаж медленно проехал мимо них к рыночной площади. Люди шептались и переговаривались, кто-то указывал на отделанные серебром сундуки, в которых граф, вероятно, перевозил свои дорогие вещи. Двенадцать солдат не мигая уставились вперед. Самого графа за дамастовыми шторами на дверях кареты было не разглядеть.
Выехав на площадь, карета остановилась прямо перед амбаром. Над городом уже стали сгущаться сумерки. Но в жаровнях пылали березовые поленья, и присутствующие смогли увидеть, как из кареты вышел человек в зеленом кафтане. У правого бока висела украшенная шпага, высокие сапоги были начищены до блеска, борода превосходно острижена, а длинные шелковистые волосы гладко расчесаны. Он коротко взглянул на толпу, а затем направился к входу в амбар. Там уже собрались советники. Мало кто из них успел за это время одеться подобающим образом. У кого-то из-под кафтана торчала рубашка или криво были застегнуты пуговицы, кто-то приглаживал руками растрепанные волосы.
Бургомистр Карл Земер шагнул к княжескому управляющему и нерешительно протянул ему руку.
— Мы с нетерпением ждали вашего приезда, Ваше сиятельство, — начал он, немного запинаясь. — Просто замечательно, что ваш приезд совпал с майским праздником. Для Шонгау будет гордостью отпраздновать с вами начало лета и…
Граф прервал его нетерпеливым жестом и со скучающим видом оглядел нагромождения столов, майское древо, небольшие костры и дощатую сцену. Ясно было, что он видал праздники и побогаче.
— Что ж, я тоже рад снова заглянуть в милый Шонгау, — проговорил он наконец. — Хотя повод довольно прискорбный… А ведьма уже призналась?
— Нет, к сожалению; во время последнего допроса она хитрым образом потеряла сознание, — взял слово секретарь Лехнер, который как раз вышел с Якобом Шреефоглем из дверей и присоединился ко всем. — Но мы уверены, что до завтра она снова придет в себя, и тогда мы сможем продолжить допрос.
Граф неодобрительно покачал головой.
— Вам прекрасно известно, что для допросов с пристрастием необходимо разрешение из Мюнхена. А начинать без него вы не имеете никакого права, — Он погрозил Лехнеру пальцем, частью серьезно, частью в шутку.
— Ваше сиятельство, мы хотели ускорить процесс, чтобы… — начал было секретарь, но граф перебил его:
— Как бы не так! Сначала разрешение! Мне вовсе нет нужды ссориться с мюнхенским двором. Я отправлю запрос, как только сам буду иметь представление о сложившемся положении. Впрочем, это завтра… — Он взглянул на усеянное звездами небо. — Утром я, думаю, сначала поохочусь. Погода обещает быть хорошей. А ведьмой займусь позже. — Он усмехнулся. — Она ведь никуда не улетит, верно?
Бургомистр Земер старательно закивал. А Лехнер побледнел. Он быстро подсчитал расходы города, если граф действительно останется ждать разрешения из Мюнхена. Солдаты проторчат здесь месяц, если не дольше… Это сулило не только издержки на пропитание и размещение, но также преследования, подозрения и допросы! А значит, одной ведьмой дело не ограничится…
— Ваше сиятельство… — начал он.
Однако граф Зандицелль уже повернулся к солдатам.
— Распрягайте коней! — воскликнул он. — А потом веселитесь! Сегодня у нас праздник. Встретим же наступление лета. Вижу, костры уже разожгли. Будем надеяться, что через несколько недель здесь запылает костер побольше, и скверне в этом городе наступит долгожданный конец! — Он хлопнул в ладоши и посмотрел на сцену. — Музыканты, играйте!
Музыканты нервно ударили по струнам. Первые пары, сначала нерешительно, а затем все быстрее, закружились в танце. Праздник начался. Ведьмы, колдовство и убийства были на время забыты. Но Лехнер понимал, что уже через несколько дней городу придет конец.
Палач склонился над Мартой и размотал повязку с ее головы. Опухоль спала, но на том месте, куда ударил камень, брошенный Георгом Риггом, вздулась безобразная красно-синяя шишка. Однако лихорадка, похоже, отступила. Куизль удовлетворенно кивнул. Значит, отвар из листьев липы, можжевельника и бузины, который он дал вчера Штехлин, подействовал.
— Марта, ты слышишь меня? — прошептал он и погладил ее по щеке. Знахарка открыла глаза и осоловело уставилась на палача. Руки и ноги ее распухли после пыток до неузнаваемости, по всему телу, едва прикрытому шерстяным одеялом, присохли пятна крови.
