Линкольн Чайлд - Смертельный рай
О.:Часто ли их посещали гости?
С.:Я не замечала. У Льюиса было несколько друзей в лаборатории, где он работал. Думаю, пару раз они приходили к ним на ужин. После рождения ребенка несколько раз приезжали их родители. Пожалуй, и все.
О.:А какими были Торпы?
С.:В каком смысле?
О.:Как соседи и супруги. Что вы можете сказать о них?
С.:Очень приятные люди.
О.:Вы замечали разногласия между ними? Ссоры, разговоры на повышенных тонах, что-то в этом роде?
С.:Нет, никогда.
О.:У них бывали какие-либо проблемы, о которых вам известно? Например, финансовые?
С.:Нет, я ничего не знаю об этом. Как я уже говорила, мы редко общались. Это были доброжелательные люди, и они выглядели счастливыми. Не думаю, что когда-либо видела более счастливую пару.
О.:Что именно заставило вас пойти в дом Торпов утром?
С.:Ребенок.
О.:Прошу прощения?
С.:Ребенок. Малышка беспрерывно плакала. Раньше она никогда не плакала. Я подумала, что что-то случилось.
О.:Опишите, пожалуйста, для протокола, что вы там обнаружили.
С.:Я… подошла к дверям кухни. Ребенок был там.
О.:В кухне?
С.:Нет, в коридоре. Коридоре, ведущем в столовую.
О.:Миссис Боуман, опишите все, что вы видели и слышали. Подробно, пожалуйста.
С.:Хорошо. Я увидела малышку в коридоре, рядом с кухней. Она плакала так, что у нее лицо покраснело от крика. Свет не горел, но утро было солнечным. Я видела все очень отчетливо. Играла какая-то опера.
О.:Где играла?
С.:На стереосистеме. Но ребенок почти заглушал ее. Я едва могла собраться с мыслями. Я подошла, чтобы успокоить девочку, и как раз тогда заглянула в гостиную. И увидела… о боже…
[Перерыв в записи]
О.:Успокойтесь, миссис Боуман. Салфетки справа от вас, на столе.
Лэш отложил протокол. Дальше читать было незачем. Он хорошо знал, что нашла Морин Боуман.
«Не думаю, что когда-либо видела более счастливую пару». Почти то же самое, слово в слово, сказал ему в ресторане в Нью-Лондоне отец Линдси Торп, с лишенными выражения ввалившимися глазами. И то же говорили все.
Что пошло не так в их браке? Что случилось?
Период жизни Лэша, когда ему приходилось иметь дело со всевозможными патологиями, делился на две части: первую, когда он служил в ФБР судебным психологом и исследовал акты насилия постфактум, и вторую, когда он имел частную практику и работал с людьми, стараясь, чтобы они никогда не совершали никаких противоправных деяний. Ему очень хотелось отделить эти два мира друг от друга, но здесь, в этом доме, он чувствовал, как оба сливаются воедино.
Он посмотрел на второй конверт, с надписью «Собственность корпорации „Эдем“, строго конфиденциально». Сорвав печать, он открыл конверт. Внутри лежали две неподписанные видеокассеты. Лэш вынул их и несколько мгновений взвешивал в руке, потом встал, подошел к видеомагнитофону, включил его и вставил одну из кассет.
На черном экране появилась дата, а за ней длинная последовательность сменяющихся цифр. Потом вдруг показалось симпатичное мужское лицо, снятое крупным планом: каштановые волосы, проницательные карие глаза. Это был Льюис Торп. Он улыбался.
Подавая заявление в «Эдем», любой человек должен был сесть перед камерой и ответить на два вопроса. Кроме скупых личных данных эти первые съемки Торпов стали единственным материалом, который предоставил ему Мочли.
Лэш сосредоточился на записях. Он уже неоднократно видел обе. Здесь, в доме Торпов, он собирался просмотреть их в последний раз в надежде, что в этой обстановке заметит некую связь, которая ускользала от него прежде. Это выглядело маловероятным, но идеи заканчивались, и он потратил куда больше времени, чем рассчитывал.
«Почему вы пришли к нам?» — спросил голос из-за камеры.
Улыбка Льюиса Торпа была искренней и обезоруживающей.
«Я здесь, поскольку в моей жизни чего-то не хватает», — просто ответил он.
«Опишите, что-нибудь из того, что вы делали сегодня утром, — произнес голос за кадром. — И почему вы считаете, что мы должны знать об этом».
Льюис размышлял лишь несколько мгновений.
«Я закончил перевод особо сложного хайку, — сказал он и замолчал, словно ожидая реакции. Не дождавшись, он продолжил: — Я переводил стихи Басё, японского поэта. Людям всегда кажется, будто хайку переводить легко, но на самом деле это очень, очень трудно. Они столь содержательны и в то же время весьма просты. Как передать такое богатство значений? — Он пожал плечами. — Я начал заниматься этим еще в школе. Я изучал японский язык несколько лет, и меня по-настоящему очаровала книга Басё „По тропинкам Севера“. Это история путешествия, которое он совершил четыреста лет назад по северу Японии. Конечно, он пишет в ней и о своем… В общем, это короткое произведение, пронизанное хайку. Особенно много хлопот мне доставило одно из них, очень известное. Я не мог справиться с ним. Сегодня утром, когда я ехал сюда на такси, я наконец закончил его. Звучит забавно, поскольку в нем всего… девять слов!»
Он замолчал.
Трудно было связать это красивое лицо с полицейской фотографией: разинутый рот, широко открытые невидящие глаза, вывалившийся язык.
Изображение внезапно потемнело. Лэш вынул кассету и вставил другую.
Очередная последовательность цифр. Потом на экране появилась Линдси Торп, стройная, светловолосая и загорелая. Похоже, она волновалась чуть сильнее, чем Льюис. Облизнув губы, она откинула пальцем прядь волос со лба.
«Почему вы пришли к нам?» — снова спросил голос за кадром.
Линдси поколебалась, отвела взгляд.
«Потому что я знаю, что может быть лучше», — помолчав, ответила она.
«Опишите, что-нибудь из того, что вы делали сегодня утром. И почему вы считаете, что мы должны знать об этом».
Линдси посмотрела в объектив и на этот раз тоже улыбнулась, показав идеально ровные блестящие зубы.
«Это уже проще. Я сделала решительный шаг — взяла билет туда и обратно на самолет в Люцерн. Отправляюсь на недельную прогулку по Альпам с группой туристов. Это дорогое развлечение, и оно может показаться несколько экстравагантным, особенно после того, как я оплатила… — Улыбка ее стала слегка смущенной. — Так или иначе, я решила, что оно того стоит. Недавно закончилась моя неудачная попытка завязать отношения, и мне хотелось развеяться, может быть, взглянуть на все с другой точки зрения. — Она рассмеялась. — Так что сегодня утром я заплатила кредитной картой за билет, невозвратный. Первого числа улетаю».
Кассета закончилась. Лэш вынул ее и выключил видеомагнитофон.
Через пять месяцев после этих интервью Торпы стали мужем и женой. Вскоре они переехали сюда. Самая идеальная пара на свете.
Лэш бросил кассету в конверт и направился к двери. Открыв ее, он остановился и обернулся, снова требуя ответа. Дом все так же молчал. Лэш аккуратно затворил за собой дверь и повернул ключ.
6
Летя обратно в Нью-Йорк на высоте в тридцать пять тысяч футов, Лэш вставил кредитную карту в щель в подлокотнике кресла, снял трубку телефона и несколько мгновений смотрел на нее. «Что делает эксперт, когда ему что-то непонятно? — подумал он. — Очень просто. Спрашивает другого эксперта».
Сначала он позвонил в справочную, затем по номеру в округе Патнэм, штат Нью-Йорк.
— Центр Вейзенбаума, — ответил энергичный голос.
— Доктора Гудкайнда, пожалуйста.
— Кто его спрашивает?
— Кристофер Лэш.
— Минуту.
В кругу частных психологов Центр биомедицинских исследований имени Нормана Дж. Вейзенбаума вызывал уважение и зависть благодаря качеству своих нейрохимических разработок. Ожидая ответа под звуки эфирной музыки, Лэш пытался представить себе эту организацию. Он знал, что центр находится на реке Гудзон, примерно в сорока пяти минутах езды на север от Манхэттена. Несомненно, это прекрасное здание с безупречной архитектурой. Центр был фаворитом многих больниц и фармакологических концернов и потому не мог пожаловаться на недостаточное финансирование.
— Крис! — услышал он веселый голос Гудкайнда. — Не могу поверить. От тебя не было известий… сколько, шесть лет?
— Кажется, да.
— Как там твоя частная практика?
— Лучшее время моей жизни.
— Это точно. Я все время думал, когда ты бросишь свою кавалерию и осядешь в каком-нибудь тихом местечке. У тебя практика в Фэйрфилде?
— В Стэмфорде.
— Ну да, конечно. Возле Гринвича, Саутпорт, Нью-Канаан. Наверняка множество богатых парочек, у которых что-то не в порядке с нервами. Отличный выбор.
Бывшие сокурсники по Пенсильванскому университету, к числу которых принадлежал Гудкайнд, имели разные мнения по поводу службы Лэша в ФБР. Одни, похоже, завидовали ему, другие качали головами, не в силах понять, почему он добровольно взялся за эту напряженную, изматывающую, потенциально опасную работу, если докторская диссертация гарантировала куда более легкую и лучше оплачиваемую должность. Когда он ушел из ФБР, он дал всем понять, что основной мотив — деньги, поскольку ему не хотелось рассказывать о трагедии, которая столь внезапно оборвала его карьеру в органах правопорядка и разрушила его брак.
