Тень твоей улыбки - Мэри Хиггинс Кларк
Сняв пальто, Элма сразу заметила озадаченное выражение на лице Нэн. Секретарь сидела за своим столом, держа в одной руке конверт, а в другой фотографию. Элма даже пропустила привычное приветствие.
— Что случилось, Нэн? — сразу спросила она.
— Посмотри-ка, — ответила Нэн.
Элма зашла за стол сзади и заглянула через плечо Нэн.
— Кто-то сфотографировал доктора с маленьким Карлосом Гарсия, — констатировала она увиденное. — Очень мило.
— Это пришло в пустом конверте, — сообщила Нэн. — Не поверю, чтобы отец или мать послали снимок без записки. И взгляни на это. — Она перевернула снимок. — Кто-то написал здесь домашний и рабочий адреса доктора. Мне это кажется ужасно странным.
— Может, тот, кто это послал, сомневался, каким адресом воспользоваться, — задумчиво произнесла Элма. — Почему бы не позвонить Гарсия и не узнать, не они ли послали?
— Держу пари, не они, — снимая трубку, пробормотала Нэн.
Розали Гарсия ответила сразу же. Нет, они не посылали фото и не представляют, кто мог это сделать. Она собиралась вставить в рамку снимок доктора с Карлосом и послать мисс Фаррел, но не успела еще купить рамку. Нет, она не знает домашний адрес доктора.
Когда Нэн передавала этот разговор Элме, вошла Моника. Медсестра и секретарь обменялись взглядами, и, когда Элма согласно кивнула, Нэн засунула фото в конверт и опустила его в ящик стола.
Позже Нэн призналась Элме:
— На нашем этаже живет отставной детектив из окружной прокуратуры. Хочу ему это показать. Помяни мое слово, Элма, с этим снимком что-то неладно.
— А у тебя есть право не показывать его доктору? — спросила Элма.
— Письмо адресовано «владельцу», а не ей непосредственно. Конечно, я покажу ей, но сначала мне хочется услышать мнение Джона Хартмана.
В тот вечер, позвонив соседу, Нэн направилась по коридору в его квартиру. Хартман, вдовец семидесяти лет с седыми волосами и обветренным лицом пожизненного игрока в гольф, пригласил ее войти, выслушав робкое объяснение, почему она его побеспокоила.
— Садитесь, Нэн. Вы меня не побеспокоили.
Он вновь уселся в мягкое кресло, рядом с которым на пуфе были кипой свалены газеты, и прибавил яркость торшера. Нэн пристально наблюдала за тем, как бывший детектив рассматривает фото и конверт, держа их кончиками пальцев, и заметила, что Хартман стал сильно хмуриться.
— Ваша доктор Фаррел не служит присяжным в каком-нибудь суде?
— Нет. А что?
— Это могло бы служить объяснением, но в моем деле это похоже на почтовое отправление, которое мы бы посчитали предупреждением. У доктора Фаррел есть враги?
— Ни одного.
— Это вы так считаете, Нэн. Вам следует показать ей этот снимок, а после я бы хотел с ней поговорить.
— Надеюсь, она не подумает, что я превышаю свои полномочия, — с тревогой произнесла Нэн, вставая. Но прежде чем уйти, сказала: — Единственное, что приходит в голову, так это то, что ей время от времени звонит один человек из Бостона. Его зовут Скотт Альтерман. Он юрист. Не знаю, что между ними произошло, но, когда он звонит в офис, она никогда не подходит к телефону.
— Вот с него и начнем, — сказал Хартман. — Скотт Альтерман. Немного покопаюсь в его связях. Меня считали весьма неплохим следователем. — Он задумался. — Доктор Фаррел — педиатр?
— Да.
— В последнее время она потеряла кого-то из пациентов? То есть не умер ли неожиданно чей-то ребенок, в чем родители могли ее обвинить?
— Нет, напротив, ее просили свидетельствовать по поводу одного из ее пациентов со смертельным диагнозом, который не только выжил, но и излечился от рака мозга.
— Не думаю, что такое возможно, но, по крайней мере, у нас есть уверенность, что та семья непричастна к преследованию доктора Фаррел.
Джон Хартман прикусил язык. Он не собирался произносить это слово, но в глубине души был почти уверен, что молодого доктора, работодателя Нэн, кто-то преследует.
Он протянул руку.
— Нэн, отдайте мне фото, — попросил он. — Кто-нибудь кроме вас прикасался к нему?
— Нет.
— Завтра у меня нет никаких важных дел. Хочу отнести снимок в управление и попробовать снять отпечатки пальцев. Возможно, все это пустые хлопоты, но ведь никогда не знаешь наверняка. Вы не возражаете, если я сниму ваши отпечатки? Для сравнения. Это займет минуту, у меня осталось приспособление.
— Разумеется, не возражаю.
Она попыталась унять поднимающуюся тревогу.
Не прошло и десяти минут, как Нэн вернулась в свою квартиру. Джон Хартман обещал ей отдать снимок к завтрашнему вечеру.
— Нужно показать его доктору Фаррел, — убежденно сказал он. — Вам решать, признаетесь вы ей или нет, что давали его мне.
— Пока не знаю, — ответила она тогда.
Но сейчас, заперев дверь, поймала себя на том, что размышляет, насколько беззащитна Моника Фаррел в своей квартире. «В кухонной двери, ведущей в патио, есть большое стекло, — вспомнила Нэн. — Кто угодно может выдавить его и открыть замок. Я уже предупреждала ее, что на эту дверь надо поставить крепкую решетку».
В ту ночь Нэн спала плохо. Во сне ее преследовал фантасмагорический образ Моники, стоящей на ступенях больницы с Карлосом на руках. Рассыпавшиеся по плечам доктора светлые длинные волосы завивались вокруг ее шеи наподобие щупалец.
7
Только вечером следующего дня после встречи с Сэмми Барбером пятидесятидвухлетний Дуглас Лэнгдон догадался, что фотоснимок Моники Фаррел, который он сделал, исчез. Лэнгдон находился в своем офисе, что на углу Парк-авеню и Пятьдесят шестой улицы, когда в голове возникла сверлящая мысль: «Что-то не так».
Бросив взгляд на дверь и убедившись, что она закрыта, он встал и вывернул карманы дорогого, сшитого на заказ костюма. Бумажник он всегда носил в правом заднем кармане брюк. Лэнгдон вынул его и положил на стол. Если не считать чистого белого носового платка, карман был теперь пуст.
«Но вчера вечером на мне был не этот
