Дмитрий Сафонов - Радио Судьбы
«Это будет потом, – подумал он. – А сейчас – время веселья. Какую музыку будем заказывать?»
Сизый дымок. Он порылся в ворохе бумаг, лежавших на столике.
Сводка происшествий за последние несколько часов.
Сведения поступали отовсюду – он настоял на этом, – от всех ведомств, которые могли располагать хоть какой-нибудь информацией. Цепкий ум генерала анализировал полученные данные и выстраивал их в цельную картину.
Так. Первое. Что это там дымится?
Он вытащил нужный листок. Сообщение о катастрофе вертолета «Ми-8», приписанного к Дракинскому аэроклубу. Согласно рапорту начальника дракинского аэродрома и записям, сделанным в журнале полетов диспетчером (точнее, согласно последней записи, сделанной им), вертолет обследовал район двенадцатого километра шоссе Таруса – Калуга по просьбе штаба Серпуховского МЧС.
Угу. По свидетельствам очевидцев, вертолет завис над лесом и висел довольно долго, прежде чем... Прежде чем камнем рухнуть на землю. Почему? Ответа нет.
Связи с экипажем последние пятнадцать минут полета тоже не было. Экран радара взорвался – то ли по причине старости, то ли... Севастьянов вспомнил почивший спутник. Наверное, это куплет из той же самой песенки. Наверное. Пока не стоит торопиться с выводами.
Он положил листы сводок на раскрытый план, где была очерчена ЗОНА, она выглядела так, словно ребенок пытался нарисовать свою первую в жизни окружность.
Двенадцатый километр. Это как раз на юго-западной границе ПЯТНА. Что же там произошло? Сейчас. Это он тоже где-то встречал. А-а-а, вот где. Сообщение из штаба серпуховского МЧС, от четвертого экипажа. Так. Сгоревший бензовоз, перегородивший шоссе. Старший экипажа отметил очень неустойчивую связь: им даже пришлось вернуться на четыре километра в сторону Серпухова, чтобы доложить обо всем дежурному, после чего экипаж вернулся к бензовозу.
Так. Из тарусского ГУВД. «Человек, без видимых внешних повреждений, с сильным носовым кровотечением...» Ля-ля-ля. Лирика. Где главное? Вот. «Рассказывает про сгоревшую цистерну и проявляет признаки речевого, эмоционального и двигательного возбуждения».
«Проявляет признаки возбуждения», – повторил про себя генерал.
Так. Теперь. Через ЗОНУ проходит только одно шоссе, «Таруса – Калуга», давая немногочисленные ответвления. Оно идет косо, с юго-запада на северо-восток. На северо-восточной границе ЗОНЫ, едва не касаясь ее... В каких-нибудь пяти-шести километрах, лежит поселок Ферзиково. Население... Генерал заглянул в обозначения на плане – около восьми тысяч жителей.
Так. Рапорт из Ферзиковского РОВД: в районе деревни Бронцы – нападение на патрульную группу с применением огнестрельного оружия. Что это? Кто мог на них напасть? Тоже признаки возбуждения?
Он нахмурился. «Менты, конечно, они и есть менты. Но что-то мне с трудом верится, что в патрульную группу набирают беззащитных ягнят. Или – безмозглых болванов. На шее – АКСУ, на поясе – Макаров, бронежилеты... Попробуй-ка, подойди к такому воину. Вмиг навертит в животе десяток дырок – для вентиляции».
Он представил себе картину: мужики в телогрейках и ушанках палят по милицейскому уазику из ржавых двустволок. «Бред! Здесь что-то не так».
Доклад начальника Ферзиковского РОВД напоминал ему сбивчивый рассказ ушлой невесты, объясняющей изумленному жениху некоторые казусы, случившиеся во время первой брачной ночи. Вроде все по делу, но не о том. Где-то вокруг да около.
Он посмотрел на подпись. Подполковник Денисов.
Генерал снова нацелил бинокль в иллюминатор и понял, что так он ничего не увидит. Придется полагаться на те снимки, что успел сделать «Щит-8», да на сводки происшествий. Действовать на свой страх и риск.
Конечно, может, ребята из Голицына нацелят на этот район еще какие-нибудь «глаза», но где гарантия, что эти «глаза» что-нибудь увидят?
Он отложил бинокль и склонился над картой. Вот здесь, со стороны Тарусы – безлюдное место. Дракинский аэродром – отличный плацдарм, где можно разместить резерв и принять воздушные средства Тульской ВДВ, хотя при необходимости десантники могут в буквальном смысле свалиться с неба в любой квадрат, в какой он пожелает. Но это – неоправданный риск. Хватит одного аэроклубовского вертолета. К этому ПЯТНУ лучше не приближаться. Значит, дракинский аэродром. Хорошо. Оттуда же можно будет начать вторжение – когда потребуется.
А вот здесь, на противоположном конце ЗОНЫ, расположен довольно крупный населенный пункт. Расположен в опасной близости, и это необходимо учитывать.
«Признаки речевого, эмоционального и двигательного возбуждения, – повторил про себя Севастьянов. – А ну как все восемь тысяч разом возбудятся? Что тогда? Что с ними делать? Транслировать по радио колыбельную?»
Второй пилот выглянул в дверной проем. Севастьянов знаком подозвал его.
– Слушай меня внимательно! – закричал он, пытаясь перекрыть рев двигателей. – Первое. Приказываю. Снять в Калуге все маршрутные автобусы, находящиеся в приличном состоянии, и немедленно направить в Ферзиково. Пусть кто угодно обеспечивает выполнение: МВД, ФСБ, мэр города, губернатор области, патриарх всея Руси и папа римский, но чтобы через час сотня автобусов стояла в Ферзикове. Я принял решение об эвакуации жителей поселка. Это первоочередная задача. Второе. Спроси у командира, где он сможет сесть в Ферзикове или в ближайших окрестностях. Мы летим туда. На земле меня должен встречать транспорт. Как понял?
Второй кивнул, нагнулся ниже и прокричал:
– Какой транспорт? Генерал усмехнулся:
– Да любой – хоть трактор, хоть асфальтовый каток, лишь бы ездил быстрее ста километров в час и чтобы за рулем сидел подполковник Денисов, начальник местного РОВД!
Второй посмотрел в бледно-серые, будто выцветшие глаза генерала, и ему почему-то очень захотелось вытянуться по стойке «смирно».
Это был тот самый взгляд, который превращал необстрелянных офицеров в бесстрашных хищников, дрожащих от запаха мяса. Взгляд самурая. Взгляд человека, каждый день просыпающегося с мыслью: «Сегодня я умру. Значит, надо сделать это достойно». И – на какую-то долю секунды – пилоту показалось, что генерал уже давно умер.
Он сглотнул и побежал в кабину пилотов. Севастьянов открыл чемоданчик, на мгновение задержал взгляд на фотографии старшего сына, достал пистолет и передернул затвор. Затем поставил пистолет на предохранитель и сунул в карман камуфляжных штанов.
«Ну что же, ребятки, – подумал он. – Посмотрим, какие вы на вкус».
В то же самое время другой вертолет, находившийся в подчинении ФСБ, был на половине пути между Москвой и Серпуховом.
Он был оборудован как штабной: звукоизоляция на стенах хоть и не до конца, но все же приглушала мощный рев двигателя, по обе стороны прохода стояли ряды узких кресел, а в конце салона даже был маленький туалет, размером чуть больше почтового ящика.
В салоне сидели три человека: двое мужчин и одна женщина. Приказ немедленно вылететь в Серпухов явился для всех троих неожиданностью, поэтому вещей у них было немного: один небольшой кейс на троих, лежавший на кресле рядом с женщиной. Все имущество мужчин, похоже, состояло из аккуратных темных костюмов, нарочно сшитых таким образом, чтобы не жали под мышками. Мужчины были застегнуты на все пуговицы, кроме нижней, эта легкая, почти незаметная небрежность только подчеркивала изящество, с которым пиджаки сидели на ладных мускулистых фигурах, глядя на эту парочку, легко было понять смысл сухого казенного словосочетания «кобура скрытого ношения».
Мужчины были веселы и немного возбуждены, сыпали шутками, над которыми сами же смеялись, громко разговаривали и бурно жестикулировали. Женщина, напротив, выглядела озадаченной и даже встревоженной. Ее темный, немного официальный костюм состоял в близком родстве с одеждой мужчин, с той лишь разницей, что вместо брюк на ней была юбка, доходившая до середины колена, и жакет был не таким просторным, он наоборот, не скрывал, а подчеркивал линии тела, что, в общем-то, было справедливо: красивая высокая грудь – это не пистолет, который следует прятать.
Мужчины были одинакового роста, одинаковой комплекции и примерно одного возраста: казалось, что они пытаются выглядеть на все сорок с лишним, тогда как на самом деле им еще не исполнилось и двадцати пяти. Такой большой разброс позволял думать что угодно, но трудно было избавиться от ощущения, что они родились в один и тот же день. Они напоминали молочных братьев: разные голоса и абсолютно непохожие лица, но, присмотревшись к их выражению, манере держаться и говорить, сторонний наблюдатель мог бы с удивлением отметить, что сходства в них гораздо больше, чем различий. И еще, наверное, закрадывалась мысль, что сходство это не случайно.
Женщина выглядела более определенно, ее выдавали сеть мелких морщинок у наружных уголков глаз и строгий очерк рта. Ей никак нельзя было дать меньше тридцати, а, приглядевшись повнимательнее, и тридцати пяти. Она раскладывала на коленях бумаги и читала, беззвучно шевеля губами, как первоклассница.
