Марсель Монтечино - Высокая ставка
Сэл вышел из своего зеленовато-голубовато-розового бунгало в маленький, крытый патио в одном халате. В том самом халате цвета бордо, который Изи приобрела в магазине «Хэрродз» по случаю дня его рождения, вернее, по случаю рождения Марко Толедано, который, очевидно, умер сразу же после рождения, равно как и его имя.
Прозрачно-голубое южно-калифорнийское небо в любой момент могли затянуть тучи. Но за проведенные ими двадцать четыре часа в городе не упала ни единая капля дождя. Местное телевидение в сводках погоды в шутку предупреждало, что рано или поздно дождя все равно не миновать.
Сэл вернулся в бунгало. Лучшими номерами в отеле считались не номера в общепринятом смысле слова, а небольшие виллы, с удобными комнатами, кухоньками, патио и круглосуточным обслуживанием. Нисколько не походившие одно на другое, бунгало были связаны между собой тенистыми пальмовыми аллеями и окружены цветочными клумбами. Даже двух одинаковых отыскать было невозможно.
Среди горы тарелок на сервировочном столике Сэл отыскал оставшийся от завтрака пресловутый американский тост с застывшим жиром, совершенно невкусный, и стал с удовольствием грызть его, запивая сваренным в кофеварке кофе. «Как хорошо дома, — думал он, машинально глядя на телеэкран, где показывали какую-то дурацкую игру. — Почти дома». Конечно, здесь нет в меню его любимых блюд и к яйцам не подают «табаско», приходится заказывать его специально, а главное — в отеле мало чернокожих. Будь их побольше, Сэл чувствовал бы себя куда уютней.
Он понимает, когда к нему обращаются по-английски, а не обращаются — не считает это для себя унизительным. Два с половиной года он не был в старых, добрых Соединенных Штатах Америки и вот наконец вернулся. Разве это не здорово, черт побери? Он откинулся на спинку широкой кровати и взял одну из сдвоенных полос «Лос-Анджелес тайме», разбросанных на плюшевом покрывале. Видимо, Изи читала газету перед тем, как отправиться с Карлом на многочисленные интервью. Первая полоса пестрела сообщениями о программе открывающегося на следующий день конкурса «Грэмми». По поводу Изабель развернулась ожесточенная полемика: станет ли она обладательницей призов по всем номинациям, как в свое время Майкл Джексон, или получит всего несколько, как Трэси Чемпен, недавно. Похоже, Изабель в числе претендентов по всем номинациям — «Лучшая исполнительница поп-песен среди женщин»; «Лучшая исполнительница рока и блюза»; «Лучший альбом года»; «Лучшая пластинка года»; «Новая звезда». Ее альбом «Тропик Козерога», помимо всего прочего, претендует на приз за лучшее оформление футляра для альбома.
Критики из «Тайме» сошлись на том, что Изабель завоюет все призы до единого, и, как ни странно, не огорчались по этому поводу. Таинственная Изабель буквально заворожила весь мир.
Прошлой ночью они обсуждали вопрос о том, кому получать приз «Грэмми» за лучшую песню, если он будет присужден Марко. Сэл не хотел стоять на помосте в свете рапиров перед пятьюдесятью миллионами зрителей. Пусть приз в этом случае получает она.
— Но это будет выглядеть странно, — горячилась Изабель. — Просто глупо.
— Вовсе нет, детка. Сплошь и рядом по поручению призера приз получает кто-то другой.
— Но ведь ты сядешь рядом со мной, и жюри конкурса это будет известно.
— Да, это верно, — мягко возражал Сэл, — но, по общему мнению, ты завоюешь все семь призов. И каждое твое появление на сцене ничего, кроме удовольствия, не принесет. Понимаешь, что я имею в виду?
Изабель вдруг резко села в постели и, прищурившись, уставилась на него.
— Почему ты так боишься фотографироваться?
— Э, подожди минутку...
— Не иначе как у тебя есть жена и пяток детей, ты хочешь скрыть это от меня?
— Из...
— А может, целая куча женщин...
— Это не...
— ...в каждом американском городе!
— Нет, Изи, верь мне!
Еще в Канаде, впервые сменив имя, Сэл решил никогда и никому не открывать своей тайны. И теперь, встретив и полюбив Изабель, особенно остро осознавал, сколь неприглядна его прошлая жизнь. Нет, он не может ей открыть правды, так что лучше ему и впредь оставаться Марко Толедано. Она уважала его, как никто на свете, а именно уважения ему больше всего и недоставало в жизни. Даже на минуту она не должна усомниться в его порядочности. Он не вправе взваливать на ее плечи бремя собственных переживаний. Правда может ей причинить только боль.
Сэл стоял под горячим напористым душем, потом надел шерстяной свитер, строгого покроя брюки, свободный блейзер и вышел из бунгало. По дорожке, усыпанной палыми листьями, зашагал к главному зданию, точнее, к отелю.
В баре павильона для поло, куда Сэл заглянул в надежде встретить кого-нибудь из звезд, оказались лишь пронырливые посредники да несколько первоклассных проституток. Он оставил бармену десять долларов на чай, отправился к бассейну, где, несмотря на пасмурную погоду, было, как всегда, многолюдно. В розовых кабинах тучные мужчины толпились у белых телефонных аппаратов, занятые деловыми разговорами, между тем как их щедро оплачиваемые дамы возлежали в шезлонгах и сквозь огромные солнечные очки взирали на небо в ожидании солнца. Без конца сновали взад-вперед официанты с шампанским. Вдруг Сэл заметил англичанина, того самого. До чего гнусный тип! Тогда в Букигеме Сэл страшно завидовал его голосу.
Музыкальные автоматы без конца гоняли его записи. Он сидел на краю бассейна в окружении свиты поклонников из худосочных юнцов, с беззаботным видом болтая ногами в подогретой воде. Конкурент Изабель по трем номинациям: «Песня», «Пластинка», «Лучший альбом года». Сэл уставился на англичанина. «Я никогда не умел петь, как ты, у меня не было такого великолепного голоса. Но сейчас я обрел его. Лучший в мире голос. Голос Изабель».
* * *Сэл покинул бассейн и вышел на дорогу, ведущую к отелю, когда вдруг услышал позади резко затормозивший автомобиль. Он невольно оглянулся и увидел Эрика за рулем новенького, с иголочки открытого красного «джипа-рэнглера».
— Эй, дружок, иди-ка сюда! — крикнул Эрик, встав на сиденье и глядя поверх ветрового стекла. В яркой гавайской рубашке и мешковатых шортах, он, судя по виду, чувствовал себя в машине как дома.
— Ну, что скажешь, дружок?
Сэл рассмеялся:
— Роскошный вездеход. Где раздобыл?
— Купил. За наличные. Спокойно выложил на прилавок кругленькую сумму.
Сэл не поверил ушам.
— Боже мой, Эрик, это должно стоить...
— Семнадцать тысяч американских долларов. И я выложил их наличными. Думаешь, провернул сделку с наркотиками или еще что-нибудь в этом роде? — Эрик усмехнулся. — Нет, дорогой, просто накопил.
— Может, и так. Видимо, так.
— Давай садись. Отвезу тебя в одно местечко, где давно мечтал побывать.
Сэл влез в автомобиль и устроился в ковшеобразном сиденье.
— Что ты имеешь в виду, Малибу? Венецианское взморье?
Эрик включил мотор, и «джип» рванул с места.
— Нет, парень, там я побывал утром. И, надо сказать, замерз.
На дороге от отеля светофор переключился на красный свет, и Эрик затормозил.
— Нет, мы поедем совсем в другое место.
— Куда же именно?
— В пустыню, дружище. — Он повернулся к Марко с улыбкой. — В Лас-Вегас.
— Погоди, — вскричал Сэл с неподдельной тревогой. — Я не люблю азартные игры. Терпеть не могу...
Но тут зажегся зеленый свет, и Эрик на полной скорости погнал машину по Сансет-бульвару.
* * *Сэлу никогда не доводилось бывать в пустыне. Ему это было неинтересно. Пустыня совсем не то, что Луизиана, как и все прочие места, где ему пришлось какое-то время жить, а их оказалось немало за последние несколько лет. Париж показался ему всего лишь французским кварталом любого города, только очень большим. Италия запомнилась вкусным обедом в доме его тетушки Лилиан, Лондон обычно ассоциировался с первым осенним днем, ну а эта пустыня... Эта пустыня — совсем другое дело.
— Сколько времени займет дорога в Лас-Вегас? — спросил Сэл, пытаясь перекричать шум мотора.
— Не знаю, старик, минут сорок пять! Возможно, и час!
— Эрик! Но мы едем уже битых два часа!
«Шведская фрикаделька» улыбнулся:
— Значит, старик, мы слишком медленно едем! — И Эрик изо всех сил нажал на акселератор.
* * *Только спустя четыре часа они увидели неоновый указатель: Лас-Вегас. Невада. Город сверкал огнями, как Четвертого июля, в День независимости Америки. Но сейчас было Рождество, и в лучах заходящего солнца ярко сверкала нарядная елка. Квинтэссенция американской вульгарности, так же, как Новогодний парад, стриптиз или сериалы с бесчисленными убийствами.
— Ты только взгляни, старик! — не переставал удивляться Эрик, когда они проходили по залам казино. В огромных павильонах для азартных игр, похожих на карусели, громко провозглашались ставки и слышался шелест купюр, хмурые типы тасовали колоды и сдавали карты играющим в «очко», в игральных автоматах исчезали монеты, вращались колеса рулеток, а колеса фортуны беспощадно выносили приговор: выиграл — проиграл. Эрик с любопытством разглядывал публику, заполнившую казино: японских туристов и мексиканских тружеников, мрачных американцев китайского происхождения и смеющихся чернокожих, арабов в тысячедолларовых костюмах и стареньких леди в брюках из синтетической ткани. Глаза Сэла блуждали по лицам играющих и зевак: какие типажи! Лукавые хитрецы, солидные проницательные люди, юнцы вполне определенного пошиба.
