Грег Айлс - Кровная связь

– Не следует доверять стереотипам.

– Один-ноль в твою пользу.

Он делает шаг в сторону кухни.

– Я оставлю ключи на столике.

Я уже поднимаюсь по лестнице, когда понимаю, что одна его фраза не дает мне покоя с тех пор, как я ее услышала.

– Майкл, ты только что сказал… почему матери молчат о том, что в их домах совершается насилие над детьми…

– Да?

– Ты сказал, что они ведут себя так, чтобы сохранить семью, правильно?

– Правильно.

– Я бы сказала, что это происходит из-за того, что в такой ситуации отец выступает в роли основного кормильца. То есть содержит всю семью.

Майкл кивает.

– Совершенно верно. Растлитель создает ситуацию, когда все члены семьи зависят от него. И, отрицая возможность насилия над детьми, мать избегает реализации самых худших своих опасений – страха остаться одной и страха нищеты.

– Но ведь в моем случае это не так, верно? Применительно к нашей семье.

– Потому что кормильцем был не твой отец?

– Правильно. Нас содержал дедушка.

– Но ведь твой отец был скульптором.

– Он начал получать нормальные деньги за свои работы примерно года за два до смерти. Дедушка платил за все. Черт возьми, мы жили в помещении для слуг в его поместье. Это звучит ужасно, но если бы моего отца сбила машина, это нисколько не повлияло бы на наше положение.

– С материальной точки зрения, – замечает Майкл. – Но деньги – это еще не все. Исходя из того, что ты рассказала сегодня вечером, я думаю, что смерть отца искалечила и твою жизнь.

Он прав, конечно.

Майкл отступает от лестницы на шаг.

– Получается, зачем же твоей матери закрывать глаза на то, что отец растлевал тебя, если ей нечего было бояться, что она пропадет без него?

Я чувствую, как у меня начинают гореть щеки.

– Верно.

– Может быть и так, что она ничего не знала. Но подумай сама… Твой отец вернулся с войны с ярко выраженным «вьетнамским синдромом». Он сам говорил, что в определенные моменты тебе опасно находиться рядом с ним. Недавно ты узнала, что во Вьетнаме он служил в подразделении, военнослужащие которого совершали военные преступления, зверствовали. Так что, вероятно, трудно даже представить страх, который могла испытывать твоя мать при мысли о том, что он сделает с ней или с тобой, если она обвинит его в растлении собственной дочери. Хуже того, попробует забрать тебя у него.

Логика Майкла повергает меня в холодный ужас. Почему так легко разглядеть истинную природу людских взаимоотношений в чужой семье, и так трудно – в собственной? Я многие годы злилась на мать, но не понимала, за что и почему. Сегодня мне показалось, что я наконец нашла ответ. Но теперь… получив некоторое представление о том, что это означало – жить с папой, но не в качестве слепо любящей дочери, а супруги, моя мать вдруг показалась мне совершенно другим человеком.

Майкл накрывает мою руку, которая лежит на стойке лестничных перил, своей.

– Ложись спать, Кэт. Тебе потребуется время, чтобы осмыслить все это.

Тот же самый совет я столько раз получала от женщин: Ложись спать. Утро вечера мудренее. Но у Майкла эти слова звучат как-то по-другому. У него нет иллюзий, что утром все будет иначе и обязательно лучше.

– Спасибо, – говорю я. – Я правда тебе благодарна.

– Пожалуйста.

Он возвращается в кухню.

Я медленно взбираюсь по лестнице и включаю свет в первой же спальне по правую сторону. Стены здесь бледно-желтые, а на королевских размеров кровати лежит белое стеганое ватное одеяло. Подойдя к окну, я вижу, что оно выходит на светящийся голубой прямоугольник плавательного бассейна.

Здесь я могу лечь и заснуть.

В ванной полным-полно полотенец и туалетных принадлежностей, есть даже новая зубная щетка. Я снимаю теплые штаны и футболку, которые дал мне Майкл, и протягиваю руку, чтобы отвернуть краны с горячей и холодной водой. Не успеваю я коснуться рукояток, как ванную заполняют звуки «Воскресенье, кровавое воскресенье». Я бросаю взгляд на экран своего сотового телефона, и сердце у меня начинает учащенно биться. Звонок из Нового Орлеана, но номер мне незнаком. Кто это? Натан Малик?

Я нажимаю кнопку «ответ» и подношу телефон к уху.

– Доктор Ферри? – раздается в трубке мужской голос, который ничуть не похож на Натана Малика.

– Да? – осторожно отвечаю я.

– Это Джон Кайзер. Мне нужно побеседовать с вами о Натане Малике.

Глава тридцать четвертая

– Он жив? – непонятно почему спрашиваю я.

Молчание, которое наступает вслед за этим вопросом, кажется мне бесконечным. Я сажусь на крышку стульчака в ванной Майкла Уэллса и жду, пока агент Кайзер оттащит меня от края смертельно опасной ментальной пропасти, которая разверзлась передо мной.

– Почему вы спрашиваете? – интересуется он. – Разве сегодня вечером вы не разговаривали с доктором Маликом?

Предупреждение Шона о том, что Малика могут объявить в розыск по обвинению в убийстве, встает передо мной со всеми вытекающими отсюда последствиями.

– Да, – признаю я. – Недолго.

– Вам известно, что доктор Малик намеренно скрылся от наблюдения и будет объявлен в розыск, если покинет пределы Луизианы?

Мне сразу становятся ясны две вещи: первая – Кайзер записывает нашу беседу, вторая – Шон явно рассказал ему о разговоре со мной.

– Да, мне это известно.

– Во время разговора Малик дал вам понять, где находится?

– Нет, но вы уже и сами должны были это выяснить.

Короткая пауза.

– Он звонил вам из телефона-автомата на улице Вест-Бэнк в Новом Орлеане. К тому времени, когда посланная нами машина прибыла на место, он исчез.

– Это правда?

Я тяну время, пытаясь прийти в себя. Мне нелегко вести разговор, сидя голой в гостевой ванной в доме Майкла Уэллса. Намного лучше и спокойнее было бы, окажись я в собственном доме или даже в своем автомобиле. Но одно я теперь знаю наверняка: если Малик, когда звонил мне, был на улице Вест-Бэнк, значит, это не он стрелял в меня на острове.

– Доктор Ферри, – уже мягче говорит Кайзер. – Как-то вы попросили меня называть вас Кэт. Эта просьба остается в силе?

– Естественно, – отвечаю я, снова натягивая футболку.

– Мне необходимо уточнить кое-что. Я хочу, чтобы вы говорили мне обо всем, что приходит вам в голову во время нашей беседы. Есть какая-либо причина, по которой вы не в состоянии сделать так, как я прошу?

– Например?

– Например, некоторая лояльность по отношению к доктору Малику.

Щеки у меня горят.

– Я уже говорила, что даже не знала его! Вы слышали каждое слово нашей встречи у него в офисе.

– Да, слышал. Но мне совершенно очевидно и то, что между вами установилось определенное взаимопонимание. Некий эмоциональный контакт. Вероятно, это вызвано сходством ваших историй болезни.

Я закрываю глаза, думая о том, сколько на самом деле известно Кайзеру о моей личной жизни. Рассказал ли ему Шон о том, что меня насиловали в детстве?

– Прошу вас, задавайте свои вопросы, агент Кайзер.

– Хорошо. Вы совершенно уверены в том, что доктор Малик никогда не принимал вас в качестве пациентки?

– Да.

– Говорил ли вам Шон Риган о том, что нам наконец удалось найти пациентку Малика, которая согласилась дать показания?

– Нет.

– Подобно остальным его пациенткам, она чувствует себя в большом долгу перед Маликом, но ей пришлось отказаться от продолжения лечения в группе. Она считает, что применяемый им метод групповой терапии несет в себе слишком большую эмоциональную нагрузку.

Эта фраза сразу же возбуждает мой интерес, о чем Кайзер несомненно, заранее догадывался.

– В каком смысле?

– Очевидно, Малик проводит работу по восстановлению подавленных воспоминаний с несколькими пациентами в одной и той же комнате. Это исключительно необычный подход. То, что эта пациентка услышала от других женщин, которые заново переживали сексуальные надругательства, испытанные в детстве, вызвало у нее острый приступ паники.

– И?

– В общем… Это ведь то же самое, что случилось с вами во время работы на месте преступления.

– Не морочьте мне голову. Приступ паники может быть вызван чем угодно.

– Тем не менее. Малик ведет несколько различных групп. И рабочие протоколы разнятся в зависимости от того, что, по его мнению, способны вынести члены каждой группы. Одним назначаются наркотики, другим – нет. В группе этой женщины Малик поощрял агрессивные конфронтации с членами семьи, которые надругались над пациентами, когда те были детьми. Малик сравнивал подобное поведение с одиночными полетами курсантов-пилотов. Последний шаг к свободе и независимости. Как бы то ни было, пациентка не смогла этого вынести и отказалась от дальнейшего лечения. Мы вышли на эту женщину через психолога, который изначально направил ее к Малику.